Надежда Нелидова - Розовый террор

• Название: Розовый террор
• Автор: Надежда Нелидова
• Жанр: Короткие истории

Чего хочет женщина?

Большой и чистой любви. Куклы по имени Мужчина, не важно, что него (у неё?) другая семья (другая хозяйка). Хочу, и всё! А ещё денег, шубки, бриллиантов, телевизионной славы, квартиры в центре города, путешествий. Приключений на пятую точку. На худой конец, ванну – непременно розовую.

---

Она посмотрела на Лялю – та сидела, хоть кол на голове теши.

– Поехали же, поехали домой! Отец в хорошее место обещал устроить. На самолете полетим, пусть тебе попробуют за твою каторгу не заплатить. Сколько за один день нового услышим, интересных людей повидаем. А то прямо плесенью и паутиной нас тут затянуло. А дома-то: ребята знакомые, Славик Рубан! Дома все есть. А здесь? Да лучше смерть!

Таким образом, Неля попеременно применяла политику кнута и пряника.

– Помнишь нашу улицу? Сейчас там от огней светлее, чем днем, а народу! Лялька, народу! Река человеческая. В одном троллейбусе больше людей, чем во всей Еланке! – Она отдернула кусок ситца, служивший занавеской. Улица утонула в непроглядной, глаз выколи, темноте. Только на другой стороне улицы кое-где желтели четырехугольные пятнышки окон. Тихо падал первый крупный снег. Взлаивали собаки. И Ляля, заведомо зная, что говорит неправду, что никуда она теперь из своего «Пингвина» не уедет, как же он без «Пингвина», проревела:

– Нелечка, хорошо, я подумаю. Хорошо, я подумаю, Нелечка. Только, Нелечка, что же ты наделала, предательница ты, Нелькааа, – и, скривившись, сморщилась, заревела громче сестры. И во сне она продолжала поскуливать, а Неля сонно мычала, дергалась и вялыми руками отталкивала от себя что-то.

Они сполна познали суть выражения – резать по живому. Причем Ляле пришлось труднее: ведь остающемуся всегда труднее. Утром она сажала Нелю в знакомый «Икарус». А к вечеру – с каждым часом острее – начала понимать, что значит остаться на белом свете одной-одинешенькой. Ночью она, закутавшись в одеяло, сидела и не отрываясь смотрела на часы. Когда стрелка показала половину второго, Ляля вскрикнула и заплакала. Именно в это время Неля с чемоданом поднималась в вагон… Через три минуты все было кончено.

…Вот состав дернулся так, что гул пошел, и толчок долго передавался от вагона к вагону, от голoвы поезда к самому хвосту. Вот он плавно тронулся и поплыл: сначала тихо, почти незаметно, потом пошел наравне с одиноким провожающим, потом пошел быстрее, и уже за станцией вольной птицей вырвался из клубка пропахших мазутом, запутанных путей и стремительно понесся под свист и пение ветра по гибким голубым рельсам в дальнюю даль, в сторону закатившегося солнца, к шумным городам, унося в одном из вагoнов скрючившуюся на верхней полке, тонущую в слезах маленькую сестренку Нельку.

Все зависело только от нее, Ляли. Для поправления дел требовалось всего – ничего: рассчитаться, собрать чемодан и уехать навсегда из Еланки. Только вырвать из сердца, не думать о «Пингвине». Что такое «Пингвин»? Зачем «Пингвин»?

15

«Здравствуй, милая, милая сестренка Лялечка.

Мама, папа, Майя и Виталик страшно рады твоим успехам и тому, что у вас с Павлом будет еще один маленький. Мама собирается ехать к вам нянчиться с малышом. Говорит, не справишься, тебе скоро защищаться на доцента. Ого, «Пингвин» приезжало снимать ЦТ! А как тебе японские детсадики и вообще Япония? Ладно, приеду в гости, расскажешь про Страну восходящего солнца.

Ой, слушай свежий анекдот. Наш бесподобный папуля в книжном магазине увидел в продаже твои педагогические книги. Он так испугался, что книжки не будут иметь спроса, что выкупил всю партию в книжном магазине, представляешь?! Угрохал всю зарплату. Мама не знала, то ли смеяться, то ли ругаться. Говорила: ты же оставил без мудрых Лялькиных поучений наших садиковских методистов!

А вот у меня, курносый, все не так прекрасно получается в жизни. Не хочется тебя огорчать, но ты же сама просила писать все-все, как будто мы рядом сидим и разговариваем. Теперь ты у меня будешь вместо дневника.

Ох, Лялечка, увидела бы ты меня, не узнала б прежней лихой Нельки. Помнишь наши «Сестры Рябинины и К°»? И смешно, и плакать хочется. Какая-то я стала слабая, больная, мнительная. Заимела гнусную привычку копаться в своих переживаниях, хотя, наверно, им грош цена. Что я делаю? Сейчас временно не работаю. Валяюсь, смотрю телевизор, слоняюсь по комнате. Просто физически ощущаю, как по часам, по минуточкам уходит «единственная, неповторимая» моя жизнь.

