Тоска Ли - Царица Савская

• Название: Царица Савская
• Автор: Тоска Ли
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-9854-8

Ибо крепка, как смерть, любовь…

X век до Рождества Христова. Легенды рассказывают, что однажды царица пустыни отправилась на север с караваном сокровищ, чтобы своими глазами увидеть могущественного царя и испытать его загадками. Но истинная история царицы Савской и царя Соломона известна лишь им двоим…

Слава о богатствах Сабы и сиянии ее правительницы достигла ушей царя Соломона. Окруженный сотнями жен и наложниц, он мечтает о ней — женщине, чья мудрость равна ее красоте. Но царские жены и наложницы не смогли стерпеть того, что чужеземка отнимает у них возлюбленного. Ей пришлось бежать, но, уезжая от Соломона, царица Савская под сердцем уносила драгоценный дар…

Это самая грустная и самая романтическая история любви всех поколений!

---

Мы пили вино, и пальцы царя сбегали по склону моего плеча, как газели по склону холма. Мы пробовали смены блюд, которые были принесены нам из кухни и опробованы на наличие яда. Соломон ел с моей ладони, а я с его.

— И теперь я забыл о мире, — пробормотал царь, пряча лицо в мои волосы и вдыхая их аромат. — День стал ночью. Горная коза и лев питаются вместе.

— И нет ни пиров, ни золота… Есть только сад, — продолжила я.

— Я пастух, каким был мой отец. — Он поднял мой подбородок и поцеловал меня в ухо.

— А я пастушка.

— И твои темнокожие люди пришли сюда не с другого края мира, — прошептал он, — но из долины Сонам. Знаешь ли ты, что я долгие годы пытался придумать твое лицо, желая и не желая его увидеть, боясь, что оно окажется не таким, как я себе представлял?

— И вот я здесь. И мое лицо таково, как есть.

Он погладил меня по щеке.

— И оно прекрасней того, что я себе представлял. Я чувствую, словно знал его вечно… и что оно знает меня.

Тогда он вздохнул и опустил голову мне на шею.

Он плакал в ту ночь в моих руках, я плакала позже, когда он заснул.

Глава двадцать шестая

И это стало моим миром: жар его глаз, неотрывно за мной следующих. Аромат простыней, что сменялись на моем ложе. Аромат роз, что долетал в мои окна из сада, говоря мне: приди.

К позднему утру к моим дверям доставили его новые стихи:

Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих,
одним ожерельем на шее твоей.
О, как много ласки твои лучше вина,
и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!

Мое письмо полетело в ответ, как на крыльях.

Доколе царь был за столом своим,
нард мой издавал благовоние свое.
Мирровый пучок — возлюбленный мой у меня,
у грудей моих пребывает.
Как кисть кипера, возлюбленный мой у меня.

Я сидела рядом с ним в его зале, куда перенесли мой трон.

Я обедала с его советниками, которые смотрели в пространство между нами, а царь часто говорил в их присутствии: «Но что скажет Саба по поводу такого-то и такого-то дела?», пока самые сообразительные — и осторожные — советники не начали смотреть прямо на меня.

Мы сидели, как цари, в его личном зале и слушали дело Иеровоама, дело о горьких плодах, что взошли из семян восстания. Я была там, когда несчастная мать мальчишки, вдова, явилась туда на допрос.

Мы вместе осудили Египет за то, что стал пристанищем его врагам — Иеровоаму, а до него Хададу, который правил теперь в Араме и с которым Соломон заключил мир, женившись на его дочери.

Свежие отчеты прибыли из Хазора по поводу новых беспорядков, на этот раз у северной границы, с Резоном из Дамаска. Мы обсуждали, что можно сделать.

Но по ночам мы забывали обо всем.

Он приходил на мое ложе просителем. Я оглашала приговор. Он требовал, и я отстранялась. Он шептал мне, и я приходила в его объятия.

— Моя мать была покорительницей царей. Я презирал отца за это, даже спустя много лет после его смерти. Но теперь нет.

Мы говорили о богах и урожае, о морских путях, что будут занимать полтора года путешествия в обе стороны. О разговоре, который будет у него с Баал-эзером по поводу моих нужд. О кораблях, что приплывут в мои порты. О том, как мы изменим мир.

Я пела ему песни моей матери, он пел мне гимны своего отца.

Шептал мне истории о своем старшем брате Адонае, которым так восхищался в детстве и которого вынужден был убить.

Я же впервые за пять прошедших лет произнесла имя Макара и плакала.

— Я тоже люблю этого Макара, хоть и не знал его, — сказал Соломон. — Он умер за мою царицу, и благодаря ему я теперь с ней. Мы вознесем нашим богам благодарные жертвы в его честь.

На следующий день он отправил своих людей на рынок купить животных, и дым их жертв поднялся над нашими алтарями. И я была благодарна за то, что горечь во рту после стольких лет сменилась непривычной сладостью.

Я проводила дни в тягучей усталой дреме, когда жаворонки пели за окном, купаясь в лучах солнца, клонившегося к горизонту.

По ночам я поднималась по лестнице на террасу или звала его прийти в убежище моих покоев. Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его.

