Филипп де Коммин - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Филипп де Коммин
• Издательство: Издательство НАУКА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Филипп де Коммин родился в 1447 году и происходил из фламандского рода. На службу к Карлу Смелому поступил в 1464 году. В 1467 году он был посвящён в рыцари. В этом же году он выбился в ближайшее окружение Карла Смелого и стал его доверенным советником. В 1472 году Филипп де Коммин перешёл на сторону Людовика XI. Работу над мемуарами Коммин начал в 1489 году по просьбе архиепископа Вьеннского Анджело Като. Воспоминания Коммина делятся на 2 части: первая состоит из 6 книг и охватывает правление Карла Смелого и Людовика XI, вторая состоит из 2 книг и посвящена итальянскому походу Карла VIII.

---

Кавалерия короля была гораздо более многочисленной, чем у противника, и она смяла герцогскую кавалерию, которую вел монсеньор Филипп де Равенштейн, и стала преследовать ее вплоть до Эра. Герцог присоединился к своим пехотинцам. В армии короля было 1100 или 1200 кавалеристов, набранных по королевскому приказу. В преследовании участвовала лишь часть из них, в том числе монсеньор де Корд, который был командующим, а с ним и монсеньор де Торси. Хотя они действовали храбро, тем не менее командующему авангардом не подобает заниматься погоней. Некоторые из наших отступили под тем предлогом, что нужно оборонять крепости, а Другие просто бежали, пользуясь случаем. Пехота же герцога удерживала свои позиции и внесла смятение в наши ряды; правда, ею руководило около 200 пеших дворян из хороших фамилий. В их числе был и монсеньор де Ромон, сын Савойского дома, а также граф Нассау и некоторые другие, которые живы до сих пор. Доблесть этих последних придала силы народу, который так стойко держался, что даже удивительно, поскольку все видели, как бежала их конница. Королевские вольные лучники принялись грабить обоз герцога и сопровождавших его маркитантов и прочих. На них напали герцогские пехотинцы и перебили некоторых.

Герцог потерял убитыми и взятыми в плен больше, чем мы, но поле боя осталось за ним; уверен, что, если бы ему посоветовали вернуться к Теруану, он не застал бы там ни души, так же как и в Аррасе. Но, на свою беду, он не решился на это; правда, в таких случаях не всегда ясно, что нужно делать, а кроме того, у него были и некоторые опасения. Я рассказываю об этом с чужих слов, поскольку я при этом не присутствовал, но для продолжения рассказа мне нужно было упомянуть об этом событии.

Я находился при короле, когда пришли эти известия, и он был очень огорчен ими, ибо не привык терпеть поражения и всегда был столь удачлив во всех своих делах, что уверен был, что и дальше будет так, как ему угодно; а удачлив он был благодаря своему уму и потому, что не рисковал и не полагался на победы в сражениях, но эта битва произошла отнюдь не по его указанию. Он создавал столь большие армии, что находилось мало желающих с ними сражаться, а артиллерией снабжал их лучше, чем любой другой французский король; крепости он предпочитал брать неожиданно, причем такие, которые, как он знал, были плохо защищены. А взяв, он ставил в них столь большие гарнизоны и так обеспечивал артиллерией, что отбить их у него было невозможно. И если во вражеской крепости капитан или кто другой желал вступить в сделку и сдать ее за деньги, то он мог быть уверен, что найдет в короле купца, которого никакая, даже очень крупная, сумма не испугает, и он согласится, не скупясь, на любую.

Эта битва поначалу привела его в ужас, поскольку он считал, что ему не сказали всей правды и что она была полностью проиграна; а он прекрасно понимал, что если она проиграна, то, значит, он потерял все, что захватил у Бургундского дома в этих краях, и в других местах его положение станет очень ненадежным. Однако, узнав всю правду, он успокоился и отдал распоряжение, чтобы впредь без его ведома ничего подобного не предпринимали. А монсеньором де Кордом он даже остался весьма доволен.

С этого именно момента он решил начать мирные переговоры с герцогом Австрийским, но так, чтобы они принесли наибольшую выгоду и чтобы в результате их можно было настолько связать руки герцогу с помощью его же собственных подданных (которые, как он знал, склонялись к тому же, чего добивался и он сам), что он никогда не сможет причинить ему вред.

Тогда же у него в глубине души возникло весьма серьезное желание преобразовать систему управления в королевстве, главным образом – сократить сроки проведения судебных процедур, и в связи с этим обуздать парламент; не то, чтобы он хотел урезать его полномочия, но ему было многое в нем не по душе, за что он его и не любил. Он хотел также ввести в королевстве общие кутюмы и единые меры, и чтобы все кутюмы[359], переложенные на французский язык, были сведены в одну хорошую книгу, дабы покончить с плутовством и грабительством адвокатов, от которых в этом королевстве страдают гораздо сильней, чем в любом другом, и наши дворяне хорошо это знают. Если бы господь явил такую милость, даровав ему еще пять или шесть лет жизни и не слишком отягощая болезнями, то он сделал бы много добра своему королевству, ради чего он и обременял, как ни один другой король, своих подданных налогами. Ни силой, ни представлениями и протестами его нельзя было бы заставить их уменьшить, но нужно было, чтобы это шло от него самого, как и случилось бы, если бы господь пожелал оградить его от болезни. А потому хорошо поступает тот, кто делает добро, пока есть возможность и пока господь дарует здоровье.

