Викторин Попов - Люди Большой Земли

• Название: Люди Большой Земли
• Автор: Викторин Попов
• Издательство: Типографии газеты „Правда"
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1932

Книга посвящена людям Большой Земли, северному народу — ненцам, обитающим в Большеземельской тундре Северного Края. Большеземельская тундра — наиболее удаленный от центров и глухой угол Европейской части нашего Союза.

Вот об этих людях, только ныне вступающих в культурную жизнь страны, и о людях, которые несут в их среду начала социалистического строительства, и пишет Викторин Попов. Его книга дает новый материал, показывает еще никем не показанные картины.

Книга рассказывает о сегодняшних, советских днях и делах ненецкой (самоедской) тундры, она зарисовывает ломку старого быта, проникновение в тундру советизации и советских людей, зачатки советского строительства, пути и методы социалистического развития, обрисовывает все это правдиво и просто, на живом материале непосредственных наблюдений.

---

Сбился с круговых суток: день или ночь? По набою снега определяю, что я в океане, мелкой снеговой барханы, указывающей на близость берега, не приметно. Всюду равнина. Где я: на воде или на суше? Фанерной лопаткой, которой обычно разгребал снег для спанья, копал, копал, ни до чего не докопался. Повернул к югу…

— А питался-то как? — спросил пекарь, слушавший с напряженной неподвижностью лица.

— Два печенья утром, два вечером, а тут все вышло…

Только шоколад. Останавливаться больше получаса не могу, замерзаю…

— Наконец туман немного разошелся, — продолжал Тра вин, поморщившись от боли в обмороженных пальцах, — смотрю — не то чум, не то морской знак. Но вмиг все вновь затянуло густым молоком. Еще двое суток. Туман опять рассеялся. Замечаю бугор, приливную воду, но пролив не в два километра, как по масштабу между материком и о. Песяковым, а самое большее один. Тащу велосипед через набивной снег, по воде. Что такое? Берег закругляется, как Варандей. Беру северо-восточное направление, вдруг следы нарт. Следы лишь чуть припорошены. Километров через десять нагнал ненца. Тот испугался. Но потом предложил везти меня. Сесть — замерзнуть. Сложил велосипед на нарты, шагаю сам рядом…

— И дальше пойдешь? — серьезно спросил пекарь, пощипывая рыжие пучки «ягеля» на подбородке.

— Еще три года. Теперь через Ямал по северу Азии, затем Берингов пролив, Америка…

— Шесть лет значит, — заметил пекарь. — Вот незадача!

— С деньгами и по шоссе каждый сумеет, а вот так, без всего, когда люди кормят. Я хочу доказать, что велосипед может быть использован в любых условиях. Кроме того, я тренирую себя, ставлю рекорд выносливости.

— Эго для кого же? — высказал сомнение Антон Иванович.

— Вообще… рекодо!

Зайцев понимающе прищурил глаз.

— Ездишь от организации какой или по охоте?

— Сам по себе, индивидуал.

Пекарь задумался.

— Скажи, мил-товарищ, — обратился вдруг он к Травину, — а как же пятилетка в четыре года?

— То-есть как?

— Да так. Шесть лет, говорю, прогуляешь, а пятилетка, значит, мимо носа!..

Под утро разговор перешел на политические темы. Пекарь объяснял, что такое Генуя.

— Это, — говорил он, — так значит. Это — турецкий городок, где наши и ихние собрались. Ну, наши, конечно, одолевали…

Травин храпел.

Антон Иванович долго, всматривался в лицо занесенного полярным ветром сожителя.

* * *

Лето коротко: спешка, суматоха. Некогда ставить вехи — где день, где ночь. Все заняты по горло. Солнце не спит и по суткам ходит в золоте.

Только Травин не находит своего места. Вот уже несколько месяцев, как он в Хабарове. Создалась бытовая неловкость: ел и пил он с общего стола, а пая не вносил. Положение гостя не могло длиться без конца. Стали поговаривать о дармоедстве. Пальцы давно зажили и, следовательно, пора двигаться в путь. Людей занятых раздражало его безделье.

— Я путешествую принципиально без денег, — не раз с пафосом заявлял турист, — и обслуживаю себя собственным трудом.

Поначалу он принялся было расписывать вывески, но все понимали, что в Хабарове, где всего пять избушек, оживающих только на полярное лето, они не к чему. Проезжих не бывает, самоеды не грамотны, — не для троих же русских эти вывески!

Над входом в пекарню значилось — «пекарня». Кому это нужно? Помогал фельдшерице перекладывать печь, шил пояса для самоедов, возился с мотором, прилаживая его к госторговской лодке, но все между прочим, никто его труду серьезного значения не придавал.

Наконец, Травин решил уехать, избрав направление — Вайгач, Новая Земля.

Он выпросил в фактории несколько досок, сохраняемых как особая ценность на случай ремонта пекарни, и приступил к сооружению лодки. Спустя две недели она была готова. С мачтой и парусом, лодчонка, в которой можно было лишь сидеть, причем ноги упирались в нос, а спина касалась кормы. Каждый из нас отказался бы плавать в такой скорлупе даже в пруду зоологического сада.

