Сборник статей - Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI

• Название: Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI
• Автор: Сборник статей
• Жанр: Публицистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4448-0441-4

В сборнике представлены статьи участников ХХI международного симпозиума «Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение?», проходившего 21–22 марта 2014 года. Авторы – историки, философы, социологи, политологи, экономисты, культурологи – рассматривают социальную и политическую жизнь страны с точки зрения развития России и ее будущего. Сегодняшнее многообразное обращение к прошлому как идеологический, культурный и политический феномен нуждается в теоретическом осмыслении. В статьях анализируется исчезновение перспективы предвидимого, желаемого, так или иначе планируемого будущего, с которым соизмеряются идеологические конструкции, долгосрочные планы, социальные теории и практика.

---

Можем ли мы назвать тиранией ту власть, которую поддерживает 51 % и более сторонников в государстве законодательства? Ведь «тот, кто обладает 51 %, может с полной уверенностью объявить нелегальными остальные 49 %»[135], исключая их как из процесса принятия политических решений, так и из процесса обсуждения. Таким образом, как пишет Шмитт: «Партия с 51 % становится не просто законодателем в государстве, но самим государством»[136]. И когда мы, казалось бы, утвердились в мысли о том, что это большинство не может быть ни тираническим, ни просто «угнетающим» какое-либо меньшинство, обнаруживается очень интересный и важный момент, на который обращает внимание Шмитт. Принцип демократического большинства предполагает кворум в виде большинства. Вот только само большинство при этом распадается на простое (51 %) и так называемое «квалифицированное». Речь идет о двух третях от общего числа парламентариев. Это примерно 66,6 %, т. е. разница между ними составляет 15,6 %. И вот эта, сугубо количественная разница позволяет законодателям «квалифицированного» большинства устанавливать разницу качественную, определяющую коренные преобразования во всей структуре легальности государства законодательства[137]. Каковы основания для привлечения этих 15,6 %? Среди всех представленных аргументов Шмитт останавливается на наиболее важном и наиболее часто употребляемом – «практическо-технической» стороне вопроса.

Данный вид большинства является необходимым потому, что сложные решения должны получать некоторое «дополнительное» обоснование, а получить в поддержку 67 % гораздо сложнее, чем 51 %. То есть ответ такой: 67 % больше, чем 51 %. Конечно, так оно и есть. Однако помимо этого очевидного утверждения дополнительные 15 % голосов используются для обоснования некоего нового «вида» законодателя. В таком случае разговоры о новом, более обоснованном решении уже не выглядят столь убедительными, поскольку особое качество этих 15 % не учитывается, а характеристика демократического единства народа, которую мы упоминали выше, упускается из вида. Однако если мы признаем, что эти 15 % нужны нам только для того, чтобы усложнить процедуру принятия сложного решения, т. е. что законодатели простого и квалифицированного большинства являются тождественными одному и тому же «законодателю», то мы теряем разницу между высшей и низшей правовой нормой. Именно на это и обращает внимание Шмитт. «В них не содержится ни всеобщего позитивного принципа справедливости и разумности, ни какой-либо специфически конституционной точки зрения, ни чего-либо вообще демократического <…> Более того, мы изначально предполагаем однородность населения, если же и его нет, то всякий арифметический принцип большинства утрачивает свой смысл»[138]. Следовательно, если какое-либо властное образование контролирует 51 %, оно принимает любые решения совершенно легально. Дополнительные 15 % и создание нового вида «квалифицированного» большинства не только не спасают оппозиционные партии или иные политические группы от террора, но и подрывают доверие к законодателю простого большинства. Ведь новое большинство, очевидно, должно быть более сильным и более опасным, чем простое.

Существует и иная возможность, пишет Шмитт[139], мы можем предположить, что эти 15 % являются разнородными по отношению к простому большинству и, следовательно, их введение может позволять требовать иного порядка и иного вида нормы права. Тем самым допускается разделение на высшую и низшую норму. Однако из этого также следует, что сплошной подсчет голосов более не является возможным, а также то, что эти 15 % более сильные, чем 51 % простого большинства. Данное положение вступает в противоречие с тезисом равенства возможностей и справедливости в государстве законодательства и, конечно же, не может быть признано релевантным. Таким образом, заключает Шмитт, «принимая квалифицированное большинство, мы отказываемся от простого, а в результате не получаем вообще ничего»[140]. Сама возможность принятия политического решения квалифицированным большинством приводит к потере у простого большинства доверия к законодателю.

