Филипп де Коммин - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Филипп де Коммин
• Издательство: Издательство НАУКА
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Филипп де Коммин родился в 1447 году и происходил из фламандского рода. На службу к Карлу Смелому поступил в 1464 году. В 1467 году он был посвящён в рыцари. В этом же году он выбился в ближайшее окружение Карла Смелого и стал его доверенным советником. В 1472 году Филипп де Коммин перешёл на сторону Людовика XI. Работу над мемуарами Коммин начал в 1489 году по просьбе архиепископа Вьеннского Анджело Като. Воспоминания Коммина делятся на 2 части: первая состоит из 6 книг и охватывает правление Карла Смелого и Людовика XI, вторая состоит из 2 книг и посвящена итальянскому походу Карла VIII.

---

Таким образом, не стоит удивляться тому, что у него были всякие дурные мысли и подозрения и что он чувствовал, что ему добра не желают, хотя среди тех, кого он вскормил и облагодетельствовал, нашлось бы много таких, которые и перед лицом его смерти остались бы ему верны.

В Плесси-дю-Парк, где он жил, к нему почти никто не приходил, кроме домашних слуг и лучников, которых у него было изрядное число – четыре сотни, и они ежедневно несли охрану, прохаживаясь по замку и стоя у ворот. Ни один сеньор и никто из важных особ не жил там, и туда почти никогда не пропускали влиятельных сеньоров группами. Его посещал только монсеньор де Боже, нынешний герцог Бурбонский, который являлся его зятем. Вокруг всего замка Плесси он велел на подходе ко рву установить решетку из толстых железных прутьев, а в стены вделать железные броши с многочисленными остриями. Он также приказал поставить четырех больших железных «воробьев» [380] – в таких местах, откуда легче было вести стрельбу, и это было грандиозное дело, ибо стоили они более 20 тысяч франков. А под конец он велел, чтобы 40 арбалетчиков день и ночь сидели во рву и по ночам, до того как утром откроют ворота, стреляли во всякого, кто будет приближаться. Ему все более казалось, что его подданные выжидают удобного момента, чтобы лишить его власти.

По правде говоря, кое-кто действительно поговаривал о том, чтобы войти в Плесси и ускорить ход событий в нужном направлении, поскольку они развивались слишком медленно, но пойти на это все же не осмелились и поступили разумно, ибо охрана была очень сильна.

Король часто менял камердинеров и других слуг, говоря, что таким способом он поддерживает чувство страха и уважение к себе. Для осуществления управления он держал при себе одного или двух человек, худородных и имевших довольно дурную славу, которые, однако, должны были понимать, если у них хватало ума, что с его смертью они могут лишиться всего. Так с ними и случилось[381]. Они не передавали ему ничего из того, что им писали и о чем просили, если только это не касалось безопасности и защиты государства, ибо ничто иное короля не интересовало.

В то время у него со всеми был заключен мир или перемирие. Своему врачу он платил ежемесячно по 10 тысяч экю, так что через пять месяцев тот имел 54 тысячи экю.

Мечтая об исцелении, он уповал на бога и святых, понимая, что только чудо может спасти его; по примеру некоего короля, которому господь бог продлил жизнь за его смирение и раскаяние, а также благодаря молитвам одного святого пророка наш король, который своим смирением превосходил всех государей мира, стал искать какого-либо монаха или благочестивого человека, чтобы тот выступил за него заступником перед богом и помог продлить его дни, и ему называли таких во всех концах света. За некоторыми из них он посылал. Кое-кто приезжал поговорить с ним, и он вел речь только о продлении жизни. Большинство мудро отвечало на это, что у них нет такой власти.

Он делал большие, и даже слишком большие пожертвования церквам, хотя архиепископ Турский [382], человек благой и святой жизни, кордельер и кардинал, писал ему, помимо всего прочего, чтобы он лучше брал деньги у каноников церквей, которых он богато одарил, и распределял их среди бедных тружеников и прочих, кто платит огромные налоги, нежели взимал с них подати и отдавал деньги богатым церквам и каноникам, как он это делает. За год число его обетов, приношений и даров в виде реликвариев и ковчежцев весьма выросло: здесь и серебряная ограда для святого Мартина Турского, весившая около 18 марок[383], и ковчежец для монсеньора святого Евтропия Сентского, и реликварии, которые он подарил Трем волхвам в Кельне, Божьей матери в Ахене, что в Германии, святому Сервию Утрехтскому, а также ковчежец святому Бернардину в Аквиле, что в Неаполитанском королевстве, золотые чаши, посланные святому Иоанну Латеранскому в Рим [384] и много других золотых и серебряных даров церквам его королевства, что в общем составляет сумму в 700 тысяч франков.

Он подарил церквам и много земель, но этот дар за ними сохранен не был. В общем, пожертвования были огромные.

