С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью...

• Название: Весенней гулкой ранью...
• Автор: С. Кошечкин
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

"Автор четырех сборников стихов, ряда работ о советских поэтах, в том числе о Я.Купале, Я.Коласе, М.Танке, С.П.Кошечкин много лет посвятил изучению жизни и творчества С.Есенина, опубликовал несколько книг о великом русском лирике. Книга этюдов-раздумий о Есенине Весенней гулкой ранью..., написанная в живой, непосредственной форме, дополнена этюдами о восприятии поэзии Есенина белорусскими и другими писателями и читателями."

---

"ненужная и глупая борьба".

Стреляя в Крямина, Пугачев стрелял в циничного предателя, презренного

негодяя: "Получай же награду свою, собака!"

Известно, однако, что при пленении Пугачева убит никто не был. Но

художнику нужен этот выстрел в несправедливость, подлость. Выстрел,

защищающий благородство помыслов Емельяна.

Так появилась в поэме зловещая фигура Крямина"

Этот вымысел не нарушает тактичности поэта в обращении с историческими

фактами.

Бережно сохраняет Есенин и названия мест, связанных с отдельными

событиями повстанческого движения.

Черемшан, Яик, Иргиз, Сакмара, Волга; Яицкий городок, Таловый умет,

Самара, Оренбург, Казань, Уфа, Оса, Сарапуль, Сарепта, Аральск, Гурьев - все

это пришло в трагедию из исторических документов.

Более того, за каждым эпизодом "Пугачева" стоит реальное событие, описанное в научной литературе.

Начало трагедии - "Появление Пугачева в Яицком городке". Емельян

обращается к старику сторожу:

Слушай, отче! Расскажи мне нежно,

Как живет здесь мудрый наш мужик?

Так же ль он в полях своих прилежно

Цедит молоко соломенное ржи?..

Так же ль мирен труд домохозяек,

Слышен прялки ровный разговор?

Сторож

Нет, прохожий! С этой жизнью Яик

Раздружился с самых давних пор...

. . . . . . . . . . . . . . . .

Всех связали, всех вневолили,

С голоду хоть жри железо.

В книге профессора Н. Фирсова "Пугачевщина" (1-е издание - 1908 год, 2-е - 1921 год) говорится:

"В глухом степном умете... Пугачев приступил к разведкам о положении и

настроении яицкого войска. "Каково живут яицкие казаки?" - спрашивал Пугачев

старика уметчика. "Худо, очень худо жить", - отвечал тот".

В своей книге Н. Фирсов пишет:

"...Внутри империи шаталось много бродячего люда. От безысходной нужды

многие приходили на фабрики и заводы... но, найдя тут еще худшее положение,

чем дома, снова бежали куда-нибудь к раскольникам, на Иргиз или на Яик...

Так создавалась особая, бродяжная Русь..."

Не в этих ли строках ученого исток поэтического монолога того же

старика сторожа:

Русь, Русь! И сколько их таких,

Как в решето просеивающих плоть,

Из края в край в твоих просторах шляется?

Чей голос их зовет,

Вложив светильником им посох в пальцы?

Идут они, идут! Зеленый славя гул,

Купая тело в ветре и в пыли,

Как будто кто сослал их всех на каторгу

Вертеть ногами

Сей шар земли.

Так на основе правды исторической Есенин силой своего таланта создает

правду особого характера - правду поэтическую. Здесь к месту вспомнить

Белинского: "... поэтические характеры могут быть не верны истории, лишь

были бы верны поэзии". Историзм "Пугачева" - поэтический историзм, а не

научный. Это, однако, отнюдь не означает, что Есенин произвольно определяет

реальные связи между событиями, причины того или иного явления. Дело обстоит

как раз наоборот.

"В "Пугачеве" нет никакой общественно-экономической подоплеки, вызвавшей к жизни Пугачевщину", - писал в свое время критик А. Машкин.

Но разве не об общественно-политической подоплеке восстания идет речь,

скажем, в первых эпизодах?

"Стон придавленной черни", "всех связали, всех вневолили", "пашен

суровых житель не найдет, где прикрыть головы", - насилие чиновников, дворян

Екатерины, тюрьмы, ложь, нищета, голод...

Уйти некуда - так всюду... Как же добиться воли, как найти счастье?

Путь один:

Вытащить из сапогов ножи

И всадить их в барские лопатки.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Чтобы колья погромные правили

Над теми, кто грабил и мучил.

К такому решению и приходит Пугачев, чувствуя, что степь уже запалена,

что "уже слышится благовест бунтов, рев крестьян оглашает зенит".

