Алан Паулс - Прошлое

• Название: Прошлое
• Автор: Алан Паулс
• Издательство: Азбука
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9985-0609-3

Впервые на русском — пожалуй, самый знаменитый латиноамериканский роман последних лет, лауреат нескольких престижных премий и номинант международной «IMPAC Dublin Literary Award», переведенный на многие языки мира. «Прошлое» называли «головокружительной сексуальной одиссеей», сравнивали с «Игрой в классики» Кортасара и «Деньгами» Мартина Эмиса, с признанными шедеврами Пруста и Набокова. В 2007 году роман был экранизирован Эктором Бабенко (лауреатом «Оскара» за «Поцелуй женщины-паука»), причем главную роль исполнил Гаэль Гарсиа Берналь, звезда фильмов Альмодовара. Главные герои книги, Римини и София, решают разойтись после двенадцати лет совместной жизни. Римини, переводчик (которому однажды доведется сопровождать знаменитого французского философа Жака Дерриду во время его визита в аргентинскую столицу), делает осознанный выбор — сошествие в ад жизни рефлексирующего холостяка. София же, чья любовь к нему лишь крепнет, вступает в «Общество женщин, которые любят слишком сильно» имени Адели Г. — злополучной дочери Виктора Гюго, которую обессмертил своим знаменитым фильмом «История Адели Г.» Франсуа Трюффо…

---

Римини расплакался. Он плакал, плакал и плакал до тех пор, пока от слез у него не разболелись глаза; против этой напасти могло помочь лишь одно средство — сон. Спал Римини беспокойно: ему снились неспешно вращающиеся вентиляторы на крыше гостиницы, залитый водой пепел, какие-то звонки, шум лифта, скрип двери и прикосновение чьих-то пальцев, гладивших ему бедра, голени, ступни. Приоткрыв глаза, он увидел женщину, очень похожую на Кармен; ему стало стыдно, и он, с трудом разомкнув губы, пробормотал: «Свет, свет»; женщина, проникнувшись сочувствием к его состоянию и изрядно удивившись вдруг проснувшейся в нем стеснительности, встала с кровати; Римини увидел, что в руках она держит уже снятые с него брюки. «Да, любимый, сейчас, сейчас», — сказала она, щелкая выключателем, и в следующую секунду Римини почувствовал прикосновение ее пальцев к своей груди — он понял, что Кармен снимает с него рубашку; было приятно и немного щекотно; он вздрогнул и услышал, как Кармен шепчет; «Надо же, как мы, оказывается, соскучились». Римини почувствовал, как она садится на него, как устраивается поудобнее, и — стал проваливаться в какую-то бездонную черную пустоту. Все вокруг завертелось, и Римини сам не заметил, как отключился; очнулся он буквально на миг: Кармен уже вернулась из ванной, слегка пихнула его в бок, ныряя под одеяло, и, прижавшись к нему, прошептала, что, быть может, она сошла с ума, что спрашивать ее сейчас ни о чем не нужно, но почему-то ей кажется, она почти уверена, что только что забеременела.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Он вошел в ванную и увидел ее: она стояла к нему спиной, задрав подол ночной рубашки до пояса. Римини подошел к ней аккуратно — чтобы не напугать — и, встав рядом, увидел, что Кармен втянула голову в плечи и смотрит куда-то вниз — внимательно и словно в нерешительности, не зная, радоваться ей тому, что происходит, или пугаться. Римини взял ее за руку, но Кармен, похоже, даже не отдавала себе отчета в том, что он был рядом. Проследив ее взгляд, Римини увидел на черной кафельной плитке пола две крохотные блестящие лужицы — как раз между расставленными босыми ступнями; по внутренней стороне ее бедер, по коленям и голеням на пол стекали две тонкие, как ниточки, струйки.