Глава VII

Из людей, известных своей набожностью, король выбрал одногс человека по имени брат Робер [385] и послал за ним в Калабрию. Король называл его «святым человеком» за его набожную жизнь; к в его честь нынешний король основал монастырь в Плесси-дю-Парк, вместо часовни близ Плесси, что стояла возле моста. Этот отшельник в возрасте 12 лет поселился под скалой и прожил там до 43 лет [386] или около того, пока наш король не послал за ним своего майордома, которого сопровождал принц Тарентский, сын Неаполитанского короля, ибо отшельник не хотел ехать без разрешения папы и своего короля, что свидетельствовало об уме этого простого человека, основавшего две церкви в мавританских землях.

С тех пор, как он стал вести отшельническую жизнь, он перестал есть – и не ест и поныне – мясо, рыбу, яйца, молочные кушанья и не употребляет никаких жиров. Мне кажется, не приходилось видеть другого человека, который вел бы столь праведную жизнь и чьими устами столь несомненно вещал бы дух святой; он был грамотен, хотя и не посещал школы. Правда, ему помогал его итальянский язык [387]. Этот отшельник проехал через Неаполь, и его там приняли с почетом, как важного апостолического легата; его посетили и король Неаполитанский, и его дети, и говорил он с ними так, словно был воспитан при дворе. Оттуда он проехал в Рим, и его навестили все кардиналы. У папы он трижды получил аудиенцию с глазу на глаз, каждая из которых длилась по три или четыре часа, и сидел рядом с ним в прекрасном кресле, что было великой честью для столь маленького человека; а отвечал на вопросы он так, что все поражались. Наш святой отец пожаловал ему разрешение основать орден, получивший название «Отшельники святого Франциска».

Затем он приехал к королю, который почтил его так, как если бы это был сам папа: он встал перед ним на колени, умоляя просить бога за него, чтобы господь соизволил продлить ему жизнь. И тот ответил, как подобает мудрому человеку. Я много раз слышал его, когда он говорил перед нынешним королем [388] в присутствии всех вельмож королевства, ибо он два месяца жил при нем; и казалось, что он говорил и учил по вдохновению божьему, поскольку иначе он не смог бы высказать того, что высказал. Он еще жив и поэтому может измениться к лучшему или к худшему, так что я помолчу о нем. Появление этого отшельника, которого называли святым человеком, у многих вызвало смех, но они не имели понятия о думах нашего мудрого короля и не знали, для чего он его пригласил.

Наш король жил в Плесси, полный тех подозрений, о которых я говорил, и держал при себе немногих людей, не считая лучников; из-за своей мнительности он не позволял никому из тех, кому не доверял, оставаться в Туре или близ него, но всех их удалял подальше от себя, приказав лучникам выпроваживать их.

Разговоры с ним велись исключительно о важных делах, имевших к нему отношение. У него был вид скорее мертвого человека, нежели живого, – столь невероятно он был истощен. Одевался он богато, чего раньше не имел привычки делать, и носил только платья из малинового атласа, подбитые красивым куньим мехом; такого меха он довольно много раздарил, хотя его и не просили об этом, ибо никто не осмелился бы обратиться к нему с такой просьбой.

Он назначал жестокие наказания, чтобы его боялись, ибо опасался, что ему перестанут повиноваться, как он сам мне признавался. Он смещал служащих, разжаловывал военных, сокращал или полностью отнимал пенсии и, как он говорил мне за несколько дней до своей смерти, проводил время, делая и переделывая людей. Таким манером он заставил говорить о себе в королевстве больше, чем когда-либо раньше, и поступал так из страха, как бы его не сочли умершим, ибо, как я неоднократно говорил, с ним виделись немногие люди, и когда шли разговоры о его действиях, то никто не сомневался в том, что он жив, и с трудом верили в его болезнь.

А за пределами королевства он повсюду рассылал людей, чтобы поддержать проект брака дофина с английской принцессой, и ради этого хорошо всем платил – и королю Эдуарду, и частным лицам. В Испанию он отправлял послов с заверениями в самых дружеских и добрососедских чувствах и таким образом постоянно напоминал о себе. Повсюду ему покупали за любую цену добрых лошадей и мулов, но не в нашем королевстве, а в тех странах, где он хотел бы, чтоб его считали здоровым.

За собаками он отправлял куда угодно: в Испанию – за гончими, в Бретань – за маленькими борзыми и дорогими испанскими борзыми; в Валенсию – за маленькими мохнатыми собачками, за которых заплатил дороже, чем их продавали. В Сицилию он специально послал человека приобрести у одного местного чиновника мула и заплатил за него вдвое; в Неаполь послал за лошадьми. Отовсюду ему привозили диких животных: из Берберии – своеобразных маленьких волков, которые не больше лисы и называются шакалами; в Данию поехали за лосями, которые станом похожи на оленей, но большие, как буйволы, и с короткими мощными рогами, и за северными оленями, станом и мастью похфжими на ланей, но с гораздо более ветвистыми рогами, и я видел северного оленя с 54 рожками. За три пары таких животных он уплатил купцам 4500 немецких флоринов.