Соглашение, которое король хотел заключить с герцогом Австрийским и его землями при помощи гентцев, предполагало брак между монсеньором дофином, его сыном и нынешним королем, и дочерью герцога и герцогини, по условиям которого за королем оставались бы графства Бургундское, Осеруа, Маконне и Шароле, а он возвращал бы Артуа, сохраняя за собой лишь цитадель Арраса в том состоянии, в какое он ее привел; ибо город Аррас ничего не стоил ввиду того, что цитадель была со всех сторон укреплена и между нею и городом был глубокий ров и массивная стена. Таким образом, цитадель была защищена, и от имени короля ее держал епископ. Сеньоры Бургундского дома всегда (по меньшей мере в течение 100 лет) сами назначали угодного им епископа Аррасского, как и капитана цитадели. Но король поставил там своих людей, желая усилить свою власть, и приказал снести городские стены и выстроить стены с другой стороны рва, так, чтобы цитадель прикрывалась со стороны города сначала глубоким рвом, а затем стенами; таким образом, оя оставил город беззащитным.

О герцогстве Бургундском, графстве Булонском, равно как и о городах на Сомме и кастелянствах Перонна, Руа и Мондидье, вообще не упоминалось. Когда велись эти переговоры, гентцы внимательно следили за ними, весьма сурово держа себя по отношению к герцогу и герцогине, его жене; некоторые другие города Фландрии и Брабанта, особенно Брюссель, склонились перед волей гентцев, что казалось удивительным, если учесть, что в Брюсселе всегда жили герцоги Филипп и Карл Бургундские, а потом и герцог Австрийский с герцогиней имели там резиденцию. Но те выгоды и блага, что горожане имели при упомянутых сеньорах, заставили их забыть о боге и своих сеньорах и пойти навстречу злой судьбе, с которой они позднее и столкнулись, как Вы узнаете.

Глава VI

В то время, а это был март 1479 года, между королем и герцогом было заключено перемирие, но король хотел мира, особенно в тех землях, о которых я говорил, и чтобы мир был заключен полностью к его выгоде, как я сказал. Он уже начал стареть и прибаливать; когда он находился в Форже, возле Шкнона, во время обеда с ним случился удар и он потерял речь. Его подняли из-за стола и подвели к огню; окна были закрыты, и хотя он порывался подойти к ним, его кое-кто удержал от этого, думая сделать как лучше. Эта болезнь случилась с ним в марте 1480 года[360]. Он полностью потерял речь и совсем лишился рассудка и памяти.

В тот момент Вы и приехали к нему в качестве врача, монсеньор архиепископ Вьеннский. Ему сразу же поставили клистир, и Вы велели открыть окна и дать воздуха; к нему тут же стали понемногу возвращаться речь и рассудок, и позже он сел на коня и вернулся в Фврж, ибо эта беда настигла его в четверти лье от него в небольшом приходе, куда он приехал на мессу.

Короля стали лечить; он объяснялся знаками, когда хотел что-либо сказать. Между прочим, он потребовал себе официала из Тура, чтобы исповедаться, и знаками дал понять, чтобы вызвали меня, поскольку я отправился в Аржантон, примерно в десяти лье оттуда. Когда я приехал, то застал его за столом, и с ним был мэтр Адам Фюме, который некогда был врачом короля Карла, а теперь докладчик[361]. Был там также и другой врач по имени мэтр Клод[362]. Король плохо понимал то, что ему говорили, но боли он совсем не чувствовал. Он показал мне знаком, чтобы я лег спать в его комнате, ибо слов почти не произносил. И я прислуживал ему на протяжении 15 дней за столом и ухаживал за ним, как камердинер, что считал своим долгом и большой честью для себя.

Через два или три дня речь и рассудок стали к нему возвращаться, и ему казалось, что никто его лучше меня не понимает, поэтому он хотел, чтобы я все время состоял при нем. Он исповедался этому официалу в моем присутствии, поскольку иначе они не понимали друг друга. Ему немногое нужно было сказать, ибо он исповедался за несколько дней до этого. Ведь французские короли, перед тем как прикасаться к золотушным, исповедуются, и наш король ни одной недели не пренебрегал этим [363].

Когда ему стало немного лучше, он начал справляться, кто это силой удержал его и не дал подойти к окну. Ему сказали. И тогда он немедленно выгнал их из своего дома. Некоторых он лишил службы и велел не показываться ему на глаза; других, как монсеньора де Сегре и Жильбера де Грассе сеньора де Шанперу, он не лишил должностей, а лишь отослал прочь.