Для того чтобы наиболее полно отобразить влияние равенства возможностей на получение политической власти и появление нового вида законодателя, рассмотрим пример, касающийся протестных акций после объявления результатов парламентских выборов 2011 г. Одна из основных целей, выдвигаемых оппозицией, состояла в отмене итогов выборов в связи с недоверием к законодателю – т. е. к выразителю их воли, который теперь начинает осуществлять свою власть. Как пишет Шмитт, «данный принцип равенства шансов на получение власти является настолько чувствительным, что даже серьезного сомнения в лояльности всех участников достаточно для того, чтобы сделать невозможным его применение. Ведь равные возможности надо предоставлять только тому, о ком знаешь, что и сам он предоставит их кому-то другому. Всякое иное осуществление такого принципа на практике означало бы не только самоубийство, но и нарушение самого принципа»[141]. Здесь Шмитт поясняет, что партия, находящаяся на данный момент у власти, сама определяет каждое политически важное применение понятий легальности и нелегальности, вот только этим же самым правом обладают и ее соперники. Исходя из этого, мы не можем вывести из принципа равенства шансов ответ на вопрос о том, кто будет разрешать спорные ситуации. Необходим некий «беспристрастный третий», который поможет определить правую сторону в конфликте. В действительности же, сообщает Шмитт, все происходит немного не так.

В гонке с народом парламент прибегает первым и вводит новые законы, ограничивающие народ в его притязаниях. В качестве наиболее ярких примеров можно привести Федеральный закон Российской Федерации от 8 июня 2012 г. № 65-ФЗ «О внесении изменений в Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях и Федеральный закон “О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях”», которые во много раз ужесточили как процедуру проведения митинга, шествия или иной протестной деятельности, так и меру наказания для тех, кто нарушает установленный порядок. Если же третий все-таки появляется, то этот факт, по словам Шмитта, подрывает парламентскую систему легальности. «Ведь по отношению к обеим партиям (правящей и оппозиционной) этот третий представлял бы собой некую надпарламентскую высшую инстанцию, выходящую за пределы даже установленных демократических норм, и тогда политическая воля больше не осуществлялась бы через свободную конкурентную борьбу за власть между теми политическими партиями, которые имеют принципиально одинаковые шансы на получение этой власти»[142].

Таким образом, исходя из тех тезисов, которые выдвигает в своей работе Карл Шмитт, единственной возможностью осуществлять политическую власть как для правящей партии, так и для оппозиционной является опора на доверие тех, благодаря кому они и получают эту власть. В ином случае данная властная организация, конечно, может осуществлять акты насилия или ввода дополнительных ограничений на ту деятельность граждан, которая, по их мнению, может подорвать их возможности осуществлять власть, вот только подобного рода политический порядок мы едва ли сможем назвать государством законодательства. Более того, так как большинство законов принимается через процедуру голосования простого большинства, то у граждан, если у них есть сомнения в легальности принимаемых решений, всегда будет возможность апеллировать к «иному» законодателю – законодателю квалифицированного большинства, существование которого автоматически подрывает доверие к законодателю вообще и способствует углублению противоречий внутри парламентского государства законодательства.

Александр Балобанов [143] Социальный порядок и государственность

Социальный порядок можно пытаться понять как определенный объект, формируя представления о нем в соответствии с общими принципами (естественно-)научной работы: выделяя инварианты, отслеживая закономерности, моделируя и т. п. Но знание о том, что люди, вообще говоря, ведут себя в соответствии с тем, что они думают, какие ставят цели, заставляет обращаться к представлениям, в которых социальный порядок определяется такими вещами, как смысл, понимание, целеполагание и другие характеристики субъективно организованного действия и отношения.

Первое направление разработок ориентирует на формирование картины «объективного порядка», противопоставляя исследователя изучаемому им объекту в классической схеме «субъект – объект». Второе отсылает к исследованию «субъективного порядка», выявлению смыслов и целей/ценностей, определяющих поведение и действия участников/акторов и отношений между ними. Исследователь здесь так или иначе оказывается включенным в этот круг отношений: либо непосредственно, либо пытаясь «понять/заимствовать внутреннюю логику» поведения участников, определяющую исследуемый порядок.