Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

• Название: Повесть о старых женщинах
• Автор: Арнольд Беннетт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Роман известного английского писателя Арнольда Беннета (1867–1931) «Повесть о старых женщинах» описывает жизнь сестер Бейнс и окружающих их людей. Однако более всего писателя интересует связь их судеб с социальными сдвигами в развитии общества.

---

Софья думала: «Я бы не вынесла жизни здесь. Я бы умерла. Эта жизнь угнетает. А грязь! А безобразный вид! А как они говорят, о чем думают! Я почувствовала это уже в Найпе, на станции. Площадь довольно живописна, но до чего убога! Видеть все это каждое утро? Ни за что!» И Софью чуть не передернуло.

Пока что у нее нет дома. У Констанции она «в гостях».

Констанция, казалось, не замечала, что живет в ужасающей обстановке распада, грязи и провинциальности. Да и дом Констанции был исключительно неудобным, темным, и, вне сомнения, жить в нем было нездорово. Кухня в подвале, вестибюля нет, лестницы чудовищны, а что до гигиены — все, как в средние века. Софья не могла понять, почему Констанция не уедет отсюда. У Констанции денег куры не клюют, она могла бы жить где угодно, в хорошем современном доме. А она сидит на Площади. «Привыкла, наверное, — снисходительно размышляла Софья. — И я, наверное, на ее месте повела бы себя так же». Но на самом деле Софья так не думала и понять, что творится в душе у Констанции, не могла.

Без сомнения, Софья еще «не разобралась» в Констанции. Софья полагала, что в некоторых отношениях ее сестра — законченная провинциалка или, как называли таких людей в Пяти Городах, «фигура», не слишком уверенная в себе, недостаточно напористая, чересчур покорная, с чудным провинциальным акцентом, жестами, манерами и нечленораздельными восклицаниями, с удивительно узкими горизонтами! Но вместе с тем Констанция весьма проницательна и не раз показывала каким-нибудь случайным замечанием, что хоть и провинциалка, а понимает, что к чему. О человеческой природе сестры, безусловно, судят одинаково, и между ними от природы есть взаимопонимание. Да и в основе своей Констанция — человек высокой пробы. Время от времени Софья ловила себя на том, что втайне покровительственно относится к Констанции, но всякий раз, поразмыслив, пыталась разобраться в самой себе. Констанция — мало того, что была бесконечно добра, — была и совсем не глупа. Она умела подметить фальшь, нелепости не хуже других. Софья искренне считала, что Констанция выше любой француженки, из тех, с которыми ей приходилось встречаться. Главным достоинством Констанции она считала те свойства, которые заметила у носильщиков, когда высадилась в Ньюхейвене{97} — честность и открытость, добрую волю и могучее простодушие. Эти свойства, которые Софья считала важнейшими в мире, казалось, пропитывали самый воздух Англии. Она заметила их даже в мистере Кричлоу, который, впрочем, вообще ей нравился и восхищал ее неукротимой силой характера. Софья извиняла ему грубость по отношению к жене. Софья считала это естественным. «В конце концов, — говорила она, — не женись он на ней, кем бы она была? Рабой! Замужем за ним ей неизмеримо лучше. В сущности, ей посчастливилось, и было бы нелепо, если бы он обращался с нею иначе». Софья и не подозревала, что деспот Кричлоу некогда мечтал о Марии, как о звезде с неба.

Но всю жизнь прожить с такими людьми? Всю жизнь прожить с Констанцией? Всю жизнь прозябать в физической и нравственной атмосфере Берсли?

Софья представила себе Париж, каким он выглядит сегодня утром, — блестящий, чистый, сверкающий город. Аккуратная улица лорда Байрона и великолепная перспектива Елисейских полей. Сам Париж всегда казался ей прекрасным — хотя жизнь там прекрасной ей не казалась. Но сейчас и парижская жизнь казалась прекрасной. Софья вспомнила первые годы после покупки пансиона и в тогдашней повседневности увидела постоянство и мирную красоту. Прекрасной казалась ее тогдашняя жизнь, даже жизнь две недели назад — невеселая, но прекрасная. И все это в прошлом. Софья со вздохом вспомнила о нескончаемых переговорах с Мардоном, о бесчисленных формальностях, которых требовали английские и французские законы, а также специфика синдиката. С этим покончено. Покончено раз и навсегда. Она купила пансион за гроши, а продала его за целое состояние. Она была никем, а стала вести дела с синдикатами. И после долгих-долгих, монотонных, полных напряжения лет, когда она управляла пансионом, пришел день, пришло нужное ощущение, и она передала ключи и право владения мистеру Мардону и хозяину отеля «Москва», и в последний раз заплатила жалованье слугам, и подписала последний счет. Ее партнеры были очень любезны и приглашали ее остаться в пансионе на правах гостьи, пока она будет собираться перед отъездом. Но на это Софья не согласилась. Она не в силах была оставаться в пансионе, перешедшем в чужие руки. Она съехала сразу же и переселилась в гостиницу со своим небольшим багажом, чтобы сделать окончательные распоряжения по финансовым делам. И однажды вечером Жаклин пришла навестить ее и поплакала.

