Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

• Название: Повесть о старых женщинах
• Автор: Арнольд Беннетт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Роман известного английского писателя Арнольда Беннета (1867–1931) «Повесть о старых женщинах» описывает жизнь сестер Бейнс и окружающих их людей. Однако более всего писателя интересует связь их судеб с социальными сдвигами в развитии общества.

---

— Ухожу, мэм, — подтвердила Эми.

В ее тоне не было грубости, но ответила она твердо. Очевидно, положение ее не волновало.

— Извини, что мне пришлось сегодня утром сделать тебе замечание, — дружелюбно сказала Софья, которой, несмотря ни на что, был приятен тон служанки. — Но ты, я думаю, понимаешь, что у меня были для этого основания.

— Я все обдумала, мэм, — величественно сказала Эми, — и поняла, что мне нужно уйти.

Наступило молчание.

— Ну, тебе виднее… Спокойной ночи, Эми.

— Спокойной ночи, мэм.

«Она женщина приличная, — подумала Софья, — но удерживать ее бесполезно».

Сестры столкнулись с тем, что у Констанции остался месяц на поиски новой служанки, что новую служанку еще предстоит обучать и что это легко может закончиться катастрофой. И Констанцию и Эми до глубины души огорчало, что связь между ними, существовавшая с семидесятых годов, должна прерваться. Но обе были уверены, что альтернативы нет. Посторонним просто было сказано, что от миссис Пови уходит служанка. Посторонние просто прочли в «Сигнале» объявление миссис Пови о том, что ей требуется прислуга. Посторонние не могли читать в чужих сердцах. Некоторые представители молодого поколения даже с видом превосходства поговаривали, что у старомодных особ вроде миссис Пови одни служанки на уме и т. д. и т. д.

II

— Пришло письмо? — весело спросила Софья у Констанции, войдя на следующее утро в ее спальную.

Констанция только головой покачала. Она была очень угнетена. У Софьи мигом испортилось настроение. Противница неискреннего оптимизма, она ничего не сказала. В противном случае она бы заметила: «Может быть, почтальон принесет письмо после обеда». В доме царил мрак. Констанции все сильнее казалось, что «век вывихнул сустав»{98} и что жить не стоит, поскольку Эми собирается уходить, а Сирил ею «пренебрег». Даже присутствие сестры не утешало Констанцию. Стоило Софье выйти из комнаты, как начался приступ ишиаса, притом весьма жестокий. Констанцию это огорчило, и даже не из-за боли, а из-за того, что она только что без всякого притворства уверяла Софью, что у нее ничего не болит — правда, Софью она убедила не до конца. Однако теперь было совершенно необходимо, чтобы Констанция встала, как обычно. Ведь она уже сказала Софье, что встанет. Кроме того, впереди — колоссальное предприятие, поиски новой служанки. Все одно к одному. Что, если Сирил опасно болен и не может писать? Что, если с ним что-то случилось? Что, если она никогда не найдет прислуги?

Софья, сидя у себя в комнате, делала все, чтобы настроиться на философский лад и набраться оптимизма. Она убеждала себя, что надо как следует взяться за Констанцию, что Констанция чересчур безвольна, что Констанцию нужно расшевелить. А в кухонном подвале Эми, готовившая к девяти часам завтрак, раздумывала о неблагодарности хозяев и о том, что ждет ее впереди. В живописной деревеньке Снейд, где земная и загробная жизнь каждого жителя находилась под наблюдением наместницы бога на земле, деловитой графини Челльской, проживала вдовая мать Эми. У Эми было припасено около двухсот фунтов. Матушка который год зовет Эми жить с нею на полном обеспечении. И все же в душе у Эми было черно от дурных предчувствий и неясного внутреннего сопротивления. Дом Бейнсов стал домом скорби, а три одиноких женщины — жрицами скорби.

Две собаки безутешно слонялись по всему дому, чувствуя, что необходимо вести себя осмотрительно, и не догадываясь, что причина царящей вокруг странной атмосферы — всего лишь не закрытая до конца дверь и невежливый тон.

Когда Софья, теперь уже полностью одетая, вышла к завтраку, она услыхала, что ее слабым голосом зовет Констанция, и обнаружила, что та еще в постели. Истину уже нельзя было скрыть. У Констанции снова начались боли, и ее моральное состояние отнюдь не придавало ей стойкости.

— Ты должна была меня предупредить, — не сдержавшись, сказала Софья, — тогда я знала бы, что делать.

Констанция не сказала в свою защиту, что боль вернулась уже после их утреннего разговора. Она просто заплакала.

— Мне так плохо, — всхлипывала она.

Это удивило Софью. Ей казалось, что такое поведение — не в духе Бейнсов.

На протяжении этого нескончаемого апрельского утра познания Софьи о возможностях ишиаса как средства уничтожения духовных сил значительно пополнились. У Констанции совсем не осталось сил сопротивляться болезни. Нежной покорности как не бывало. Констанция твердила, что врач ей не поможет.

Около полудня, когда Софья деловито суетилась вокруг нее, Констанция внезапно вскрикнула.

— У меня всю ногу ломит, — простонала она.

Софья приняла решение. Как только Констанции стало чуть легче, ее сестра спустилась к Эми.

— Эми, — сказала Софья. — Твою хозяйку пользует доктор Стерлинг?

— Да, мэм.

— Где его приемная?

— Раньше, мэм, он жил напротив, с доктором Гарропом, но недавно переехал в Бликридж.

— Пожалуйста, оденься, сбегай к нему и скажи, что я прошу его прийти как можно скорее.

