Ян Веннер - Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет

• Название: Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет
• Автор: Ян Веннер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-08502-5

С первого же номера журнал Rolling Stone был не просто «еще одним музыкальным журналом» – его создатель Ян Веннер, человек, безумно преданный рок-н-роллу, все же ориентировался на интеллектуальную составляющую журналистики. И потому интервью в Rolling Stone всегда были чем-то большим, чем разговор с музыкантами о музыке. Их авторами были удивительные люди – от тинейджера Кэмерона Кроу, ставшего потом знаменитым кинорежиссером, до профессора права Йельского университета Чарльза Райха; не отставали от них и штатные сотрудники журнала, включая самого Веннера. Но и герои были непростыми: помимо Джона Леннона, Кита Ричардса, Мика Джаггера, Курта Кобейна, Эминема и Боно рок-журналу давали интервью композитор Леонард Бернстайн, кинорежиссер Фрэнсис Форд Коппола, писатель Трумэн Капоте, Далай-Лама и Билл Клинтон.

Перед вами – не просто сборник интервью. Это – живой, дышащий, яркий и очень драйвовый образ эпохи, история великого времени, когда рок-н-роллом было все на свете – от религии до политики. Ну и самого рок-н-ролла, конечно.

---

Энди. Но люди слушали группу на стерео в ее отсутствие.

Трумен. Но это смешно. Думаю, Мик – один из тех, кто обладает любопытным свойством гермафродита, так же, как Марлон Брандо или Грета Гарбо, только в рок-н-ролле, но это подлинное свойство. Я хочу сказать, что в нем нет ничего от трансвестита – просто свойство гермафродита. И в этом есть нечто столь сексуальное и очаровательное, что оно привлекает и юношей, и девушек из публики, не говоря уже о природном таланте. Это очень специфическое свойство. Им особенно отличается Брандо. И у Гарбо оно всегда было, в нем – секрет ее неизменно шумного успеха. И каким-то странным образом им обладал и Монтгомери Клифт[59]. У него это как раз имелось. Во всем этом присутствует нечто бесполое. Но это не оскорбляет парней из публики и даже в какой-то мере возбуждает их; в большой степени это передается и девушкам, и это часть единого унисекс-синдрома. Как ты думаешь?

Энди. Да. Это заразная болезнь?

Трумен. Ко мне не пристает. Я просто не знаю, куда она распространится отсюда, потому что не знаю, куда уехали The Rolling Stones. Я не знаю, может ли именно эта группа и то, что они делают, просуществовать более года или двух лет. Мне кажется, вся карьера Мика зависит от того, способен ли он на что-то еще. Уверен, он будет процветать и дальше. Только не знаю, в какой сфере.

Энди. Прежде всего скажи, почему ты отправился в это турне?

Трумен. Меня уговорили… о-о-о, не знаю… Ян Веннер засыпал меня телеграммами на этот счет. И тогда я просто подумал: «Ну, ладно…» И потом я чуть ли не догонял «Стоунз». Почти полпути я говорил себе, что не собирался ехать, но затем постепенно перестал об этом думать.

Полагаю, The Rolling Stones обладают фантастическим драйвом и профессионализмом, благодаря чему по-своему держатся на плаву. Вообще, мне всегда нравился рок-н-ролл сам по себе, и среди множества групп они лучшие. Теперь все говорят: «О, они уже на спаде», то да сё, а я с этим не согласен. Сколько можно говорить? The Rolling Stones – первоклассная группа. Лично мне больше нравятся их пластинки, чем исполнение вживую.

Энди. Ян хочет знать твое мнение по поводу того, какие темы проходят красной нитью через их последние альбомы.

Трумен. Ну, я не вижу никаких тем, пронизывающих все их песни… Мне кажется, когда им что-то удается, это поистине случайность, пусть даже все, что они исполняют, отрепетировано до мелочей. В песнях The Beatles очень часто есть какой-то смысл, но не думаю, что у группы The Rolling Stones имеется хотя бы одна песня, которая с начала до конца несет в себе логический смысл. Все в саунде.

Энди. Еще вопрос от Яна: «Приятно провел время в турне?»

Трумен. Да. Потому что я очень любознательный. Это был новый мир и его механика. Пронизывающая все безумная атмосфера. Я поистине ею наслаждался. Мне не было скучно. Я приятно провел время.

Энди. Ты чувствуешь себя виноватым, что не закончил статью?

Трумен. Нисколько. Когда я что-то решаю, то никогда не чувствую себя виноватым. Вот. Ни один художник не должен чувствовать себя виноватым. Если начинаешь писать картину, и она тебе не нравится, то бросаешь работу.

Энди. Почему ты Яну так долго не говорил?

Трумен. Ну, потому что я на самом деле не решил. У меня был весь материал, и он сидел во мне и волновал меня, и я все думал: «Ну, было бы так просто об этом написать». В конце концов пришло время, когда я решил, что не буду писать. Я просто ему сказал. Они присудили мне звание «Начинающий репортер года». (Смеется.)

Просто у меня свои представления обо всем, как и у любого человека… Не то чтобы я действительно хотел этого или было что-то другое, чего мне действительно хотелось сделать, что бы мне действительно хотелось создать. Хотя с той темой я, конечно, сблизился, так что…

Неизвестная. Извините, мистер Капоте. Пусть ваши друзья наденут это, когда у вас будет очередная тусовка.

