Юозас Пожера - Рыбы не знают своих детей

• Название: Рыбы не знают своих детей
• Автор: Юозас Пожера
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-206-00003-5

Книга содержит два романа известного литовского публициста и прозаика Юозаса Пожеры «Рыбы не знают своих детей» и «Не гневом — добротой живы».

В первом романе поднимается проблема психологической контактности человека, очутившегося лицом к лицу с Природой. Два литовца в глубокой тайге. Один — новичок, поначалу пораженный величием природы, другой — бывалый таежник. Ситуации, в которых оказываются герои, выявляют их нравственные принципы, душевную силу, социальные воззрения.

В основе второго — литовская деревня в послевоенные годы. Его сюжет — судьба двух братьев. Для одного главная цель — выжить любой ценой. Для другого — выполнить свой человеческий и гражданский долг.

---

На дворе кто-то прыснул, кто-то причмокнул губами, а тут и Ангелочек выскочил из избы.

— Слава богу, успел, — обрадовался, увидев обнявшихся, сам прильнул к ним, глядя то на одного, то на другого.

Такого никто не ожидал. Все давно наслышаны о странностях Ангелочка, все знали, что не от него, а от Кучинскаса понесла Юзите, но чтобы так, на глазах у всех обниматься — это уж слишком. От забора долетели сдерживаемые смешки, бабенки прикрывали рты уголками платков, а один из парней Чибираса захохотал во все горло и громко крикнул:

— Святая троица! Ни убавить, ни добавить!

— Заткнись, сопляк, — зло одернул его Чибирас и, затоптав брошенный окурок, тут же достал новую папиросу, дрожащими пальцами никак не мог ухватить спичку. И хотя он одернул только этого молодого парня из своего отряда, но слова подействовали на всех, народ у забора уже не захлебывался смехом, да и Ангелочек спохватился.

— Пошли в избу, — сказал и принялся подталкивать к двери жену, все еще цепляющуюся за Кучинскаса.

— Хозяин, не мешкай! — крикнул офицер. — Не соберешься за час, вини сам себя!

И Ангелочек торопился, собирался. Неизвестно, чем там занимались в избе его жена с Кучинскасом, но Ангелочек так и сновал из двора в сени. Тащил полости сала, муку, все бросал посреди двора на лужок и бежал в амбар — каким был всю жизнь, таким и остался: не доделав одного, хватался за другое — и ни то, ни другое не доводил до конца.

«И жалко, и досадно, и смешно смотреть на него», — думал Винцас, издали увидев подходящих брата и Агне. Они не лезли к забору, остановились в стороне и с большака наблюдали за происходящим во дворе Ангелочка…

Тем временем на пороге появился Кучинскас, обвел взглядом собравшихся, оглянул двор и шагнул прямо к офицеру, казалось, готовый на что-то отчаянное, потому что шел, словно бык на красную тряпку: голову выставил, сам напрягся, будто никого больше не видит. Офицер на всякий случай встал, руку отвел за спину, поближе к пистолету, и издали спросил:

— Что скажешь?

— Везите и меня заодно, — загудел Кучинскас.

— Никогда на грузовике не ездил? — с улыбкой спросил офицер.

— Я серьезно, начальник. Везите и меня, если ее везете.

— Не слушайте его! — донесся от амбара голос Ангелочка. Стоял он, набрав охапку плотничьего инструмента, и кричал на весь двор: — Не слушайте его! — Торопливо просеменил через двор, инструменты выскальзывали из его рук, падали на землю, и, разозлившись, он швырнул все — фуганок, рубанки, винкель, ватерпас, сверла, всякие железки — и бросился к Кучинскасу: — Никуда ты с нами не поедешь! Повадился и думаешь, что так и будет всю жизнь? Ты только о себе думаешь…

— Если ее везут, тогда и я поеду…

— Вот и подумай о ней! О ребенке подумай! Как этому ребенку жить придется, подумал ли ты? Кто из нас его отцом будет, подумал?

— Кто отец — Юзе знает, — словно от мухи, отмахнулся Кучинскас, вызывая смех.

Теперь уже никто не стеснялся, хохотали в открытую, даже Винцасу нехорошо стало. Он заметил, что лишь Чибирас сидит все такой же хмурый, как и раньше, только с еще большим остервенением затягивается дымом.

— Не смеши людей, — сказал офицер и, состроив серьезное лицо, добавил: — Не морочь голову ни мне, ни людям. Раз такой добрый, помоги вещи погрузить, а то ждать не будем, вывезем так, как стоят.

— Вы не возьмете — сам уеду, — сказал Кучинскас, и его лицо покрылось такой густой краской, что, казалось, ткни иголкой — струей брызнет кровь.

— Сам езжай хоть в пекло, лишь бы с моих глаз долой, — сказал Ангелочек, а Винцас подумал, что наверняка никто никогда не видел его таким свирепым. И, наверно, никогда больше не увидит…

Смотрел он на весь этот галдеж чуть ли не с завистью: вот и раскрылись два человека, не страшась посторонних глаз, показались такими, какими были на самом деле. И ни одного не осудишь, если вдуматься. У обоих есть своя правда, и оба цепко держатся за нее… Юзе тоже как бы разделась на глазах у всей деревни. Она не только подтвердила все, о чем люди давно болтали, но добавила еще и то, чего от нее никто не ожидал. И, наверно, их никогда не терзает эта проклятая двойственность, потому что они говорят и поступают так, как думают, ничего не пряча за пазухой. Не так, как я…

Юзите вынесла на двор ведро топленого свиного жира и, увидев мужа, складывающего в мешок свой инструмент, набросилась на него:

— Что ты делаешь, дурень? Неужели эти железки грузить будешь? Сало оставляет, а железки везет.

