Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 2

• Название: История жизни, история души. Том 2
• Автор: Ариадна Эфрон
• Издательство: Возвращение
• Жанр: Филология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7157-0167-1

Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.

---

дываешься об этом, да и трудно догадаться; но это так, и теперь уже можно сказать «навсегда», потому что мы действительно знаем цену всем «всегда», всем «никогда», измерив высоту вершин и глубину бездн. Что принесёт этот новый год — увидим; но лишь бы ничего не унёс из того, что у нас уже (ещё) есть... Обнимаю вас обоих2, желаю вам и вашим близким всего радостного и светлого.

Твоя Аля

Ада поздравляет и шлёт добрые пожелания.

1 Вместе с Н.В. Канель А.С. встречала 1940 год во внутренней тюрьме на Лубянке.

2 Н.В. Канель и ее мужа А.В. Сломянского.

В.Н. Орлову

28 декабря 1974

Итак, ещё с одним новёхоньким, милый Владимир Николаевич! Что он принесёт в своих 365 чемоданах, по выражению Неруды, — увидим; дай Бог, чтобы нам хватило сил на их содержимое! а то было пуп надорвали, таскаючи прошлогодние сувениры. Что творится, что вытворяется с Вашей книгой — непонятно; вернее всего — какое-то местное недоброжелательство, замаскированное, как «в проклятые времена царизма», под «высшие сферы». Ваша гослитовская редакторша больна, и там, на месте, никто ничего не знает о том, какие тучи сгустились, откуда и куда ветер дует, какая сводка погоды на завтра и кому она, такая погода, нужна. Моя «Звезда» тоже чегой-то выкамаривает и туманы мои растуманы подпущает; недавнее письмецо Кудровой, в общем-то доброжелательное (почему бы нет?), полно недомолвок, недоумений и полупоклонов в сторону долгого ящика; Холопов, столяр, мастерящий оные, как всегда «в нетях»: то в Болгарии, то ещё где-то, то в юбилейном состоянии, то в санатории; всё это, конечно, «со слов» и для ослов. Но м. б. когда-нб. в каком-нб. номере и вынырнет мой материал; мне до него мало дела, совершенно искренне. Но кому-то (читающему) он нужен, п. ч. - о М<арине> Ц<ветаевой>. Впрочем, и о С<ергее> Э<фроне> тоже; м. б. в этом и запинка, как Вы говорите. Доколе, доколе запинки? — Материал о Муре, уже подписанный в мартовский номер «Юности» зам<естителем> редактора, в последнюю минуту зарезан Полевым132, почему - не знаю, не знает и автор. Я «почему-то» ужасно огорчилась. Жаль до настоящих слёз стало мальчика, неизвестного солдатика, маминого Мура, было ожившего, было приблизившегося к своим нынешним сверстникам. А Полевой <...> впихнул обратно; в многотерпеливую и многоприемлющую российскую землю.

Вот такие новогодние иеремиады.

Ещё кошка моя умерла — кошка моя голубенькая; 15 лет мы с ней дружили — весь её кошачий век.

Но — хватит про дёготь; на пороге Нового года понадеемся и на мёд. Всего, всего вам обоим, и иже с вами, и Машеньке особливо, доброго, радостного, удачливого! Обнимаю вас сердечно. Пусть всё будет хорошо.

ВашаАЭ 132

В. Н. Орлову

14 июня 1975

Милый друг Владимир Николаевич, хорошо было получить Ваше письмо после столь продолжительного и столь для нас изнурительного антракта неподъёмной зимы, всесторонне, оптом и в розницу неподъёмной и невылазной. «Бывали хуже времена...»132 — сказал поэт. Да, но «бывали» и силы для их преодоления, для сопротивления им. Да и сам рельеф жизни был — или казался — более вершинным и глубинным что ли, менее вязким, топким, неверным, недостоверным и чёрт его знает каким ещё. Хотя нет, нет! упаси нас, Боже, от минувших вершин и бездн! Ибо укатали Сивку именно крутые горки. И вообще всё это вместе взятое старо как мир, и не только старо, но, по-видимому, и вечно, куда вечнее нас, от чего не легче.

По правде сказать, огорчает меня всерьёз то, что Е<лена> В<ла-димировна> не с Вами, что Вы выбираетесь «на зелень» один - со своими мыслями и рукописями, а в таком случае, после такой зимы — мысли бывают сильнее нас, а рукописи - слабее. Это я, впрочем, по своему болевому опыту сужу, у Вас, дай Бог, всё иначе, и м. б. Вы, как и Е.В., обладаете счастливой способностью встряхиваться от кончика носа до кончика хвоста и всё начинать сначала! У меня же в последнее время то хвост вязнет, то нос, то оба вместе, и никак-никак не встряхнёшься и не стряхнёшь с себя это самое нечто, что жить не даёт <...>

