Сергей Переляев - Индийское кино (сборник)

• Название: Индийское кино (сборник)
• Автор: Сергей Переляев
• Жанр: Детская проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91759-504-7

Герой рассказов Сергея Переляева – подросток: влюбчивый и предприимчивый, неунывающий и доверчивый, остроумный и независимый, с первых же строк он влюбляет в себя читателя и доводит его до смеха, потом до слёз, до светлой грусти и безудержной радости. Те, кто не боится хохотать до колик в желудке и грустить, вспоминая о первой любви, потом опять смеяться и опять грустить по поводу второй любви и третьей, и так далее, к десятому классу о десятой – прочтут книжку эту с восторгом и благодарностью. Родители найдут в этой книжке своё детство, а дети – своё, и всем в семье станет проще понять друг друга, полюбить и простить все мелкие неурядицы, увидев за ними отчаянные чудачества, которыми полна настоящая жизнь.

---

– Нет, не справишься, – почему-то очень довольно сказала она, и разговор закончился.

Помада у неё совсем развалилась, и я понял, что мне капитаном не быть. А потом выяснилось, что капитаншей Римма Сергеевна будет сама. Только ни в одной книге и ни в одном фильме капитаны помаду на борту не чинили. Да ещё при матросах!

Когда мне было восемь лет, я писал письмо на телевидение, в котором просил, чтобы показали фильм про Дон Кихота. Кто такой Дон Кихот, я не знал, но в разговоре с дядей Нарциссом (это ещё один знакомый моего папы) узнал, что Дон Кихот очень похож на меня.

Разговор с дядей Нарциссом происходил у нас на кухне. Дядя Нарцисс помогал папе делать ремонт и сдирал со стенки обои ножом. Он сдирал и повторял, что эта стенка ровная, как наша жизнь, и при этом улыбался, будто говорит что-то очень мудрое. Я тоже взял стамеску и стал сдирать обои. Мне хотелось одним движением оторвать как можно больше, а дядя Нарцисс сказал, что, сдирая обои таким образом, я борюсь с этой стеной, как Дон Кихот с ветряною мельницей.

– А что это значит: борюсь с ветряной мельницей? И кем был Дон Кихот? И не то же ли это самое, что Тихий Дон? – вот сколько всего меня интересовало.

– Ну ты даёшь, сынок! – усмехнулся дядя Нарцисс. – Тихий Дон – это речка, а Дон Кихот – рыцарь. Ему бороться было не с кем, так он против мельницы восс… тал… – и Нарцисс отодрал огромный кусок, снова крякнув, что стенка ровная, как жизнь.

Помолчав, он продолжил, хоть я уже ничего и не спрашивал:

– Бороться с ветряной мельницей – это значит неразумно расходовать свои силы. Возьми ножичек вместо стамески и потихоньку поддевай. А так ты как Дон Кихот, над которым смеялась Дульсинея Тобосская.

– А это кто такая?

– А это барыня такая, хоба!!! – Тут дядя Нарцисс чуть не свалился с табуретки, на которой стоял, и звук «хоба» – это было, видно, как раз то, что помогло ему удержаться. Удержался и как ни в чём не бывало дальше говорит: – Дон Кихот за нею гонялся повсюду, чтобы её защитить, а она от него убегала и не хотела защищаться.

Потом Нарцисс мне посоветовал прочитать про Дон Кихота книгу. Но я читать не люблю, поэтому решил, что хорошо бы фильм про Дон Кихота посмотреть, и сел писать письмо на телевидение. Прямо на Первый канал.

«Здравствуйте! – написал я. – Пишет вам школьник из Вологды, которого тоже зовут Константин. Покажите, если не трудно, фильм про Дона Кихота. В любой день, но лучше не поздно, чтоб ночью я мог бы спокойно спать. А если у вас нету этого фильма, тогда покажите хотя бы про Тихий Дон, чтоб я точно понял, в чём разница».

Поставил дату и расписался.

И фильм про Тихий Дон показали. Правда, не сразу, а через год. Ну это ладно, главное, я теперь точно знаю, что Тихий Дон – это там, где казаки буянят. Только почему же тогда он тихий? По логике, должен быть громкий. Даже звучит красивее: Громкий Дон. И честнее.

Когда мне было десять лет, я учился в третьем классе и мы писали сочинение на свободную тему. Я решил написать о любви. И написал.

О любви

Когда я был совсем маленький, мне нравилась Вероника. Она жила в соседнем подъезде, и меня не пускала в этот подъезд уборщица тётя Даша за то, что я грыз семечки на пол. А потом мама дала тёте Даше стирального порошка, и тётя Даша стала меня пускать.

Вероника была с тёмными волосами и зелёными глазами. Мы гуляли по бензозаправке и смотрели телевизор. Вообще, мы очень любили друг друга, и все нам завидовали, особенно один парень в моём дворе, Лёша Распопов. Потом я пошёл в школу, стало меньше времени на прогулки, а ещё потом Вероника уехала в другой город. Но когда я вырасту, я обязательно её найду и мы поженимся.

И я сдал сочинение.