— Помолчи, мать, — успокаивал Ангелочек и громко излагал свои мысли, словно ожидая поддержки от собравшихся односельчан. — С этими железками и с моими руками, Юзе, мы нигде не пропадем! Ясно тебе? И семян надо взять хотя бы мешочек. Пускай остаются, пускай проваливаются сквозь землю и сало, и все остальное, но инструмент и семена я в первую очередь гружу. Ведь с этого жизнь начинается.

— Как знаешь, — сказала Юзе и подзывала соседей, торопливо раздавала небогатый домашний скарб — кому кровать, кому лишнюю перину, подушки, кастрюли, стол, стулья… Перед тем как отдать что-нибудь, все оборачивалась к Кучинскасу, спрашивала, может, он возьмет, но тот каждый раз твердил:

— Мне ничего не надо.

А Ангелочек потел у грузовика, закидывая отобранные вещи. Одному было тяжело погрузить мешки, и Чибирас приказал парням:

— Помогите.

Те мигом побросали все в грузовик, офицер поднялся на скат, заглянул в кузов и присвистнул:

— Ничего не выйдет. Тебе одному половина вагона потребуется.

— Ведь лишнего ничего не беру.

— Выбрось половину.

— Господи, да здесь самое необходимое.

— Говорю, выбрось половину. Не выбросишь сейчас, потом другие выбросят.

— Боже мой, — снова начал было Ангелочек, но у офицера лопнуло терпение:

— Не торгуйся! Здесь не базар. Поступай, как сказано, да побыстрей!

Ангелочек оглядывал кузов, раздумывая над каждым узлом, разводил руками, позвал было жену, но та стояла, прилипнув к боку Кучинскаса. Тогда Ангелочек сплюнул, рубанул рукой воздух и принялся сбрасывать вещи через борт: шмякнулся о землю мешок муки, пузатый узел с перинами и подушками, два мешка картошки, бочка для засола мяса, перетянутый веревкой узел с поношенной одеждой и наконец — большая липовая лохань, в которой Юзе собиралась купать новорожденного. Лохань громыхнулась о землю дном и треснула. Ангелочек смотрел, смотрел на разбитую вещь, пока его глаза не увлажнились, потом смахнул непрошеную слезу, устыдившись своей слабости. И другим стало не по себе.

— Не тех везем, — сказал Чибирас. — Будь моя воля — очистил бы эти деревушки от гадов… А теперь бандитских нянек оставляем, чтоб и дальше для них свежий хлебушек пекли.

— Хватит! Кончайте! — крикнул окончательно выведенный из терпения офицер и приказал: — Сажайте бабу — и поехали!

Тут и началось. Едва только ребята Чибираса приблизились к Юзите, та обвилась руками вокруг шеи Кучинскаса и снова пронзительный крик разлетелся по всей округе. Мужчины видели, что по-хорошему тут ничего не сделаешь. Они пытались оторвать Юзе, но та словно прикипела к Кучинскасу — и ни с места!

— Тьфу! — сплюнул Ангелочек, отвернулся и опустился на мешок, обхватив руками голову.

Винцас видел, как Агне торопит Стасиса, почти силой, уцепившись за рукав, тащит его в сторону, но тот не торопится, что-то говорит, и они остаются, стоят, словно отшельники, словно боясь подойти поближе. Женщина кричала не своим голосом. Без слов, без стонов и оханий, кричала, будто ее режут, пока сам Кучинскас не схватил ее руки и не снял через голову, как хомут с лошади, потом обнял женщину, и, послушную, как овечку, повел к грузовику.

— Как только окажетесь на месте, дай знать… Распродам все и приеду с девочками. Только ты не медли, в тот же день дай знать.

Юзе кивала головой, смахивала рукавом льющиеся ручейками слезы и, казалось, успокаивалась, смирялась с судьбой. Но когда офицер приказал залезать в машину, она снова обвила руками шею Кучинскаса и опять разразилась пронзительным криком. Тут уж парни не выдержали. Едва Чибирас кивнул головой, они подскочили, оторвали руки Юзе, схватили ее и чуть ли не закинули в кузов, даже платье задралось. Не мешкая, и сами попрыгали в машину, но та, словно нарочно, чихала, захлебывалась, и Юзе вновь принялась кричать, вырывалась из рук мужчин, намереваясь броситься к Кучинскасу, который стоял рядом с грузовиком и утешал:

— Ты не переживай, Юзите… Я в тот же день, слышишь, в тот же день, как только узнаю… Распродам все и приеду к тебе…

— В задницу головой ты поедешь, боров проклятый! — прорвало Ангелочка, вскочившего с места. — Сделал свое дело — и сгинь с глаз! — кричал во все горло, но тут взревел мотор, машина резко дернулась вперед, Ангелочек не удержался на ногах, упал, все еще продолжая что-то кричать, но что — уже никто не расслышал.