Франсуа-Ксавье Нерар - Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

• Название: Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)
• Автор: Франсуа-Ксавье Нерар
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-8243-1547-9

В книге предпринята попытка понять, какое место в советском сталинском обществе занимал феномен доносов и разоблачений — как в кризисные моменты, так и в моменты относительного спокойствия. Какова роль семейных и родственных отношений в подобной практике? Доносы и разоблачения (и добровольные, и по принуждению) считались поддержкой режима, сотрудничеством с ним. Были ли такие поступки корыстными? В какой мере доносительство было необходимо государству и отдельным гражданам? Идет ли здесь речь о доносе в полном смысле этого слова?

В намерения автора не входит реабилитация доносчиков и доносительства в СССР. В книге делается попытка очертить границы этого явления и описать его максимально объективно. Книга представляет интерес как для исследователей-историков, так и для широкого круга читателей, интересующихся историей России.

---

Таким образом, оказавшись в кризисном положении (затянувшаяся война, тяжелые условия жизни), недовольные своей судьбой солдаты еще чаще, чем в гражданской жизни, обращаются к центральной власти[20]. Они, конечно же, просят о мире, но вместе с тем требуют улучшения своего повседневного существования, которое может быть достигнуто благодаря материальной помощи и поддержке, но также и за счет санкций против вышестоящих чинов, чьи действия они считают несправедливыми. Эти письма уже имеют основные характеристики писем 1928–1941 годов: чаще всего речь идет о том, чтобы довести факты до сведения властей с тем, чтобы последние начали действовать в желательном для пишущих направлении. Таким образом, солдаты ждут от своих жалоб{61} конкретных результатов. Новая власть придает, однако, очень мало значения таким сообщениям от народа: обработка писем производится случайно и неэффективно{62}. Некоторое разочарование, которое проявляется в сокращении потока писем (пик их поступления отмечен в июле, а затем их количество уменьшается), не помешало феномену приобрести подлинный размах накануне прихода большевиков к власти. Эти проявления неудовлетворенности и недовольства не являются, впрочем, единственной формой информирования власти, имеющей место в России.

Обязанность доносить

Параллельно только что описанной практике с подачи власть имущих создается целая система доносительства, которая постепенно охватывает всю страну. Здесь уже речь идет не о том, чтобы сообщать о сбоях в работе государства, но о том, чтобы защитить самое государство, и в частности его высочайшее лицо, государя.

Средневековые традиции

Это обязательство появляется в российском обществе в XIV веке{63}. Так, существуют взаимные двусторонние договоренности между князьями, которые обещают делиться всеми имеющимися у них сведениями. Эти соглашения носят формальный характер, они составлены в письменном виде и подтверждены клятвой на кресте. Например, в 1367 году великий князь московский Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Андреевич, князь Серпуховской и Боровский, подписывают договор, который их обязывает: «А что ти слышав о мне от крестьянина ли, от поганина ли, о моем добре или о лисе, <…> то ти мне поведати в правду, без примышленья, по целованью. А мне тако же тобе поведати»{64}.

Если в XIV веке подобные обязательства носят взаимный характер, то начиная со следующего столетия эта форма уступает место односторонним обязательствам, связанным с отношениями подчиненности. Так, «в конце XV века обязательства русских князей “низшей ступени” сообщать все сведения, касающиеся интересов государя, стали обычным пунктом в соглашениях, заключавшихся Великим князем Московским»{65}: «А где отъ кого услышу о добре или о лихе Государя своего Великого Князя, и о его детехъ о добре или о лихе, и мне то сказати Государю своему Великому Князю и его детемъ въ правду, по сей моей укрепленной грамоте, безхитростно»{66}. В XVI веке подобная клятва становится одним из необходимых обязательств, которое московские государи требуют от своих слуг самого высокого ранга.

В некоторых случаях это обязательство распространялось на членов семьи дававшего клятву. В 1524 году князь Дмитрий Федорович Вельский берется донести на своих братьев Ивана и Семена в случае необходимости. Чтобы усилить обязательность соглашения, клятва на кресте подкрепляется угрозами физических санкций в случае измены слову.

В той же логике, Иван Грозный устанавливает систему «уз безопасности»{67}. Те или иные люди отвечают головой или штрафом за поведение третьих лиц. После разрушения Москвы татарами в 1571 году князь Мстиславский поставлен под строгое наблюдение за то, что убедил хана начать наступление. Существуют три гаранта будущего благонадежного поведения князя. В случае «плохого поведения» с его стороны эти три человека должны будут заплатить 20 000 рублей в государеву казну. В свою очередь, они передают это обязательство группе «перестрахования»: двести восемьдесят пять человек мелкопоместного дворянства вынуждены участвовать в мероприятии суммой размером от 25 до 350 рублей. Таким образом, князь Мстиславский оказался окружен группой в почти триста человек, лично заинтересованных в его «хорошем поведении».