Утром я желаю, чтобы поскорее пришел вечер. Вечером – чтобы скорее лечь спать. А ночью жду, чтобы настало утро, и не мучила меня бессонница. И так каждый день. Но ведь это моя жизнь, так с какой стати я желаю, чтобы скорее проходила моя жизнь?!

Лялька, Лялька, плохо мне без тебя! Во мне два человека. Один гораздо старше меня и умнее. Он советует, как быть дальше, как вести себя в настоящем, и напоминает, что я сделала не так в прошлом. Он очень мудрый и иногда плачет надо мной и жалеет меня. А другой человек – это я сама. А может, я всю жизнь гонялась за судьбой, но только и делала, что убегала от нее?

А, Лялька?!»

РОЗОВАЯ ВАННА

В городскую квартиру Нинка Ливанова попала впервые в пятнадцать лет. И поняла, что до этого вся ее жизнь являла собою жалкое прозябание. Квартира была свежеполучена дядей, родным братом Нинкиной матери.

Оказывается, на свете существовали ровные, строго очерченные комнаты с большими, во всю стену, окнами, в которые било беспощадное городское солнце. В деревенских-то избах углы от времени кособочились, окошки рубились маленькие, и их непременно затеняли палисадниковые черемушки и сиреньки.

Под окнами внутри городской квартиры теснились беленькие, пышущие жаром ребрышки батарей, а значит, ночью у дядиных детей не мерзли кончики носов, и не страшно было ночью вставать и скользить босиком, как по льду, по обжигающим холодом половицам на горшок…

Даже запах здесь стоял другой, городской, легкий: пахло немножко известкой и краской, немножко духами дядиной жены-модницы, немножко колбасой, которую жарили по случаю гостей. У них в деревне, к какой бы из подружек Нинка ни заскочила, избы всюду встречали застоявшимся земляным, тяжелым, могильным запахом корнеплодов, варенных в чугунах для скотины. А что такое колбаса, многие деревенские детишки вообще не знали.

Ночью Нинка, которой постелили на полу, от возбуждения не сомкнула глаз. Сереньким городским утром, когда за окном забренчали трамваи, тихонько встала и прокралась в туалет. Туалет больше походил на операционную, какой ее показывают в фильмах: там пусто, чисто и блики от кафеля нестерпимо режут глаза. Пальчиком завороженно поводила по плитке, дивясь её прохладной гладкости. Налюбовалась досыта, потом проскользнула в ванную.

И вот тут, сжав кулачки, с блестящими глазами, в каждом из которых светляками отражалось по электрической лампочке, Нинка обратилась к сверкающему никелированному полотенцесушителю и дала страшную клятву: эй, слышите, все! Она, маленькая деревенская Нинка, будет жить точно в такой квартире. Будет иметь такую же ванную, чего бы ей этого не стоило.

По возвращении в деревню, презрев ворчливое материно: «Я те пошлындаю! Лучше вон поросенку картох намни», – наряжалась в лучшее, красилась купленной у цыган мылкой комковатой тушью. Выходила на околицу к отходу рейсового автобуса, болтала с отъезжающими пэтэушниками, студентами. Вызнала: легче всего получить в городе жилье строителям и дворникам.

После восьмого класса Нинка поехала поступать на штукатура-маляра. Поступила легко, дали комнатку в общежитии, где в конце коридора были душ с горячей водой и огромная кухня с газовыми плитами. Именно тут Нинка в первый и единственный раз взгрустнула о деревенской избе: какая бы та ни была развалюха, а всяк в ней живущий сам себе хозяин. Здесь хозяин была старшая по этажу, усатая Мгелиева.

Девятиэтажное общежитие в общегородском соревновании завоевало звание образцового. А их коридор на тридцать комнат, в свою очередь, считался лучшим в общежитии. Значит, был образцовым в квадрате. В том была прямая заслуга Мгелиевой, девушки 49 лет.

Никого у нее не было: ни детей, ни семьи, ни приходящего мужчины. Был только прибитый над узкой койкой переходящий вымпел: «Ответственной по этажу тов. Мгелиевой за идеальные чистоту и порядок». И был еще этот идеальный стерильный, будто вымерший этаж на тридцать дверей. За дверьми жались зачуханные, насмерть запуганные Мгеливой деревенские девчонки.

Мгелиева вполне могла в пять утра ворваться в комнату, потрясая бумажной комковатой массой в руке, с которой стекала грязная вода, крича: «Это ты, ты бросил в унитаз бумажка! Думал, никто не видел, а я видел, это твой бумажка, лучше признавайся, засранка!»

За глаза ее называли «Менгелиева». Хотя Нинка не знала, в чем тут соль, но догадывалась, что за кличкой кроется нечто очень зловещее. Мгелиева до того довела девчонок, до того они ее трепетали, что некоторые первогодки, до обморока боясь высунуть нос не то что в кухню – даже в туалет – потихоньку писали в комнатные раковины.

Это дело вскрылось, поднялся страшный шум, приезжало местное телевидение. Комендантша перевела ревностную блюстительницу чистоты, от греха подальше, в другое общежитие: пусть она его поддерживает в образцовом состоянии.