Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-385-9, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 Сим образом, вступив в свою должность, начал я оную отправлять понемногу как надлежало. И как по случаю наставшей тогда зимы не было никаких надворных дел, то и тут оставалось мне множество свободного времени для употребления на себя и на собственные свои занятия, а потому, не любя быть в праздности, и приступил я опять к прежним своим комнатным упражнениям, к читанию книг или к писанию чего–нибудь. Первейшим моим делом в сем отношении было то, что я уведомил чрез письмо благодетеля своего, господина Нартова, о случившейся со мною перемене; и в особливости был доволен, что жил я тогда на самой почтовой дороге из Воронежа в Тулу, в Москву и далее, и мог все письма свои пересылать чрез тамошнюю ратушу, имевшую в себе некоторой род почтовой экспедиции, а равномерно и сам получать все присылаемые ко мне письма без всякого затруднения. Сей самый случай побудил меня выписать на приближающийся 1777–й год не только русские, но даже самые немецкие гамбургские газеты, которые до того никогда еще не имел я удовольствие получать.

 По учинении сего принялся я за продолжение сочинения моей «Детской Философии». Обстоятельство, что печаталась уже вторая часть сей моей книги, побуждало меня приняться опять за продолжение труда сего, которой перервался было в последнее время жительства моего в Киясовке. Итак, отыскав начатую еще осенью 1774 года седьмую часть сей книги, приступил я в праздное время за продолжение оной и в немногие недели кончил.

 Между тем, поспели шкафы и полки для устанавливания моих книг и картузов с травами; и я убрал и установил ими свою комнату пред кабинетом моим так, что все с удовольствием на них сматривали. А чтоб было мне не так скучно, то выбрал из тамошних конюховских, в команде моей состоявших, детей двух умеющих грамоте мальчиков, велел приходить всякий день к себе для писания в сей, равно как домовой моей канцелярии всякой всячины. И как они писали довольно уже хорошо и могли кое–что переписывать, то старался я обучить их лучшему и правильнейшему писанию, что со временем послужило им обоим в великую пользу. В сем упражнении сотовариществовали им и оба мои домашние писцы, Василий и Яков, которые из ребятишек успели уже около сего времени вырость большими, и хотя были уже при должностях навременно, а особливо первой из них, писавший отменно хорошо, должны были также кое–что переписывать,

 Кроме того, недолго был я и без учеников таких же, какие бывали у меня прежде. Родственник наш, господин Арцыбышев, Иван Афанасьевич, убедил меня взять к себе одного бедного родственника его, Пахомова, и поучить чему–нибудь; я охотно на то согласился, и сего, довольно взрослого мальчика к себе взяв, действительно старался понаучить его и письму, и арифметике и прочему, чему мог, и он хотя и не долго у меня жил, но воспользовался моими наставлениями и помнит и поныне еще мое к себе одолжение, находясь уже в службе при межеванье.

 Не успел я несколько в Богородицке обострожиться и осмотреться, как вдруг, к неизъяснимому удовольствию моему, является ко мне друг и прежний сотоварищ и собеседник мой киясовский лекарь Бентон. — «Ба! ба! ба! увидев его, закричал я: Филипп Антонович! откуда ты взялся друг мой? Да как это, и каким образом и зачем?» — «Жить опять с вами, подхватил он: и быть при здешнем гошпитале на место господина Рудольфа» — «Неужели? (воскликнул я). Ах, как я этому рад, и как благодарен князю, что он не иного кого, а тебя сюда определил. Ну, мой друг, заживем опять по–прежнему, здесь получше нам будет жить, нежели в Киясовке». И тотчас ну его у себя угощать, и потом отвозить его на островок, показывать ему дом для его жительства, и поручать ему в смотрение гошпиталь со всеми принадлежностьми; а сожалел только о том, что отдаление сего островка от моего дома версты почти на полторы недозволяло ему так часто со мною видаться как в Киясовке. Здесь не мог он уже и столом моим ежедневно пользоваться, но принужден был заводить собственное свое хозяйство, в чем он, будучи добрым хозяином и рачительным человеком, и успел очень скоро. Совсем тем мы и тут остались с ним на той же дружеской ноге, как и прежде, и хотя реже видались, но жили во все время пребывания моего в Богородицке как друзья, и я всегда был всем поведением его доволен; и не один раз пользовался его искусством и помощию как сам, так относительно до моих родных и всех домашних, и дружба сия продолжается у нас с ним и поныне, хотя живем мы уже и далеко друг от друга.