Сердчишко моё не очень пока что восстанавливается здесь, болит от малейшего движения — передвижения (весь май маялась стенокардией) - но всё же, кажется мне, покрепчало по сравнению с Москвой; м. б. и наладится в какой-то мере. Ни за какую работу ещё не принималась, не считая элементарной хозяйственной (...счётом

ложек Создателю не воздашь!2); захватила сюда с собой одну из маминых сложных тетрадей, к<ото>рую мечтаю прокомментировать и из к<отор>ой мечтаю сделать все необходимые выписки до и для сдачи её в ЦГАЛИ. Одолею её (ежели) - то и слава Богу. О продолжении так называемых «воспоминаний» и не думается пока, настолько сделанное до сих пор несовершенно, и необъёмно, и искажено самоцензурой - аж противно. Дожили до времени, когда распроклятые «журнальные варианты» кажутся даром свыше и великой удачей, когда они (с купюрами к тому же!) куце опубликованы, набранные петитом. Сама жизнь наша - «журнальный вариант», могший и долженствовавший быть настоящей книгой... На этом мажорном аккорде покидаю Вас в ожидании встречных вестей - и пусть они будут хорошими - дай Бог! Обнимаю сердечно Вас и милую далёкую спутницу Вашу!

Ваша А.Э.

' Строка из поэмы Н.А. Некрасова «Современники» (гл, «Юбиляры и триумфаторы») .

2 Строка из 2-го стих, цикла «Стол» М. Цветаевой «Тридцатая годовщина...» (II, 311).

Л. Г. Батъ

27 июня 1975

Милая Лидуша, если бы ты была способна на это, то поминала бы словом не тихим и не добрым, за то, что уехала, можно сказать, не попрощавшись, а приехав сюда, больше месяца не подавала голоса. Но всё это не от свинства и не от хамства: уехала я совсем больная, уповая на то, что тарусский кислород быстро «поправит» меня; но не тут-то было, увы. Помимо и сверх обычных хвороб объявилась ещё и болевая точка в позвоночнике между лопатками — источник бесконечных — болевых же — приступов, по 5—6 в ночь. А днём и считать их некогда, ибо редки промежутки между ними. М. б. какие-то нервы ущемились между позвонками, м. б. какие-то соли, не там отложились, не на то давят, как бы то ни было эффект грандиозный, с резонансом в обе руки, в плечи, словно все они состоят из обнажённых нервов; и сердце попутно взбаливает и почти вслух вскрикивает. Никакие порошки, пилюли и прочие микстуры не помогают, остаётся уповать на древнего Бога, но и до него не докличешься, ибо есть у него дела поважнее... Вот так и живу под этим синим небом, в этих калужских тропиках (жара стоит звенящая), почти не высовываю носа

наружу; страдаю; а Ада делает всё остальное, всё то, что делили всегда пополам. Я только по хозяйству немного вожусь, готовлю чегой-то почти из ничего; но даже ведра воды принести от ближней колонки не в состоянии. Вот и писем не пишу совсем в ожидании довольно бесплодном того, что схлынут эти хворобы — хотя бы частично.

Прости меня, милый и дорогой Лидуш, за эти иеремиады. Это не жалобы, а лишь объяснение моих молчаний и прочих неучтивостей. Ты-то сама всё на свете терпишь молча и никогда не уподобляешься Иеремии, или тому самому «Жобу на навозной куче», которому по-жалуй-то, всегда - или частенько - уподобляюсь я.

Как-то ты поживаешь, Лида моя долготерпеливая1, как себя чувствуешь, как переносишь все эти погодные капризы и сюрпризы, — и не только погодные? Надеюсь, что ты на даче, что ты спокойно читаешь какую-нибудь хорошую книгу и, отрываясь от неё, думаешь и вспоминаешь то доброе и хорошее, что дарила нам жизнь, и близкие нам, родные ничем и никем не заменимые люди... Что никто и ничто не обижает тебя, не тревожит, не заставляет досадовать. Хотя — много ли нам надо, чтобы растревожиться? И - много ли, чтобы обрадоваться. Сколько красоты, оказывается, таится в наших мини-садиках, и как мы, оказывается, зорки к этим красотам... когда ничего не болит! Дай Бог, дорогая, чтобы ничего у тебя не болело и чтобы всё было так хорошо и так мирно, как только возможно при наших уценённых возможностях и обстоятельствах!

Обнимаем тебя мы обе, сердечный привет тем, кто рядом с тобой, напиши открыточку!

Твоя Аля

' Л.Г. Бать страдала болезнью Паркинсона.

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

8 июля 1975

Дорогие мои, от вас вообще никаких новостей, и я лишь предполагать могу, что пишу по правильному адресу, по которому к 5 июля посылала и поздравительную телеграмму1. Понимаю, что писать и некому, и некогда (в смысле - отвечать мне), — но от этого, конечно, никому не легче. Сама я для разнообразия пишу вам из тарусской больнички, куда кинули меня превратности судьбы и местная «Скорая» по поводу болей в позвоночнике и бронхиальной астмы, очень впечатляющий приступ которой пришлось неожиданно пережить.