Трумен. О, вы так милы…

Энди. Что это?

Трумен. А кто его знает…

Джонни Кэш Интервьюер Роберт Хилберн 1 марта 1973 года

Похоже, музыка изначально составляла важную часть вашей жизни. Не помните, когда вы впервые услышали музыку?

– Самое раннее воспоминание: мама играет на гитаре. Я еще не ходил в школу. Мне было лет пять, не больше, но я помню, как вместе с ней пел. Много песен семейства Картер[60]. Не помню, какие именно, но знаю, что это были церковные песнопения, госпел.

Ребенком вы не только слушали музыку, вам приходилось работать на ферме. Оказало ли это существенное влияние на формирование вашего характера?

– Тяжелая работа? Не знаю. Уборка хлопка – это нудная работа. Не знаю, была ли она вообще мне полезна. Не знаю, полезна ли вообще нудная работа.

Но создается впечатление, что вы сочувствуете людям, выполняющим тяжелую работу, хотите подбодрить их своей музыкой, внушая, что их жизнь имеет смысл.

– Да. Я очень уважаю людей, которые не чураются работы. Не думаю, что человек может быть счастлив, если не трудится. И я усердно тружусь над своей музыкой. Вкладываю в нее много мыслей. Недосыпаю, провожу бессонные ночи, думая о своих песнях и о том, что хорошо и что плохо в моей музыке. Переживаю, стоило ли выпускать последнюю пластинку, не мог бы я записать ее лучше. Иногда мне кажется, что последняя пластинка была точно такой же, как и релиз четырнадцатилетней давности. Я думаю: не буксую ли я иногда, продвигаюсь ли я вперед, расту ли музыкально, артистически? Мне кажется, я миллион раз цитировал Боба Дилана, его строчку: «Тот, кто не трудится после своего рождения, трудится над своей смертью». Я всегда так и думал.

Вернемся к вашему детству. Каким был ваш следующий шаг – в музыкальном плане?

– Я сам начал писать песни, когда мне было лет двенадцать. Начал писать стихи, а потом подбирал к ним музыку. Это были песни о любви, грустные песни. Думаю, виной тому впечатление от смерти моего брата Джека; он умер, когда мне было двенадцать лет. Мои стихи в то время были ужасно грустными. Я был очень дружен со своим братом.

Вы пели свои песни в домашнем кругу? Как они воспринимались?

– Ну, вы знаете, как бывает в семьях. Папа гладил меня по голове и говорил, что все неплохо, но лучше подумать о чем-то, что обеспечит в будущем кусок хлеба. Мама на сто процентов одобряла мою музыку. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, она решила, что я должен брать уроки игры на фортепьяно и пения. Она даже работала прачкой, чтобы заработать на это деньги.

Когда вы впервые пели для публики?

– Кажется, на выпускном вечере в средней школе. Я пел «Trees» Джойса Килмера. В подростковом возрасте у меня был высокий голос, тенор. Я пел в сопровождении фортепьяно. Очень волновался. И больше не выступал до тех пор, пока не демобилизовался.

Было ли у вас предчувствие, когда вы уходили служить в авиацию, что не будете по-настоящему заниматься музыкой?

– Нет, я всегда знал, что буду заниматься музыкой. Правда, знал. Всегда знал. Помню, еще во время службы я написал брату, что начну записываться в тот же год, когда демобилизуюсь. Во время службы в Германии я написал песню «Folsom Prison Blues». Написал ее ночью после просмотра фильма «За стенами Фолсомской тюрьмы». Еще будучи летчиком, я написал также «Belshazzar» и «Hey Porter».

Когда вы вернулись в Мемфис, как вы начали заниматься музыкальным бизнесом?

– Я узнал о студии Sun Records в Мемфисе. Примерно в то время они были в запарке с Элвисом, поэтому я позвонил и попросил, чтобы меня прослушали. Помню, как я волновался, первый раз переступая порог студии. Там были Сэм Филлипс[61] и его секретарша мисс МакГиннис. Они даже не помнили, что пригласили меня на запись. Я услышал первое из семи «Приходите позже». Я сказал Филлипсу, что пишу песни в жанре госпел. Я думал, что «Belshazzar» – это лучшая песня, которую ему покажу. Он сказал: «На рынке госпел не пользуется спросом. Приходи, когда у тебя будет что-то еще».

Но позднее мы встретились и, кажется, записали в тот же день «Hey Porter». Первая сессия – это было нечто. У Лютера Перкинса был небольшой подержанный усилитель Sears с шестидюймовым динамиком. У Маршалла Гранта был контрабас, обмотанный клейкой лентой. У меня была гитара за четыре доллара восемьдесят центов, привезенная из Германии. Должно быть, Филлипс был гением, потому что извлек нечто из этого барахла.

Вскоре после выхода «Hey Porter» я вернулся в студию и записал все свои песни и несколько чужих. Дело пошло быстро, и это будоражило. Помню, однажды я пришел в студию, а там оказались Элвис и Джерри Ли Льюис. Спустя несколько минут пришел Карл Перкинс, и мы вчетвером стояли у фортепьяно и распевали гимны. Кажется, мы пели часа два; и, как я понимаю, Сэм включил магнитофон и записал десяток гимнов в исполнении этого «квартета».