— Конечно, мэм, — с готовностью откликнулась Эми. — Я слышала, хозяйка криком кричит.

Вместо ненужного волнения Эми проявила куда более достойные качества — доброту, сдержанность и готовность помочь.

«Есть в ней что-то симпатичное», — подумала Софья.

Действительно, Эми держалась намного лучше, чем можно было бы ожидать от глупой служанки.

Доктор Стерлинг приехал около двух. В Пяти Городах он жил уже больше десяти лет. На его челе, как и на горделивом лбу его лошади, лежала печать успеха. Говоря словами «Сигнала», доктор «слился с жизнью округа». Как человек отзывчивый, он пользовался любовью. Со своим звучным шотландским акцентом он был в равной мере способен рассуждать о достоинствах виски и достоинствах церковной проповеди, и у него хватало такта не заговаривать ни о виски, ни о проповедях там, где не следует. Как подобало его профессии, он даже произнес речь на ежегодном обеде Общества по борьбе с преступностью, и благодаря этой речи (в которой похвалы красному вину были смягчены похвалами книгам — известно было, что у доктора богатая библиотека) он заслужил репутацию остроумца у американского консула, который любил, чтобы торжественные обеды заканчивались в стиле Марка Твена. Доктору было тридцать пять лет. Он был высок и склонен к полноте, а после утреннего бритья его толстые мальчишеские щеки оставались синими.

Приезд доктора оказал немедленное и чудесное действие на Констанцию. На мгновение его присутствие почти излечило ее, как если бы она страдала зубной болью, а доктор Стерлинг был дантистом. После того как доктор закончил осмотр, боль возобновилась.

Беседуя с сестрами, врач внимательно их выслушал. Казалось, болезнь Констанции — уникальный медицинский случай, который вызвал у доктора искренний профессиональный интерес. По мере того как сестры раскрывали перед ним всю сложность и незаурядность болезни, он, казалось, порывшись в памяти, обнаруживал чудодейственные способы укрощения недуга. Эти таинственные открытия вроде бы придавали ему уверенности, и эта уверенность, подкрепляемая умеренно остроумными репликами, передавалась пациентке. Доктор Стерлинг был искусным врачом. Впрочем, это обстоятельство никак не влияло на его популярность, которой он был обязан исключительно своему редкому дару относиться к любому случаю серьезно, но сохраняя оптимизм.

Врач сказал, что вернется через четверть часа, и действительно, через пятнадцать минут появился со шприцем, с которым и пошел в атаку на главный оплот ишиаса.

— Что это за лекарство? — спросила Констанция, лучась благодарностью к спасителю.

Доктор помолчал, с лукавым прищуром поглядывая на больную.

— Не скажу, — ответил он. — Вас это до добра не доведет.

— Ну прошу вас, скажите, доктор, — настаивала Констанция, желавшая, чтобы доктор упрочил свою репутацию в глазах Софьи.

— Это гидрохлорид кокаина, — сказал он, поднимая палец. — Избегайте привыкания. Кокаин разрушил не одну порядочную семью. Если бы я не был уверен в силе вашего характера, миссис Пови, я бы не рискнул сделать вам укол.

— Ах и шутник же вы, доктор, — улыбнулась повеселевшая Констанция.

Стерлинг сказал, что придет снова в половине шестого. Он пришел в половине седьмого и опять впрыснул кокаина. Тем самым была подтверждена серьезность болезни. Во второй его визит отношения доктора Стерлинга с Софьей стали довольно дружескими. Когда она проводила его вниз, они еще надолго задержались в нижней гостиной, как если бы у доктора не было других дел. В это время его кучер прогуливал лошадь у крыльца.

Софья была польщена отношением Стерлинга — он считал ее женщиной незаурядной. Из этого отношения вытекало, что Софья представляет большой интерес для каждого, кому позволено будет черпать сведения из ее памяти. До этого времени Софья среди знакомых Констанции не встречала никого, кто бы вышел за рамки чисто поверхностного интереса к ее жизни. Возвращение Софьи встретили с безразличием. Ее эскапада длиной в тридцать лет начисто лишилась своего драматизма. Многие даже не слышали, что она убежала из дому с коммивояжером, а тем, кто не забыл об этом или узнал от других, это представлялось довольно банальным событием — через тридцать-то лет! Опасения сестер, что весь город загудит от сплетен, оказались до смешного беспочвенными. Столь сильно было действие времени, что даже мистер Кричлоу, казалось, позабыл, что Софья косвенно повинна в смерти отца. Она и сама почти об этом забыла. Когда ей случалось об этом задуматься, Софья не испытывала ни стыда, ни угрызений совести, и смерть отца представлялась ей делом случая, может быть, даже счастливого. Лишь двумя вещами интересовались в городе: ее мужем и точной суммой, вырученной от продажи пансиона. В городе знали, что Софья, возможно, не вдова, ибо она была вынуждена все объяснить мистеру Кричлоу, а тот в нежную минуту пересказал эту историю Марии. Но никто не осмеливался произнести при Софье имя Джеральда Скейлза. Одетая по моде, с властным выражением на лице, владелица легендарного состояния внушала горожанам уважение, а иногда и ужас. В отношении доктора проскальзывало изумление — это Софья чувствовала. Хотя бесспорно были свои преимущества и в апатичном поведении тех, с кем ей раньше пришлось встречаться, — оно позволяло Софье сохранять душевное спокойствие; безразличие претило ее самолюбию, и любопытство доктора смягчило удар. Бросалось в глаза, что он видит в Софье интересную личность и не скрывает своего любопытства.