Непосредственным поводом к мятежу послужил, о чем писал еще Пушкин, и

отказ казаков "удержать неожиданный побег" кочевников-калмыков, состоящих на

службе у Екатерины. Есенин не обошел и этого факта, посвятив ему весь второй

эпизод - "Бегство калмыков".

Пугачевский мятеж, по Есенину, имеет классовую природу. "Грозный крик", что "сильней громов", раскатился по степным российским просторам, был криком

мести Екатерине и ее дворянам.

Уже в первом эпизоде трагедии заложена мысль о том, что восстание

созрело, что лишь "нужен тот, кто б первый бросил камень". Сама жизнь, общее

негодование крестьян и подняли на гребень мятежной волны Емельяна.

Дух возмездия, яростный порыв сбросить с плеч ярмо рабства оживают в

монологах Пугачева и его сподвижников. Великая сила народная выплескивается

в ликующие слова:

Треть страны уже в наших руках,

Треть страны мы как войско выставили.

Живое и грозное дыхание народной войны - оно веет со страниц трагедии.

Нет, не зря поэт копался в книгах, искал нужные материалы...

Нет, не зря побывал он в местах, где шумело пугачевское воинство, где

когда-то до неба подымались костры от горящих помещичьих усадеб...

И книги, и то, что открылось поэту на равнинной шири оренбургской

земли, - все стало благодатной почвой для его вдохновения, его поэтической

фантазии...

3

Первые строки трагедии... Уйдя от вражеской погони, Пугачев появляется

в Яицком городке...

Ох, как устал и как болит нога!..

Ржет дорога в жуткое пространство.

К месту здесь вспомнить: "Кони ржут за Сулою..." Как к верному другу, попавшему в беду, обращается Емельян к реке:

Яик, Яик, ты меня звал

Стоном придавленной черни!

И где-то в отдаленье слышится тебе голос великого Святослава, что

"изронил золотое слово, со слезами смешанное": "Дон тебя, князь, кличет и

зовет князей на победу".

И ранний плач Ярославны на забрале в Путивле городе: "О Днепр

Славутич!.."

И достойная речь Игоря Святославича: "О Донец! Немало тебе величия..."

"Слово о полку Игореве"...

Пожалуй, ни одну книгу Есенин так не любил, как это изначальное

творение русского поэтического гения, жемчужное слово нашей древней

литературы.

- Знаете, какое произведение произвело на меня необычайное впечатление?

- говорил он Ивану Розанову. - "Слово о полку Игореве". Я познакомился с ним

очень рано и был совершенно ошеломлен им, ходил как помешанный. Какая

образность!

Читая "Пугачева", все время чувствуешь его внутреннее родство со

"Словом...". Дело тут не в подражании Есенина безвестному певцу Древней

Руси. Родство это определено тем, что дух "Слова..." органично вошел в

поэтическое мироощущение, чувствование автора "Пугачева". Есенину (об этом, на мой взгляд, очень точно пишет Б. Двинянинов в статье, опубликованной в

сборнике "Сергей Есенин", М., "Просвещение", 1967) оказались близкими не

внешние приемы, а диалектика внутреннего видения, художественный метод,

принципы лиро-эпического воплощения замысла.

Внимательный читатель не может не заметить: природа в обоих

произведениях играет активную роль, создает ощущение неохватного простора

русской земли.

Мчатся по небу грозовые тучи, пыль поля покрывает, текут реки мутные...

Предупреждая князя об опасности, "солнце мраком путь ему загородило"...

Донец сторожит гоголями и утками бегущего из плена Игоря... Звери и птицы

волнуются, разговаривают с людьми... Оживлены даже неодушевленные предметы:

"кричат телеги", "поют копья"... Все - в непрестанном движении, все

участвует в событиях - радостных и печальных...

Природа включена в непосредственное действие и у Есенина.

"Оренбургская заря красношерстной верблюдицей рассветное роняла мне в

рот молоко", - романтически-приподнято повествует каторжник Хлопуша о

пережитом в пути к пугачевскому стану. В монологе Зарубина: "Месяц, желтыми

крыльями хлопая, раздирает, как ястреб, кусты" - образ, за которым встает

беспощадная мощь, неудержимая дерзость восставших. После поражения

мятежников "сумрак голодной волчицей выбежал кровь зари лакать...".

Начиная "Пугачева", Есенин говорил Розанову, что в трагедии никто, кроме Емельяна, не будет повторяться: в каждой сцене - новые лица.

В процессе работы поэт несколько отступил от этого замысла. Так

Творогов и Караваев участвуют в двух сценах, а Зарубин даже в трех из

восьми. И наоборот, Пугачев как непосредственно действующее лицо в трех