Михаил Чехонин - «Горячий свой привет стране родной…» (стихи и проза)

• Название: «Горячий свой привет стране родной…» (стихи и проза)
• Автор: Михаил Чехонин
• Издательство: МОУ «Державинский лицей»
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2009

Вернуться в Россию, вернуться в Россию стихами — об этом мечтал поэт русского зарубежья Михаил Георгиевич Чехонин (1907, Петрозаводск — 1962, Нью-Йорк). Двенадцатилетним мальчиком покинул Михаил родной дом. До конца своих дней поэт жил думами о России. Слово «привет» наполнилось в его стихотворениях глубоким содержанием: «привет-прощанье и привет-поклон». Родина для Чехонина — «последняя надежда и последняя любовь», разлука с ней — по-настоящему трагична.

В настоящее издание вошли: единственная книга М.Г. Чехонина «Стихи», (1946 г., Нью-Йорк), а также избранные стихи и проза, опубликованные в эмигрантских периодических изданиях («Новый журнал», «Возрождение» и др.)

---

В этом рассказе верно только одно — рождение поэта. Все остальное сильно отдает необузданным воображением По, а может быть, и бокалом хорошего вина. Сам По не знал своего происхождения. Уж слишком много оставил он о нем этих красочных повествований. Род его отца еще можно проследить за два или три поколения, но о его матери ничего неизвестно, кроме того, что она эмигрировала из Англии в Америку вместе с труппой бродячих актеров, где и умерла двадцати шести лет от роду, то есть когда Эдгару было всего два года. По рассказам современников, мальчик унаследовал от матери ее необыкновенную наружность. Отец его исчез как-то незаметно; существует легенда, что он погиб при пожаре театра. Когда читаешь материалы о По, то неизменно натыкаешься на одно и то же: легенды, клевета, фантастика и легенды…

4

Жизнь в «пансионе» миссис Фостер была привлекательна во многих отношениях. Во-первых, По приобрел свободу действий. Во-вторых, наискосок от его новой квартиры был уютный кабачок некоего Сэнди Уолша, место весьма злачное и гостеприимное. А рядом с ним помещалась редакция

большой газеты «Нью-Йоркское Зеркало». Пользуясь своим временным холостяцким положением, По снова окунулся в атмосферу газетных сплетен и быстро завоевал репутацию своего человека среди молодых журналистов и писак. Этот кабачок был их штаб-квартирой. Очень скоро открылись двери и «Нью-Йоркского Зеркала». Как-то неожиданно для самого себя новоприбывший филадельфийский журналист получил предложение стать одним из редакторов этой популярной газеты. Обязанность была проста — столь любимая его писательскому сердцу — нужно было сидеть за столом и писать. Что писать — редакция не налагала особенно строгих обязательств на своих редакторов — главная забота редактора была в том, чтобы заполнить страницы газеты подходящим материалом. А если не было подходящего, то годился и неподходящий, то есть всё-таки такой, чтобы его можно было читать. На первых страницах нью-йоркских газет печатались иногда самые неожиданные вещи. Длиннейшие элегические поэмы, описания жизни папуасов и сожаления о том, что они все еще не христиане Лучшего места для Эдгара невозможно было придумать. Бывали случаи, когда у редакции возникали трения с новым редактором на почве его довольно небрежного обращения с сенсационным материалом. В городе случался пожар или политическая демонстрация, а в газете не было об этом ни слова; вместо этой сенсации читатели получали «какую-нибудь метафизику» самого Эдгара По… Но так как новый редактор обладал колоссальными познаниями в области английской литературы и языка, то приходилось мириться с его неожиданными интересами; всё-таки он был гораздо лучше других, писания которых приходилось разбирать с увеличительным стеклом на предмет исправления проклятой орфографии.

Лето было необыкновенно тяжелым: страшная жара, чередовавшаяся с удушливым океанским туманом и проливными дождями. Спасение было только к воде, и весь город проводил свободное время на берегу Ист-Ривер. По был отличный пловец (о, тень Байрона!), гордившийся своим умением переплывать опасную речку. Излюбленным местом купания для него и друзей был маленький скалистый заливчик, находившийся в том месте реки, где быстрое течение соблазняло смельчаков своими водоворотами. Место называлось «Черепашин Залив». Теперь здесь возвышается гигантский небоскреб «Объединенных Наций». Однажды в редакцию «Нью-Йоркского Зеркала» миссис Клемм принесла Эдгару печальную весть: Вирджиния едва ли перенесет это лето. Смерть постоянно стояла за спиной этого несчастного человека. По как он очнулся от своего приятного и самостоятельного существования: действительность звала его опять к новым испытаниям Водоворот, более опасный, чем те, что шумели в «Черепашьем Заливе», опять начинал суживаться вокруг него… Все немногое, что он зарабатывал в газете, он стал отдавать миссис Клемм. Опять доктора, лекарства, страх и мольбы, и вместе с ними пришла какая-то новая полоса поэтического творчества. Уже давно не писал он стихов с таким восторгом и с такой болью, как теперь!

