Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-384-0, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 О лечении сего Орлова рассказывал он сам следующее. Лекаря и доктора находили в нем какие–то судороги и другие лихие болести, но как он призван был, то сказал он, что это все пустое, а только застарелая лихорадка; было также удушье, как и у г. Соймонова, и почти точно такая же болезнь.

 Как спросили его, может ли он вылечить, то сказал он:

 — Для чего! Только как лечить: по–китайски или по–русски?

 Удивился граф сему вопросу и спрашивает: «что это значит?»

 — А то, мой государь. В Китае, ежели взяться лечить, то надобно вылечить, а ежели не вылечишь, завтра же повесят; а ежели лечить по–русскому, то делать частые приезды и выманивать более денег, а ты человек богатый и от тебя можно поживиться нашему брату лекарю.

 Рад был граф, слыша, на каких кондициях он его лечить хочет. Тотчас послано было за братьями и согласились, чтоб граф дал себя лечить Ерофеичу тайком от докторов.

 Сперва давал он ему те же капли и траву; но как по крепкой натуре его он тем не пронялся, то чтоб ее переломить, дал рвотного; и как его повычиетило, то дал он опять каплей, и тут–то его уже прямо вынесло. Потом, положив его в постелю, велел лежать и дал ему потового, а сам велел две печи жарить и запер его в комнате заснувшего. Проснувшись, лежал он как в морсу. Пот всю постель смочил, и он вскочил как встрепанный и тотчас в зеркало и не узнал сам себя; дивится и говорит, что он власно как переродился.

 У Сиверса же вылечил он сына, бывшего несколько лет в расслаблении. Одним словом, он делал дела знатные, однако были и недовольные им; но он и сам говорит, что нет такого лекаря, который бы всех вылечивать мог, по крайней мере, лекарства его никому не вредят и болезни худшею не делают. Впрочем, наперед он ничего за труд не брал, а был доволен тем, что дадут, лечил же всякие болезни, какие бы они не были.

 Вот что рассказывал мне о сем редком враче г. Соймонов; а теперь расскажу вам другую историю о вылеченной им удивительным образом одной госпоже в Петербурге.

 Сия госпожа, будучи на сносех беременна и очень больна, впала в обморок. Доктор, лечивший ее, почел ее совершенно умершею, и как из прочих никто в том не сомневался, то, по обыкновению обмыв ее, одели и положили на стол, покуда гроб поспеет. По счастию, случилось приехать туда одному их родственнику.

 Сей, возымев некоторое сумнение, уговорил хозяев послать за Ерофеичем, на что и доктор согласился, хотя посрамить его и над ним посмеяться. Ерофеича привезли. Он говорит, что, хотя и ему кажется она мертвою, однако не полагается он на свое мнение, но хочет ближе и точнее дело исследовать, и для того просит, чтоб все вышли, и остался бы один муж, да доктор, да две женщины.

 Сим велел он ее раздеть и потом щупал под левою мышкою, да против сердца и держал палец несколько времени. Наконец, говорит, что, хотя и кажется ему, что она еще жива, но хочет удостовериться в том еще одним опытом, и для того просил, чтоб обождали его до второго часа, а он съездит за потребными вещами. Доктор внутренне смеялся его словам и положил нарочно ждать второго часа.

 Наконец приехал г–н Ерофеич. Он велел опять всем выттить и при докторе и муже обнажил все тело и положил на все брюхо пластырь; потом просил, чтоб дали ему верные часы, которые, положив, беспрестанно смотрел, и не успела настать та минута, которая ему была надобна, как тотчас пластырь скинул и увидев его действие, поздравлял мужа с неумершею еще женою.

 Натурально, можно заключить, что муж обрадован был сим известием; но противное действие произвело оно в докторе. Сей бесился, сие слышав, и не мог утерпеть, чтоб не смеяться, слышав уверение Ерофеича, что она через полчаса им по рюмке водки поднесет. Однако тот, невзирая на то, приступил к своей операции.

 Он обрезал все пузыри, натянутые пластырем, и оставил голое тело; потом, намазав другой пластырь, приложил и стал потом разговаривать с доктором. Но какой мудреный вопрос он ему предложил:

 — Что, ваше превосходительство, — сказал он ему, — можно ли пустить кровь из желудка?

 — Не знаю, — отвечал его превосходительство доктор, а сам рассмеялся. — У нас из желудка крови не пускают, да можно ли сему и статься.

 — А вот посмотрите, мой государь! я ее пущу. И вскоре потом пластырь с брюха принял, и тотчас кровь из тела пошла как бы из жилы.