А у нас в классе училась Лиза Спиридонова. Она тоже красивая, но мне она совсем не нравилась, потому что по ней было видно, что она злая. Так вот, Лиза Спиридонова на перемене подошла к учительскому столу, прочитала моё сочинение и понаставила, где надо и не надо, запятых. Это, наверное, потому, что она хотела вообще всем на свете нравиться, а у меня на лбу было написано, что я её терпеть не могу. Мне поставили тройку за безграмотность, но Лизу Спиридонову и это не утешит. Ведь я же её не из-за запятых терпеть не могу!

Сейчас мне одиннадцать лет. Я показал эти записи, которые вы прочитали, одному своему приятелю, и он сказал, что интересно, только очень мало. Ну, в смысле, я мало написал. А я могу писать только о том, что на самом деле было, поэтому задумался: ведь больше пока ничего интересного не было, значит, больше пока я не знаю, про что писать. А приятель мне говорит:

– А ты напиши про то, что будет.

– Как это? – я сначала не понял.

– Ну, вот ты пишешь, – объяснил мне приятель (его звали Артём), – когда мне было столько-то лет, было то-то. А теперь напиши так: когда мне будет столько-то лет… И представь, что там может быть.

Я быстро ухватился за эту идею и сел писать. Так появилась вторая часть этой небольшой повести, под названием

Когда мне будет…

Когда мне будет двадцать лет, я встречу Веронику и мы поженимся.

Потом я постепенно буду становиться важным человеком и в тридцать лет обязательно буду начальником. К этому всё давно идёт, поэтому куда уж деться-то? Я не знаю точно, что это будет за дело, которым мне доведётся заведовать, но дело будет очень ответственное, а не какая-то ерунда. Я буду сидеть в кабинете, говорить по телефону, за окном будет большой двор с грузовиками, канистрами и шофёрами, и мне нужно будет, хоть ты тресни, отправить Палыча во Львов не позже трёх, а Валеру – в Елабугу сию же секунду. А Валере, понимаешь, нечего пока в Елабугу везти, он пустой стоит! И вот я буду по телефону высказывать свои претензии:

– Понимаете, Георгий Львович, мне совершенно неинтересно, кто у вас вышел на работу, а кто нет! Мне надо, чтоб Вешняков получил по договору!

Дальше я буду ругаться, как папа, и тут же Палыч поедет в Норильск, Валера – в Елабугу, а я пожалуюсь секретарше Вике на то, что все вокруг безголовые, а один только я нормальный. – Да-да.

Вика всегда будет со мной соглашаться, даже если не согласна, но однажды выяснится, что у меня ужасный характер, и я ей скажу, что если она не согласна, то пусть так и говорит, а не придумывает невесть что.

– А я и не придумываю никогда, – обидится Вика, – я правда считаю, что все вокруг вас, Сергей Владимирович, безголовые, а только вы один нормальный. И очень вы со всеми ласковы, чересчур!

Ну где ещё найти такую секретаршу? И что делать, если ей нравится согласною быть?

Когда мне будет лет сорок, у меня будет юбилей. В кругу уважаемых коллег, друзей и всяких других дам и господ я буду сидеть за банкетным столом областного ресторана «Радуга», есть заливное и выслушивать тосты и пожелания, а также признания в дружбе и уважении.

– Вот Серёжа, – скажет один из моих заместителей. – Обычный парень, а редчайший по внутреннему содержанию человек! Может взять трубку телефона и договориться с кем угодно за пять секунд, чтобы вовремя прошла выгрузка и загрузка.

По тону говорящего будет ясно, что авторитет мой для него неколебим и высок, а сделать мне приятное – глубочайшая потребность. Но, как человек противоречивый и местами непредсказуемый, я вдруг осажу товарища и скажу:

– Ладно, Ефремов, не выступай. Возьми лучше заливного, а потом вместе будем петь караоке.

В этот момент сидящая рядом Вероника улыбнётся мне и скажет:

– Какой ты всё же грубый! – и уйдёт танцевать.

А когда я буду возвращаться с юбилея домой, рядом будет идти Вероника весёлая.

– Какой был вечер! – скажет она.

А я буду вспоминать почему-то Лёшу Распопова. Действительно был лучший парень во всём дворе!

Когда мне будет лет шестьдесят, у меня будут внуки и внучки. Они будут очень любить деда, радовать его хорошими отметками и всё время просить, чтобы я с ними играл.

– Я устал, – буду кряхтеть я, переключая телевизор на другую программу, – дайте отдыха, сорванцы!

И тогда моя внучка Марина начнёт обнимать меня и очень-очень попросит, чтобы я шёл на улицу лепить с ними снеговика.

– Ну вот только снеговика мне лепить недоставало! – дурашливо скажу я. Я знаю, что стоит мне только начать немного коверкать голос, как Марина начинает помирать со смеху. – Во-от, – начну я коверканным голосом, – выходит старый пень на улицу и лепит снеговика-а. Вот уже глубокая ночь, все дети и их родители разошлись по кроватям, а Маринин дед лепит, будь он неладен, снеговика-а.

У Марины уже истерика, а я дальше:

– К утру снеговик вдруг хлопнет в ладоши и забегает вокруг деда. Тра-та-та! Тра-та-та! Дети будут идти в школу мимо нас со снеговиком и скажут: «Совсем из четырнадцатой квартиры (это наша квартира) мужик сдал под старость. Всю ночь не спит!» А потом вьюги лютые найдут на наши края, бураны великие, но никуда я не скроюсь, а буду оберегать снеговика-а.