 Сим образом нажил я опять себе собеседника и друга, с которым мог нередко провождать время в приятных и дружеских разговорах. А всего приятнее было для меня то, что он по прилежности и рачению своему мог избавлять меня от многих хлопот и забот относящихся по делам, до гошпиталя касающимся. Ибо все заботу об нем возложил я уже на него, а он доверию моему и соответствовал совершенным образом, и весь гошпиталь скоро привел несравненно в лучшее пред прежним состояние. Слух при вспоможении моем о искусстве его скоро разнесся по всем окрестностям и произвел то, что не только волостные крестьяне стали охотнее воспринимать прибежище свое к нему в своих болезнях, но и из разных даже отдаленных мест стали приезжать к нему и сами господа для пользования себя его искусством. И многие даже живали у нас тут по нескольку недель и месяцев и подавали мне чрез то случай спознакомливаться с собою, и сводить даже самые дружеские связи. Совсем тем было сие не тогда, а впоследствие времени; тогда же, то есть при начале жительства моего в Богородицке, было нам несколько и скучновато, по причине, что как городок сей лежал посредине почти всей волости, и окружен был со всех сторон волостными деревнями, то и не было никого из соседственных дворян, живущих в такой близости как прежде от Киясовки; а дома самых ближайших отстояли не ближе от нас верст двадцати и более. К тому ж и всех их было несравненно меньше, нежели в киясовском соседстве; а при том и те все были нам совсем еще незнакомы, почему и принуждены мы были жить сначала в совершенном уединении, и видались только временно с семейством господина Верещагина. Совсем тем продолжалось сие недолго. Но как всем соседственным дворянам по причине отдаточных в наймы излишних волостных, и ими нанимаемых, земель была в знакомстве со мною и в приязни моей к себе крайняя нужда, то не преминули они сами о снискивании оной стараться, а особливо те, которым была более прочих во мне надобность.

 Из числа сих первый, прилагавший о том особенное старание, был господин Толбузин, Иван Васильевич, человек очень хороший, умный, степенный, порядочный и имевший довольный достаток. Сей человек, живучи в дружбе с обоими моими предместниками и пользовавшийся от них много чрез получение великого числа земли себе в наем за низкую цену, восхотел и со мною как можно скорее ознакомиться и произвесть то чрез Варсобина, своего друга и знакомца. Сей и непреминул мне прожужжать все уши расхваливанием доброты характера господина Толбузина, и присоветовал ему подслужиться заблаговременно мне чрез обослание меня столиком красного дерева, сделанным его столярами, как бы на новоселье. И как мне нельзя было не принять, то самой сей случай и положил первой след к нашему с пим знакомству и дружбе. Ибо как скоро он узнал, что я желал бы. его видеть и узнать, то вмиг ко мне и приехал; а с того времени и началась у нас с ним дружба и знакомство, продолжающееся и доныне, и я могу сказать, что приязнию сего дома были мы всегда довольны.

 Но сей, хотя дальний, сосед и был только один, с которым я в первые месяцы богородицкого моего жительства спознакомился. А как скоро за сим наступил и 1777–й год, то повествование о случившемся со мною в течение оного предоставляю письму последующему, а теперешнее сим окончу сказав, что я есмь ваш и проч.

(Генваря 22–го дня 1809 года).

1777 ГОД

ПИСЬМО 187–е

 Любезный приятель! Приступая к описанию происшествий, случившихся со мною в 1777 году, который был почти первым пребывания моего в Богородицке и достопамятен для меня и по многим другим отношениям, и по случившимся со мною в течение оного особым и важным происшествиям, начну тем, что мы начали провождать его хотя благополучно и будучи все здоровы, но не слишком весело, по причине, что мы жили тогда почти в совершенном уединении и не было никого из ближайших соседей, с которыми могли б мы видаться, и потому во все святки было, и не столько мне, сколько семьянинкам моим, довольно скучно. Ибо что касается до меня, то я за беспрерывными своими литературными упражнениями не видал никогда скуки, к тому ж видался часто с другом моим, г. Бентоном, и провождал с ним время с приятностию. Напротив того, семьянинки мои не имели никого, с кем бы могли они делить свое время. Знакомо им было тогда одно только семейство г. Верещагина, но как до них было более 20–ти верст, то никак не можно было им видаться с ними часто; к тому ж как–то свойства и характеры сестер г–на Верещагина были таковы, что наши не могли никак с ними содружиться, и несмотря на всю оказываемую ими наружную ласку, не лежало у моих домашних никак к ним сердце и они всегда опасались от них только пересудов и переговоров, к чему те имели особливую наклонность, а для наших, любивших простое, дружеское и прямодушное обхождение, было сие всего неприятнее. Что касается до жен всех трех канцеляристов моих, то сии, будучи настоящими старинными подьяческими женами и самыми охреянками, не могли никак делать им компании. Кроме сих находилось еще тогда в Богородицке два дома господ Полуниных, но и те ничего не значили. Они принадлежали прежде сего к конюшенной команде, но тогда были люди свободные, и ни то дворяне, ни то однодворцы, и люди очень небогатые. Один из них, но имени Афанасий Иванович, был самой ближний к нам сосед, ибо жил обо двор с нами и только чрез проулок, был хотя старик очень добрый, но простой и почти без семейства, а другой его брат, Иван Иванович, жил далее, но будучи совершенно глухим, наводил при свиданиях более беспокойства, нежели удовольствия. Итак, хотя по приглашениям мы во время святок у всех у них и бывали и были по возможности ими угащиваемы, а взаимно и их у себя угощали, но не имели никакого дальнего удовольствия. А приятнее всех их была домашним моим впоследствии времени родная их сестра Анна Ивановна, бывшая в замужстве за лекарем г. Алабиным и тогда вдовевшая, мать нынешней пашей соседки госпожи Ладыженской. Но сия, имевши у себя маленькую деревеньку, а в Богородицке небольшой домик, не всегда живала в оном, а только временно и наездом. По как была она старушка очень добрая, умная и крайне услужливая и в обхождении приятная; то домашние мои с самого уже начала ее искренно полюбили, и дружба, основавшаяся между сим домом и нашим, продолжалось не только во все время пребывания нашего в Богородицке ненарушимою, но продолжается даже и поныне.