 Он дал ей столько течь, сколько было надобно, потом, приложив третий пластырь, ее унял.

 И не успел сего сделать, как госпожа вдруг стала оказывать в себе знаки жизни и вскоре потом промолвила:

 — Подайте пить.

 — Вот, мой государь, не правду ли я говорил, что она нас станет подчивать?

 Ибо как стал ее класть на постелю, то просил Ерофеич, чтоб пожаловала она хотя придержала поднос с рюмками, ибо он сие обещал. Вместо благодарности за то, обещает он, что она благополучно разрешится от своего бремени, что и сделалось.

 Но представьте ж себе, каково было тогда доктору. Мало ежели сказать, что ему было стыдно, но он, бессомненно, проклинал тот час, в который ему ожидать сего времени вздумалось. Словом, Ерофеич перебесил всех лекарей и докторов и оставил по себе ту славу, что и поныне все государство пьет травник, составленный с его травами и называемый «Ерофеичем».

 Теперь, возвращаясь к продолжению истории моей, скажу, что в том же еще ноябре месяце начали распространяться повсюду слухи о начинающейся у нас войне с турками, и о движении всех полков, и выступлении из обыкновенных их квартир в южные провинции нашего государства {См. примечание 8 после текста.}. Сие власно как оживотворило паки все государство и сделалось всеобщею материею разговоров. Все начали не о чем ином говорить, как о войне с турками, поляками, а иные прибавили к тому, что и пруссаками, и каких, и каких слухов тогда не было, и чего, и чего не говорили.

 Между тем услышали мы также и о великой отважности тогдашней монархини и приказании привить к себе оспу. Мы удивились тому, но вкупе и радовались, что операция сия кончилась благополучно {См. примечание 9 после текста.}. А не успел наступить декабрь месяц, как многие полки действительно пошли большою тульскою дорогою, в близости нас идущею, а едущими генералами и другими знатными особами она, так сказать, запружена была.

 Повсюду на станции велено было выставить обывательских лошадей, ибо обыкновенных почтовых оказалось уже слишком мало, и для лучшего распоряжения оных приезжал даже на завод Ведминской и несколько времени тут жил и сам наш тогдашний коширский воевода г–н Посевьев. И как мне сего человека давно короче знать хотелось, то, при сем случае, познакомился я с ним короче, и он несколько раз приезжал ко мне в дом и делил со мною время в дружеских и приятных разговорах.

 Он был человек умный, сведущий о многом и любопытный. Итак, он рад был мне, а я ему, и тем паче, что мог от него ежедневно почти слышать не только все происходившее на большой дороге, но и все новые вести.

 Но никогда приезд его ко мне не был так для меня интересен, как в день храмового нашего праздника, 6–го декабря. Он не только умножил собою число всех бывших у меня в сей день и довольно многих гостей, но был еще первым и лучшим моим гостем. Тогда воеводы несравненно более уважались, нежели все нынешние судьи, исправники и городничие.

 Он привез к нам в сей день множество новых вестей, как о проходящих полках, так и делаемых повсюду страшных и великих приуготовлений к войне; о выступлении в поход уже всей армии; о удвоенном рекрутском наборе; о умножении лошадей на станциях, и до 140 на каждой; о назначении командирами армий князя Голицына и Румянцова; о изданном уже о войне манифесте; о посаждении турками нашего резидента в Едикуль; о происходившей в Польше действительной войне и кровопролитии, и прочая, и прочая. Словом, разных вестей тогда и сколько справедливых, столько же и ложных конца не было, и мы готовились каждый день к узнаванию чего–нибудь нового.

 Препроводив весело наш праздник в ежедневных свиданиях с своими соседями, зваными были 9–го числа и ездили к г–ну Полонскому на имянины жены его. Торжество было пышное, собрание довольно многолюдное и увеселения разного рода.

 Я наслушался и тут превеликому множеству новых вестей о тогдашних происшествиях, но недоволен только был бывшим тут одним гостем из соседей г–на Полонского. Всякий раз, как ни случалось ему подгулять, делался он неотвязным и имеющим дурную привычку бить все по рукам и дергать слушателя, и сей надоел мне тем до чрезвычайности.

 Возвратившись домой, начал я около сего времени продолжать сочинение «Детской моей философии». Всеобщее одобрение первой ее части и похвала от всех ей приписываемая, побудила меня к начатию сочинения второй части сей книги.

 Около половины сего месяца имел я у себя одного нового и весьма приятного для меня гостя. Был то никогда еще не бывавший у меня г–н Колюбакин, Алексей Алексеевич.