Себастьян Хаффнер - В тени истории

• Название: В тени истории
• Автор: Себастьян Хаффнер
• Издательство: Deutscher Taschenbuch Verlag (dtv)
• Жанр: История
• Год: 1987
• ISBN: 3-423-10805-3

В этой книге представлены двадцать пять статей Себастьяна Хаффнера, написанных в промежутке времени за двадцать лет. Для русскоязычного читателя будет весьма интересно познакомиться как с малоизвестными для нас фактами истории, так и с взглядами и суждениями о них выдающегося немецкого публициста — как всегда, неожиданными и оригинальными. В "Исторических размышлениях" он обращается к истории Пруссии и Парижской Коммуны, к основанию Германского рейха Бисмарком и к захвату власти Гитлером. Он размышляет о роли в современной жизни Западной Римской империи, причем между периодом её упадка и нынешней Европой Хаффнер усматривает удручающие параллели: "Материальное благосостояние и цивилизация стремительно приходят в упадок, если угасает его духовная сущность. То, за что не готовы сражаться, то теряют". В "Биографических эскизах" он рисует портреты Ленина и Мао, Черчилля, Штреземанна и Аденауэра, и приходит при этом к не всегда удобным выводам. И он представляет "Гражданские размышления" об индустриальной революции, о прогрессе, а также о сегодняшней роли мужчины.

Даже если Вы не согласитесь с точкой зрения автора — все равно нельзя не оценить глубину и оригинальность его суждений по самым различным вопросам.

---

Европа — это не очаг кризиса

За шоком последовало разочарование — разочарование из–за в целом не особенно жёсткой и твёрдой, а скорее смущённой и обеспокоенной, с самого начала направленной на поиск компромисса позиции западных держав, которая после длившегося год дипломатического покера привела к разрешению кризиса путём строительства Берлинской стены. Это разрешение было воспринято западными союзниками с облегчением: ведь оно означало отступление Советов от их прежнего требования о выводе западных сил из Берлина. В Германии же оно было воспринято напротив, как поражение. Потому что оно означало не только конец берлинскому шлюзу для беженцев, но и отход западных союзников к чисто оборонительной политике в отношении Германии, да, к окончательному признанию и легитимизации разделения Германии — а теперь и Берлина.

Почти уже забыто, что в последние годы правления Аденауэра германо–американские отношения были глубоко нарушены: тогда это были немцы, кого оставили в беде и чьими интересами пренебрегли американцы, которые считали мир и разрядку первоочередными задачами. Ирония в том, что столь осуждавшееся позже в Америке изменение немецкой позиции впоследствии и постепенно установившееся понимание немцев зародились вследствие американской позиции в Берлинском кризисе. Потому что постепенно, после того, как первая досада прошла, и в Германии стали задавать вопрос: «Как же следовало поступить американцам?» Ведь они едва ли могли защищать Берлин без атомной эскалации или угрозы эскалации. И это впервые привело к осознанию многими немцами тог, что означала бы атомная война на земле Германии — или будет означать. Это осознание в последние годы выросло многократно вплоть до панического страха, при котором ясное мышление порой затрудняется. Однако сначала это имело весьма благоразумные последствия, которые постепенно нашли своё выражение во всеобще принятой фразе: с немецкой земли новая война не должна исходить!

Эта фраза после внутриполитической смены власти в 1969 году была претворена в практическую политику. На ней основаны восточные договоры ранних шестидесятых годов, то есть договоры с Москвой и с Варшавой, по которым послевоенные границы, в том числе границы между Федеративной республикой ГДР, между ГДР и Польшей были объявлены неприкасаемыми; соглашение четырёх держав по Берлину, в котором была гарантирована свобода Западного Берлина на срок пребывания его западных держав–защитников на договорной основе также и Советским Союзом; и в заключение Договор об основах взаимоотношений между Федеративной республикой и ГДР, по которому оба германских государства фактически взаимно признали друг друга.

Восточные договоры, посредством которых Федеративная республика де–факто заключила мир со своими восточными соседями, означают отказ от многих существовавших ранее надежд и мечтаний; для многих всё еще болезненный отказ. Следует также признать, что исполнились не все надежды, которые были связаны с договорами. В особенности от признания ГДР многие надеялись на «перемену вследствие сближения». Этого не произошло. ГДР остаётся тем, чем она была, и отношения обоих германских государств остаются осторожными, недоверчивыми и холодными. Это легко объяснить; потому что как теперь обстоят дела, ГДР должна опасаться дружбы с Федеративной республикой почти что более, чем вражды с ней. Против вражды её защищает объединение с Советским Союзом. Против внутреннего размягчения, которое могло бы получиться из чересчур задушевной дружбы — то есть «перемены вследствие сближения» — её не может защитить никакой союз. Против этого она должна сама собственной политикой предусмотреть неприступные границы.