Ее стремительный отъезд из пансиона Френшема, без соблюдения какого бы то ни было церемониала, теперь поразил ее своей мучительной трогательностью. Она сошла по десяти ступенькам крыльца — и карьера ее окончилась, завершилась. Удивительно, с какой нежностью вспоминала Софья теперь свою тяжелую, трудную, выматывающую жизнь в Париже! Ибо, даже если она, сама того не понимая, любила эту жизнь, она никогда ей не радовалась! Она всегда сравнивала Францию и Англию не в пользу Франции, всегда осуждала французский темперамент в делах, всегда считала, что с французскими торговцами «сама не знаешь, на каком ты свете». А теперь они проносились перед нею, исполненные необычайного очарования, эти вежливые лгуны, всегда готовые пощадить чужие чувства, всегда аккуратные и подтянутые. А французские магазины — как изысканно они оформлены! В Париже радует глаз даже лавка мясника, а мясная лавка на Веджвуд-стрит, которую она помнит с детства и которую видела мельком из кеба, — это же просто бойня! Софью тянуло в Париж. Ее тянуло вдохнуть парижский воздух. Эти провинциалы в Берсли и не подозревают, что такое Париж! Они не оценили и никогда не оценят тех чудес, которых добилась она там, на ярмарке чудес. Возможно, они и догадываются, что остальной мир совсем не похож на Берсли. Но их ничего не интересует. Даже Констанции в тысячу раз интереснее передавать пустячные местные сплетни, чем слушать рассказы о парижской жизни. Случалось, Констанция выражала легкое удивление перед тем, что рассказывала Софья. Но она никогда не удивлялась по-настоящему, ибо ее любопытство ограничивалось рамками Берсли. Как и все остальные, Констанция страдала поразительным, закостенелым провинциальным эгоизмом. И если бы Софья сообщила Констанции, что у парижан голова растет из живота, Констанция пробормотала бы в ответ: «Ну и ну! Господи боже мой! Бывает же такое! Вот у младшего сына миссис Бриндли, у него, у бедняжки, тоже голова свернута набок!»

Из-за чего горевала Софья? Она и сама не знала. Она могла делать что угодно, могла ехать куда пожелает. Ее не тяготили ни заботы, ни ответственность. Мысль о муже давно уже не вызывала в ней никакого чувства. Она была богата. Мистер Кричлоу скопил для нее почти такую же сумму, какую она заработала сама. Ей не по силам самой израсходовать все состояние. Она не знает, на что его потратить. Все, что можно купить, у нее есть. У нее нет никаких желаний, кроме одного — быть счастливой. Если бы тысяч за тридцать можно было купить такого сына, как Сирил, она бы его купила. Ей горько было, что у нее нет детей. В этом она завидовала Констанции. Ребенок, вот то единственное, что стоит иметь. Она чересчур свободна, ее не обременяет ответственность. У нее есть сестра, но Софья одинока. Удивительно, как капризна судьба. Софье пятьдесят, и она одна.

Но мысль о том, чтобы снова оставить Констанцию после того, как они воссоединились, не нравилась Софье. Эта мысль лишала ее покоя. Она не понимала, как проживет без Констанции. Она одинока, но у нее есть сестра.

Софья первой спустилась вниз и обменялась несколькими словами с Эми. Она постояла на крыльце, в то время как Фосетт знакомилась с любимой сточной канавой Снежка. Было морозно.

Когда вниз сошла Констанция, она увидела, что на накрытом к завтраку столике лежит зонтик — подарок, который Софья привезла ей из Парижа. Было бы невозможно найти ничего лучше. Зонтик произвел бы впечатление даже на тетю Гарриет. Ручка зонтика была позолоченная, с инкрустацией из опалов; кончики спиц тоже были позолочены, именно эта деталь ошеломила Констанцию. Честно говоря, на Площади ни сном ни духом не ведали о том, что роскошь зашла так далеко. Что кончики спиц позолочены, как и ручка, — это уже вовсе чудеса. Софья спокойно объяснила, что так теперь делают сплошь и рядом. Впрочем, она не скрывала, что зонтик действительно высшего класса и что с ним без стыда можно показаться даже королеве. Она добавила, что даже если Констанции придется перетягивать зонтик, то спицам (модель «Чудо-фокс»), их позолоченным кончикам и ручке не будет сноса. Констанция радовалась, как дитя.

Они решили вместе отправиться за покупками. Про себя они думали, что раз уж Софью придется представлять соседям, то пусть лучше это случится раньше, чем позже.