Мы были бесстыдны, как дети, беззастенчивы, насколько смели. Мы купались по ночам на его террасе. Мы обменивались тайными взглядами за столами его официальных пиров. Мы сбегали по туннелям из города, чтобы возлежать в садах, как божественные любовники прошлого.

На следующее новолуние он пришел в мой лагерь, приведя с собой слуг и животных. Там он наблюдал за ритуалом в честь Алмакаха, проводимым мной и встревоженным Азмом.

То был мой последний ритуал, посвященный молчащему богу.

— Как ужасна и прекрасна, как восхитительна ты, — прошептал он в моем шатре в ту ночь, когда барабаны жрецов давно утихли. — И как ты зачаровала меня. Что за силой ты обладаешь, Дочь Луны?

— Силой желания, — ответила я.

— Ты веришь в подобные вещи?

— А что есть желание, какие молитва? Когда мне было двенадцать, мужчина пробрался в мои покои. Он взял меня силой. И снова, в другую ночь. И снова.

Он вскинулся, и его лицо окаменело.

— Я молилась об избавлении, и весенний поток унес его прочь. Я посвятила себя богу в благодарность за это. Но думаю, что бесплодна.

Соломон вцепился в меня сильнее, чем когда-либо прежде.

— Бедная моя любимая! Будь он жив, я заставил бы его поплатиться. Подумать только, я велел тебе прийти в ту первую ночь… Проклинаю себя за то, что когда-то был с тобой груб. Прости меня. Прости меня, — он привлек меня к груди.

— Ты никогда не поднимал на меня руку.

— Мне стоило быть нежным с первой же нашей строки.

— Я бы тогда не ответила.

— Нет, полагаю, нет.

— Поэтому, видишь, я верую. Я молила Луну о спасении. Я молила о свободе, и отец отослал меня в Пунт. Много лет я была счастлива. Я жила в любви. Но не могу не думать, какая часть меня молила о том, чтобы стать царицей. И думать, не всевидящи ли души, могла ли моя знать, что я приеду сюда. И знать, что не приеду, пока жив Макар… — Я отстранилась, чтобы рассмотреть его в свете лампы.

— Когда я в первый раз писала тебе, часть меня уже желала быть рядом с тобой. А я пожелала, как только тебя увидела. И вот ты здесь.

Но бог, которому я подарила себя, не посвятил себя мне в ответ. Так что же за бог подарил тебя мне… и вскоре заставит нас разлучиться?

— Тот, чье имя Любовь.

Соломон, мой поэт.

Некоторое время спустя я перестала призывать его в свои покои, где постоянно жили мои девушки и две служанки. Мои вещи перенесли к нему.

В то утро мы долго нежились в постели. Он поцеловал мой пупок, а я сравнила его с гладким алебастром статуи плодородия. Он рассмеялся и притворился, что стыдливо натягивает одежды.

А затем мы отправились несколько долгих часов быть с ним царем и царицей. При этом мысленно слагая друг другу стихи.

Мы не говорили о приближающейся зиме, даже когда наши дни полетели галопом, а лето готовилось уступить место осени.

Глава двадцать седьмая

Кхалкхариб и Ниман нанесли мне визит во время праздника труб, ради которого в город стекались бесчисленные пилигримы. Царь отправился в храм, я не видела его до самой праздничной ночи.

Больше месяца каждое утро звучали шоффары из бараньих рогов, не раз вырывая меня из сна в объятиях Соломона. Он сам при этом продолжал мирно спать даже под самые громкие их сигналы, а от каждой печи города до нас долетал аромат пекущегося хлеба.

Я приняла советников в своих покоях, за столом с медом и айвой, доставленными с царских кухонь. Я впервые за много дней вошла в свои комнаты и впервые за долгий срок собралась со своим советом.

— Царица, мы обеспокоены, — сказал Ниман.

— Отчего же? — весело спросила я. Я ждала от них осуждения и заранее мысленно собралась. Я много недель посещала царский зал и личные покои. Царь, очевидно, согласился на наш договор. Получив корабли, мы лишились причин оставаться. Соплеменники в лагере были давно неспокойны, и все же я приказала им оставаться здесь.

— Появились… неприятные слухи о тебе и царе — постоянно и лихорадочно обсуждаемые пилигримами, которых с каждым днем становится все больше.

— Слухи есть всегда. Слухи ходили обо мне и в Сабе.

Ниман покачал головой.

— Моя царица, это место не похоже на Сабу. И обычаи столь же различны.

— Я знаю, — резко отрубила я. — Вы явились только за этим?

Я посмотрела на Кхалкхариба, который мрачно косился на пустое место, где раньше стоял мой трон.

— У царя много жен, а у жен еще больше служанок. Тех, что без умолку говорят и разносят ревнивые сплетни своих хозяек. Есть много жрецов и членов совета, которые недовольны присутствием чужестранной царицы, обладающей влиянием на царя, с которым никому не сравниться. Эта страна не приемлет чужого авторитета, в особенности женского. Ты стала излюбленной целью для разговоров с угрозами. Хоть они кивают и улыбаются тебе в зале совета, во дворце у тебя нет ни единого друга, кроме царя.