Кто же все же надеялся от признания ГДР, кружным путём, на своего рода воссоединение — или столько перемены путём сближения, что оно заменило бы формальное воссоединение и в определённой степени сделало бы его избыточным — тот был разочарован. Мир, который Федеративная республика заключила с Востоком, остаётся миром «статус–кво», который признаёт положение дел, как есть. Тем не менее, он остаётся плодотворным, безусловно необходимым, просто потому что это мир. Он многим немцам даровал существенные человеческие облегчения: снова существует живое движение посещений и путешествий в направлении Запад — Восток, также определённое ограниченное семейное перемещение в направлении Восток — Запад, и к этому беспрепятственное транзитное движение между Федеративной республикой и Западным Берлином. Внутригерманская торговля процветает.

Однако гораздо важнее то, что с заключением восточных договоров из отношений участвующих государств, в том числе германских государств, исчез элемент взаимной угрозы. Германия больше не является международным предметом конфликтов и очагом кризисов, и опасность того, что с германской земли — к примеру, из Берлина — может выйти новая война, что в пятидесятые и в шестидесятые годы было остро насущным или казалось таковым, не беспокоит более никого. Да, с тех пор, как Федеративная республика заключила мир с Востоком, даже стало возможным принцип отказа от применения силы, положенный в основу германских восточных договоров, распространить на всю Европу: в Хельсинкской декларации, которую подписали 35 наций, в том числе Соединённые Штаты и Советский Союз, и которую можно без искажения назвать своего рода европейским мирным урегулированием — или заменой мирного урегулирования.

Несомненно, как учит горький исторический опыт, мирные договоры не являются гарантией мира. Однако бросается в глаза, что со времени урегулирования германского вопроса самими немцами Европа превратилась в самый свободный от кризисов регион мира. В то время, как на Ближнем и Среднем Востоке, в Юго — Восточной Азии, в Африке, в Центральной и Южной Америке один за другим происходят государственные перевороты и революции, нет числа неразрешённым конфликтам и военным столкновениям, в Европе царит прочный мир, и не предвидится никакой причины для войны. И это действительно так, хотя (или как раз потому, что) Европа поделена между двумя системами союзов. Да, сегодня можно себе представить то, что ещё недавно было невообразимым: что даже в случае несчастья, что обе сверхдержавы однажды будут прямо втянуты в одну из многих неевропейских войн, они не сделают из их локального столкновения мировой войны, а оставят Европу зоной мира — как они уже сегодня поступают в случае войн своих «заместителей».

Разумеется, Европа не остаётся — и тем самым также и разделённая Германия — не затронутой этими продолжающимися и в последние годы снова усиливающимися конфликтами супердержав во внеевропейском мире, и отсюда возникают проблемы, с которыми сегодня в основном приходится иметь дело во внешней политике Федеративной республики.

Германские восточные договоры пришлись на время, в котором обе сверхдержавы старались ослабить напряжённость в своих отношениях. Это сделало для немцев относительно лёгким делом — объединить политики западных союзов и отношений с Востоком. Да, можно сказать, что новая германская восточная политика тогда также была наилучшей западной политикой, какую могли делать немцы. Они тем самым пришли в соответствие с основным течением американской политики, направленной на ослабление напряжённости с другой сверхдержавой, и таким образом они могли идти в ногу с Америкой на протяжении почти всех семидесятых годов.

Между тем теперь это теперь происходит уже не в той же мере. Хотя между Америкой и Россией в Европе и сегодня ещё нет острого предмета конфликта; и сегодня вероятно американцы в глубине души не против того, что немцы больше не ждут от американцев объединения Германии, которого они не могут добиться без мировой войны, и что больше не существует Берлинского кризиса. Однако обе сверхдержавы конкурируют и соперничают не только в Европе. Они находятся, в том числе и после того, как здесь была улажена холодная война, в постоянной глобальной позиционной борьбе, которая поставляет богатый материал для брожения в так называемом третьем мире.

В семидесятые годы, после поражения во Вьетнаме, американцы на пару лет устали от этой позиционной войны, они ошибочно приняли европейский мир за мир во всём мире, они, грубо говоря, немного заснули. И вследствие этого русские без сопротивления выиграли несколько позиций: Южный Йемен, Ангола, Эфиопия, наконец, Афганистан. Вступлением в Афганистан американцы были разбужены, и с тех пор они снова находятся в настрое на холодную войну. Русские, которых они во времена Кеннеди и Киссинджера уже рассматривали почти как партнеров — «партнёров по безопасности» — снова стали для них противниками, почти что уже снова врагами, против которых они не только очень сильно вооружаются, но на которых они хотели бы также оказывать давление при помощи торговых санкций. И в обоих случаях они желают, чтобы союзники соучаствовали, устраивает это их или нет.