По мнению Энн Клеймола, эти приемы постепенно распространяются на все остальное население. Начиная с конца XVI века многочисленные клятвы с обязательством информировать даются в пределах одного города. Но начиная с 1649 года это обязательство ставить в известность приобретает силу закона во всем государстве. Соборное уложение — сборник законов, изданных в этот год царем Александром Михайловичем, дает определение преступлениям против государя и его администрации во второй главе, посвященной «чести государя, защите его личности, здоровья и его сана от оскорблений, предательства и коллективных беспорядков»{68}.[21] Состав преступления наличествует, даже если действие не вышло за пределы «простого намерения», но главное, Уложение устанавливает смертную казнь за недонесение{69}. Закон предусматривает наказание не только виновного, но и членов его семьи{70}, которым были известны подлежащие разоблачению факты, но которые не сочли нужным о них донести. Эти санкции против недоносительства были затем подтверждены{71} и неоднократно повторены, как мы увидим, в советском праве. Российское право преступит даже тайну исповеди: в указе Синода 1772 года{72} подчеркивалось, что это «не есть грех, но полезное, хотящаго быть злодейства пресечение».

В общем плане власти добиваются, по точному выражению Арлетт Фарж{73},[22] разоблачения «злоречия» (mal dire). Согласно специалистам по этому периоду, население видимо, откликается на такой запрос: в эпоху Петра Великого, доносы, «весьма распространенные»{74}, также становятся отправной точкой многочисленных политических преследований. В эту эпоху действительно сообщают прежде всего о «неподобающих словах»: в 1723 году, например, секретарь Козьма Бунин сообщает о словах, услышанных из уст повивальной бабки, пришедшей принимать роды у его супруги. Женщина, пишет он, сказала: «Да, царя дал нам Бог воина: все б ему воевать! Уж и то вся чернь от войны разорилась, можно б уж ныне дать людям и покой». Когда же Бунин попрекнул ее за эти слова, она добавила: «Сей де царь не царской крови и не нашего русского роду, но немецкаго». Повитуха думала, что слова ее останутся между ней и собеседником, но потому, ' «что от оной сии вреды могут распространяться более, дабы прекратить, я, нижайший, поспешил донесть Государственной Тайной канцелярии… Козьма Бунин»{75}.

Вот о таких словах, произнесенных публично или среди друзей, с ясной головой или под воздействием спиртного, и сообщают. Письменные доносы, по-видимому, были менее популярны, чем устные, с которыми связана знаменитая процедура «Слово и дело»: формулировка, означавшая, что будут разоблачены «слова» или «дела», направленные против царя и его администрации. Любой человек, которому известно о государственном преступлении (совершенном или готовящемся), может сообщить об этом представителю власти. Самым простым и распространенным способом было добиться приема у ответственного лица и рассказать ему о фактах, которые составляют преступление. Тем не менее, если этот путь недоступен, заявление, содержащие эти слова или один из их вариантов, может быть произнесено публично и обращено к любому часовому (царского дворца или иного места{76})[23]. Заявителя в этом случае арестовывают и затем выслушивают.

Такой порядок обеспечен нормативными актами властей, которые регулярно издают юридические документы, уточняющие порядок совершения обязательного доноса. После Уложения 1649 года в течение XVIII века было выпущено несколько указов. Так, в целом ряде из них — 1724, 1726, 1730, 1733, 1751, 1752 и 1762 годов содержатся ограничения на ложные доносы, уточняются различные меры наказания, которым могут быть подвергнуты слишком ретивые обличители (кнут, пытка и пр.). Проблема тем не менее остается неразрешенной, поскольку в других документах государство подталкивает своих подданных на то, чтобы доносить по самым разным поводам. Анисимов различает как минимум восемь сфер жизни, по которым с 1724 по 1760 год был издан указ, призывающий к доносительству, это кражи и разбой, контрабанда, сокрытие душ во время ревизии, несоблюдение монополий на юфть, щетину и соль, торговлю золотом в неразрешенных местах, тайную продажу ядов{77}.

Расширение практики

Итак, доносительство поощряется властью двояко: с одной стороны, позитивно — наградами (в виде звонкой монеты или почетных званий) для доносчиков, с другой — негативно, поскольку, как мы видели, недоносительство строго карается. Можно предположить, что в все российское население — в той или иной мере — имело отношение к этому явлению, во всяком случае, именно это чаще всего утверждает историография. «Изветчиками были люди самых различных социальных групп и классов, возрастов, национальности, вероисповедания, с разным уровнем образованности, от высокопоставленного сановника до последнего нищего. Доносчики были всюду: в каждой роте, экипаже, конторе, доме, застолье»{78}.