Себастьян Хаффнер - В тени истории

• Название: В тени истории
• Автор: Себастьян Хаффнер
• Издательство: Deutscher Taschenbuch Verlag (dtv)
• Жанр: История
• Год: 1987
• ISBN: 3-423-10805-3

В этой книге представлены двадцать пять статей Себастьяна Хаффнера, написанных в промежутке времени за двадцать лет. Для русскоязычного читателя будет весьма интересно познакомиться как с малоизвестными для нас фактами истории, так и с взглядами и суждениями о них выдающегося немецкого публициста — как всегда, неожиданными и оригинальными. В "Исторических размышлениях" он обращается к истории Пруссии и Парижской Коммуны, к основанию Германского рейха Бисмарком и к захвату власти Гитлером. Он размышляет о роли в современной жизни Западной Римской империи, причем между периодом её упадка и нынешней Европой Хаффнер усматривает удручающие параллели: "Материальное благосостояние и цивилизация стремительно приходят в упадок, если угасает его духовная сущность. То, за что не готовы сражаться, то теряют". В "Биографических эскизах" он рисует портреты Ленина и Мао, Черчилля, Штреземанна и Аденауэра, и приходит при этом к не всегда удобным выводам. И он представляет "Гражданские размышления" об индустриальной революции, о прогрессе, а также о сегодняшней роли мужчины.

Даже если Вы не согласитесь с точкой зрения автора — все равно нельзя не оценить глубину и оригинальность его суждений по самым различным вопросам.

---

Однако это также ещё была Европа своего рода. Не будем забывать, что её авторитетные государственные мужи — Меттерних, Наполеон III. и Бисмарк — всё же никогда полностью не теряли из виду европейские интересы за отечественными, и никогда не позволяли национальному делу, которому они служили, перевешивать определённые всеевропейские интересы. Каждый из них правил в течение долгого времени своей жизни — и не только своей страной, но и из своей страны — в скрытой форме — также Европой. То, что они делали это скрытно — вынуждены были так делать? — было трагедией Европы. Потому что в 19 веке во всеобщем сознании европейских народов римская идея единства впервые была полностью утрачена, и лишь это сделало возможным европейское саморастерзание в обеих мировых войнах.

Не то, чтобы не было всегда внутренних европейских войн — династические войны, религиозные войны, кабинетные войны, в последние столетия также всё больше национальные войны. Но никогда до мировых войн 20 века даже в военное время не терялось полностью чувство преобладающей общей принадлежности к Европе. И всегда мирные договоры — настоящие мирные договоры равных — после войны восстанавливали эту сплочённость. Можно сказать, что вся европейская история с 476 до 1914 года складывалась в симфонию из двух ведущих тем — старой римской темы единства и новой темы национального многообразия. Лишь в нашем столетии единство Европы одним или двумя поколениями было полностью забыто или же от него отреклись. Нации и национальные государства были всем; то, что их объединяло так долго, не значило более ничего. Результат нам известен.

В Первой мировой войне были ещё победители и побежденные, и лишь через некоторое время выявилось, что победители пострадали ещё сильнее, чем побеждённые. Во Второй мировой войне в Западной и Центральной Европе были только лишь побеждённые. Среди континентальных участников войны не было ни одного, кто после 1939 не видел бы растёртыми в порошок свои армии, чьё население не было бы вынуждено спасаться бегством и чья столица не была бы оккупирована врагом. И Англия, которая избежала этой участи, после 1945 года вынуждена была, содрогаясь от ужаса, наблюдать, как её мнимая победа оказывается поражением: потеряна её империя, её экономика дезорганизована, в последнее время даже возникла угроза её национальному единству. Национализм разорил Европу.

После 1945 года какое–то мгновение это видел каждый, и маятник качнулся назад. Десятилетие после 1945 года было временем Европы: короткий час в мировой истории, когда все побеждённые и разорённые нации Западной Европы казались готовыми найти в себе силы вернуться в своё забытое римское единство. Наверняка не случайность, скорее имелось в виду как символ то, что договоры, которые в 1957 году основали Европейское Сообщество, были подписаны в Риме. Потому что Римские договоры должны же были основать гораздо больше, чем только лишь «Общий рынок»; экономическое сообщество, как надеялись тогда, должно автоматически повлечь за собой политическую общность. Видение Генриха Манна, которое он уже в двадцатые годы назвал «Европейским Рейхом», должно было стать реальностью, наднациональной сверхдержавой «Западная Европа», третьей реставрацией Западной Римской империи после Карла Великого и Наполеона.

С трудом верится, что эти события отстоят от нас на одно поколение. Сегодня могут думать об этом лишь со стариковским смешком, с каким импотентный старец вспоминает о великой безрассудной юношеской любви. Как известно, из этого ничего не вышло. Рывок быстро ослабевает. Иногда сейчас кажется, что как будто бы европейцы все свои способности на великие дела истратили в обеих самоубийственных мировых войнах и как будто бы с тех пор вместе со своим национализмом их покинули также и их энергия и сила созидания. Кто размышляет о сегодняшней Западной Европе, тот хотя и вспомнит о Западном Риме — однако не о созидательном периоде Августа, а о периоде упадка последнего императора Ромулуса Аугустулуса.