30 июля с утра разыгрывался шторм. Из Карского по проливу гнало в Баренцево пловучие льды.

Травин чисто выбрился в дорогу и спустил лодку. Сколько ни дергал за обрывки веревок, паруса не слушались. Набежавшей волной подчонку залило, и она беспомощно валялась на гальке, как намокший коробок от спичек. Травин вытряхнул ее и вновь сдвинул к воде.

Хабаровцы высыпали провожать. Гуртом вывалили из чумов самоеды, видевшие велосипед впервые. Неожиданность знакомства так поразила их воображение, что они прозвали травинский велосипед «сухим оленем». Они осматривали его, заглядывая снизу и сверху, сначала даже не без опаски. Попом любовно поглаживали металлический руль, и в самом деле в этой обстановке мятелей и снегов похожий на рога молодого оленя. Они разинули рты, узнавши, что сухому оленю не нужно искать ягель и что на него никогда не садится овод.

— Вот бы легкое житье пошло самоединам, если бы и олешек наших можно было не пастушить, — прищелкивали старики, перемигиваясь друг с другом.

Понятно было их волнение, когда лохматый человек, владелец столь чудесного сухого зверя, уезжал навсегда.

С большими усилиями Травин отошел от берега. Управляя левой рукой веревками, другой вычерпывая воду, он лавировал между льдин. Соленые брызги слепили глаза. Ветер усиливался, волны дыбились все выше и злее. Лодка то вовсе скрывалась, то выскакивала на гребень.

— Какой герой! — восклицала сентиментальная фельдшерица, которой на прощание турист преподнес визитную карточку и фотографию.

В бинокль видели: Травина со всем сооружением у мыса швырнуло на камни. Однако через полчаса он снова упрямо плыл.

На третий день на отливе нашли руль. Позднее стало известно, что у бухты Варнека лодка затонула, но Травин успел выбраться на берег.

— Да, это — не блин испечь, — говорил Антон Иваныч, замешивая в ларе очередное тесто. — Только во лбу нет стыда… Чудаку работать бы. Чего зря кидаться на гибель!

4 Кочевой совет

В тундре все кочуют: птица, зверь, человек. Весной — ко льдам океана, в морозы — под защиту лесов. Кочует и тундровая советская власть.

Члены Тундрового Совета пасут оленей, стреляют зверя, расставляют капканы. Кочуют по Большой Самоедской Земле, делая чум от чума подальше, чтобы олени легче находили под снегом ягель и чтобы свободней ловить песца.

Ни дорог (даже, так называемых, «проселочных»), ни телефона, ни адреса. Однако, вести облетают Большеземельскую тундру, обширней Дании в три раза, с радио-быстротой. Работник Комитета Севера А. К. Шенкман, уважаемый ненцами, прозванный «Кожаным Глазом», женился в Архангельске и первым рейсом по открытии навигации прибыл на край тундры, когда еще никто не мог передать этого известия. Ненцы, встречая, поздравляли: «У тебя, Кожаный Глаз, теперь женка есть?» — Лед в Югорском Шаре тронулся 9 июля, а уже утром 12 июля за пятьсот километров от Шара в чумах об этом знали и говорили.

Когда РИК хочет вызвать председателя Третьего Совета, он не пишет повестки и не шлет гонца. Словесно в первый чум:

— Передай там Ваське-председателю, чтобы ехал! Дело есть.

РИК не знает, где в настоящее время «Васька-председатель», не знает и ненец, принявший поручение. Океан снегов беспределен. «Телеграмма» по местонахождению! Спустя три дня, неделю, в зависимости от пути до района, председатель обязательно явится.

Территория Совета — 40 000 кв. километров. Васька управляет землею в семь раз больше Голландии! А всего, по списку Совета, 193 самоедских хозяйства! Один конусообразный шалаш, крытый оленьими шкурами, на площадь в 250 кв. километров! (Иные бедняцкие хозяйства не имеют отдельного чума, живут в две семьи).

Вести бегут от чума к чуму. На рогах оленей, на хвосте песца несутся вести в метели, в туманы, отмечая путь полированными валунами, на которых ледники оставили шрамы.

Весной пустили по тундре устную «повестку»: 2 августа у Юшара в становище Хабарове созывается съезд — и самоеды кочевали, чтобы «делать соборку».

* * *

До открытия тундрового съезда решили провести заседание Совета старого состава.

Повестка: 1. Доклад агента Госторга тов. Канева.

2. Доклад агента «Кочевника» тов. Евсюгина.

3. О коллективизации.

Заседание открыл секретарь Совета, грамотный ненец Игнатий Талеев.

Председатель — тот самый «Васька» — сидит на скамье и усиленно нюхает табак: он не умеет обращаться с собранием.

Маленькая однокомнатная изба, как курная баня, битком напихана людьми. Члены Совета — в малицах, в пимах — на скамьях, на полу, гроздьями свисают с двухъярусной койки (во всех хабаровских домиках койки, в целях экономии места, прикреплены к стене одна над другою, как в каютах пароходов).

Доклады двух агентов кратки. Сколько поручено заготовить пушнины «вышестоящими» (это слово произносилось с благоговением и по-русски) организациями и сколько заготовлено.