В кабачке Сэнди Уелша больше не видели нового редактора. Он сидел за своим столом и невидящими глазами смотрел куда-то в пространство, за окна редакции, а может быть, еще дальше. Редакция не знала, что делать, страницы газет больше не пестрели даже метафизикой. Друзья разводили руками. Они не знали, что в мыслях Эдгара тогда и стал жить «Ворон».

5

«Ворон» жил в мыслях Эдгара уже давно. Еще в Филадельфии, в веселой компании, за каким-нибудь разговором или между шутками, вдруг он ощущал над своей головой шелест чьих-то зловещих крыльев. Что это были за крылья, чья это была тень? Птицы, демона?

Дни и ночи были наполнены мучительными видениями. Но пить всё-таки бросил. Для того, чтобы забыться, успокоиться, начал совершать чинные прогулки за город. Без шляпы, в одной рубашке, с палкой в руках, Эдгар По выходил на большую пыльную дорогу, по которой бежали скрипучие дилижансы с почтой и пассажирами в Олбани, и шел куда глаза глядят. Фермеры — народ гостеприимный; иногда останавливался около придорожных огородов, болтал с крестьянами, они угощали его свежим молоком и сыром — поболтав вдоволь и закусив, шел дальше. Домой возвращался совершенно разбитый физически, но успокоенный.

Однажды он забрел далеко. Блумингдейлская дорога пустынна, пошли поля и леса. Остановился напиться у маленькой фермы, одиноко стоящей на плоской скале. Разговорился с хозяином — симпатичным ирландцем по имени Бреннан. И через несколько минут Бреннан неожиданно согласился сдать две комнаты в наем на все лето городским жителям. О цене не спорили. «Со всеми удобствами», наверное, долларов пять за лето. Не теряя времени, По вернулся в город, забрал свой несложный багаж, Вирджинию и миссис Клемм и переехал в деревню.

Наступили счастливые дни. С Вирджинией случилось чудо: она опять воскресла. Пятнадцатилетняя дочка Бреннана неожиданно составила ей славную компанию, хоть по возрасту они, конечно, не подходили друг другу, но в Вирджинии была какая-то девственная, детская чистота. Несмотря на свою болезнь и вечную бедность, эта «девочка жена», как ее все называли, сохранила на всю жизнь какую-то безоблачность, дух какой то любви и всепрощения ко всему миру — огромному, жестокому, непонятному. Главная забота в ее жизни была — это сделать что-нибудь хорошее своему ненаглядному Эдди. По купил ей арфу и научил петь и играть. Так легко представить себе классическую сцену девятнадцатого века: случайный гость, какой-нибудь литератор, на столе скудное угощение вода и сухие бисквиты. По декламирует свое новое стихотворение, в углу миссис Клемм, строгая, в белоснежном капоре. После чтения в комнате раздается робкий голос и тихие аккорды арфы…

Жена Бреннана была в восторге от миссис Клемм. Обе женщины хлопотали по хозяйству, а после своих несложных хлопот, когда коровы были выдоены, дети накормлены и собаки посажены на цепь, они вели нескончаемые разговоры о прошлых временах. Приходил и сам хозяин, голубоглазый гигант с вечной трубкой в зубах, и, налив себе чашку крепкого кофе, с удовольствием принимал участие в оживленных беседах. Город ему не нравился, но городские новые жильцы — очень.

На этой ферме начался последний счастливый период жизни Эдгара По. Не творчества (ему еще суждено было написать несколько прекрасных вещей), но жизни — той простой, хорошей жизни, когда можно любоваться закатами солнца, слушать говор и смех детей, есть и спать сколько хочется, по вечерам мирно беседовать с родными, наблюдая, как в камине в котле булькает ужин; ночью, проснувшись, вдруг увидеть в окне звездное небо и длинные ветви деревьев; а утром, выпив чашку молока, выбежать во двор и, схватив удочку, бежать с мальчишками удить рыбу в Гудзоне, потом купаться, потом лежать на плоских камнях и слушать, как стучит сердце и нм и чем не думать… А если думать, то о «Вороне».

В это время произошла его размолвка с газетой «Зеркало». Дело в том, что кое-какой свой материал По начал относить и в другую газету, бывшую конкурентом «Зеркала». Это был «Бродвейский Журнал». Бедный По не знал, что «Бродвейский Журнал» находится при последнем издыхании. Но в надежде хоть как-нибудь увеличить свой мизерный заработок в «Зеркале», он частенько заглядывал в эту редакцию. Об этом узнали в «Зеркале». Отношения испортились. Пришлось оставить там свой ежедневный столик, и хотя По все еще принимали, но прежнего дружеского расположения уже не было.

К тому же Эдгар начинал надоедать всем своими диктаторскими замашками «великого редактора» и «непревзойденного критика», как за глаза называли его газетные писаки. В «Бродвейский Журнал» По приносил театральные рецензии. Театр был в одном квартале от обеих газет. Театральный Переулок существует и сейчас. Это узкий, мрачный проход через весь квартал, между Анн-стрит и Бикман-стрит. Когда входишь в этот заплесневелый от времени переулок, то невольно переносишься в Нью-Йорк середины прошлого века. По нему таскали декорации, торопились в свои уборные актеры, а на углу постоянно дежурили почитатели молодых актрис. Все это место было тогдашним центром города.