То, что произошло тысячу пятьсот лет назад, имеет столь много ужасающего сходства с тем, что происходит сегодня. Нынешний западный европеец, которого отправят «в обратное путешествие во времени», гораздо быстрее сориентировался бы в позднем Риме, чем в средние века или же во времена Лютера или Гёте. Техническая цивилизация, высокий жизненный уровень. Черчилль как–то случайно заметил, что жизненный комфорт позднеримской Британии был снова достигнут в Англии лишь в 19 веке. И с ним одновременно пришли моральная изнеженность, политическая пассивность, утрата традиций, презрение к образованию и готовность к уходу от дел.

Исторические сравнения всегда начинают хромать, когда их начинают рассматривать слишком подробно. Несмотря на это, определённые параллели нельзя не заметить. К примеру, защиту границ тогда охотно передали приручённым германцам, так как сегодня охотно передают американцам, а далекие части империи передали неприрученным, ещё варварским германцам с тем же пожиманием плеч, с каким сегодня англичане передают свои африканские колонии Иди Амину [12] и его наследникам. И если внедрение в империю превращается в миграцию, а иностранные рабочие становятся иностранными властителями — что привело к этому? Ведь в действительности Западная Римская империя окончила своё существование в 476 году не драматически, а почти незаметно. В удобной, скучной повседневной жизни позднеримского горожанина едва ли что–то изменилось, когда военачальник Одоакер сделал себя королём и отправил в пансион мальчика Ромулуса Аугустулуса — очень порядочно, что он его только в пансион отправил, а не заколол кинжалом или не задушил. В действительности этого ожидали. Разумеется, господа, которых теперь должны были слушаться, не умели читать и писать, а ели пальцами, но на этот счёт можно было отпускать шуточки.

И всё же затем всё изменилось — не тотчас же, зато тем основательнее. Одоакер продержался недолго. Другие германцы, остготы при короле Теодерихе, стали оспаривать его владычество. Вскоре Западная Римская империя на длительное время стала театром военных действий всё новых и новых варварских завоевателей. Остготы (после византийской интермедии) были вытеснены лангобардами, вестготы вандалами, франки сражались с саксами, англы и саксы с викингами и норманнами; право и государство пришли в упадок, убийства и разбой стали повседневностью, города хирели и в конце концов деградировали, гавани пустели, акведуки и каналы заносились песком и превращались в болота.

Два столетия, которые последовали за бескровным, почти что идиллическим концом империи, стали «темным временем», историю которого едва ли можно передать, по–видимому, потому что никто о нём охотно не вспоминает — или не даёт вспоминать. Материальное благосостояние и цивилизация быстро приходят в упадок, когда умирает их духовный стержень. За что не готовы сражаться, то теряют. И последствия потери горьки, даже когда пилюля подсахарена.

Таковы простые уроки истории, которые она нам преподаёт спустя полтора тысячелетия ещё и сегодня — и именно сегодня. Безусловно, история не повторяется абсолютно точно. Существуют вариации. Но это слабое утешение.

(не было опубликовано)

Короткая история Пруссии

Пруссия Веймарского периода уже предвосхитила несколько характерных черт нынешней Федеративной Республики.

Прусская история, если считать очень великодушно, насчитывает едва ли двести пятьдесят лет, если же подходить строго — то всего лишь сто семьдесят лет, с 1701 по 1871 год [13]. Потому что в основанной ею в 1871 году Германской империи Пруссия всё больше и больше теряла себя, и когда в 1947 году державы–победительницы Второй мировой войны объявили её ликвидированной, она была уже давным–давно мертва. Однако до 1701 года наоборот, не было никакой Пруссии, а было лишь курфюршество Бранденбург с рассеянными в отдаленных областях на Востоке и на Западе фамильными владениями Гогенцоллернов. Да, даже когда Фридрих I в 1701 году в Кёнигсберге, Восточная Пруссия, водрузил на свою голову прусскую корону, то королевство Пруссия всё ещё было больше программой, нежели действительностью.

Как в 18 веке, её классическом веке, воплотилась в жизнь эта программа — это поистине удивительная, поразительная история. Однако прежде чем мы обратимся к ней, остановимся на короткое время и несколько поудивляемся. Потому что ведь это ненормально, что государство неожиданно возникает из ничего, а затем, после короткого фейерверка достижений и успехов вскоре снова исчезает в небытие.

Не только европейские национальные государства, но и большинство немецких земель имеют ведь долгую историю и большую живучесть. Например, Бавария существовала уже во времена Карла Великого, и она существует еще и сегодня. Саксония уже в истории Реформации играла большую роль, и она всё ещё отчётливо различима, даже если сейчас она в административном отношении поделена на несколько округов ГДР. О будущей Пруссии ещё во время Тридцатилетней войны никто и не подозревал, а сегодня Пруссия — это чистое прошлое.