Опять слишком поздно, или нет — слишком рано. Во всем, что касалось беременности Кармен, привычные законы логики не действовали; само время, казалось, попало в какую-то серьезную аварию, в результате чего причинно-следственные связи уступили место случайности. Вот и сейчас: во-первых, все началось, естественно, за полночь; во-вторых, никто ни к чему не был готов — несмотря на очаровательную округлость живота Кармен, будившую в Римини скрытые отцовско-акушерские инстинкты и заставлявшую его время от времени издавать извращенно-восторженные стоны, срок беременности не превышал тридцати двух недель. Они не успели подготовить ни подходящую одежду, ни деньги, они не продумали даже схему действий на случай непредвиденного развития ситуации — в общем, ничто из того, о чем им говорили на первом и единственном занятии для будущих родителей, где они побывали вместе с еще полудюжиной пар, не пошло им на пользу. Впрочем, как и предупреждали их обоих, никакие курсы не способны полностью подготовить родителей, ждущих первенца, к преждевременным родам — хотя они случались не так и редко. Кармен, как завороженная, разглядывала в зеркале неожиданно расплакавшуюся нижнюю часть своего тела, а Римини начал изображать активную деятельность, бросившись искать что-то, что можно было бы набросить ей на плечи; из всех возможных вариантов он остановился на старом зеленом пальто с воротником в полосочку, с оторванным, болтавшимся, как высунутый язык, клапаном кармана и с пригоршней нафталиновых шариков в кармане с другой стороны; затем он опустился на пол и попытался надеть на ноги Кармен первые попавшиеся сандалии. Оба были потрясены не тем, как мало они были подготовлены, и даже не драматизмом ситуации — а собственно тем, как стремительно в их жизнь проник страх, парализовав всякую способность действовать осмысленно.

Они поймали такси и поехали в больницу. Кармен, широко расставившая ноги, занимала почти все заднее сиденье. Римини оставалось только вжаться в дверцу — и к его страху почему-то добавлялось дурацкое беспокойство за дерматиновую обивку, на которую лилась околоплодная жидкость. Ехали они молча, время от времени держась за руки, словно успокаивая друг друга и в то же время прося о помощи. Чувство близости, которое их объединяло и какого они уже давно не испытывали, было тем же, что охватывает пассажиров самолета, когда они, совершенно случайно одновременно выглянув в иллюминатор, обнаруживают, что висящий под крылом двигатель горит. «Музыка не помешает?» — поинтересовался таксист, занося руку над магнитолой. Римини и Кармен переглянулись и ничего не ответили; впрочем, через несколько минут, после того как машина на огромной скорости проскочила на красный свет уже третий перекресток кряду, Кармен чуть наклонилась к Римини и тихонько спросила: «Это что, вирус?» Римини вопросительно посмотрел на нее. «Я про музыку», — уточнила Кармен. «А», — сказал Римини и прислушался — в динамиках действительно звучал «Вирус». Еще несколько минут они молча прислушивались, словно ожидая, что в каком-то аккорде или в какой-то строчке текста вдруг обнаружится совершенно особое, исполненное глубокого смысла, адресованное лично каждому из них послание. Кармен стала непроизвольно подпевать в такт знакомой музыке, а затем неожиданно поднесла к лицу руку, которой только что гладила себя между ног. «Просто вода», — сказала она, словно бы с разочарованием, и тотчас же сунула руку под нос Римини. Тот не стал принюхиваться, но просто прижался к ладони Кармен губами и уже не отпускал ее до конца поездки. «Откуда заезжать — по Гаскон или по Потоси?» — поинтересовался таксист за несколько кварталов до больницы. Римини задумался, сбитый с толку совершенно неуместными, как ему показалось, нотками превосходства в голосе водителя. Он обернулся к Кармен, но та как раз смотрела в окно и явно была мыслями очень далеко — как от машины, так и от топографических премудростей. «А какая разница?» — спросил Римини у шофера. Тот с торжествующей улыбкой на лице посмотрел на Римини в зеркало заднего вида и торжественно объявил: «Эй, мужик, а ведь ты не въезжаешь. Сворачивать-то надо с Потоси. Родильное отделение у них с той стороны».

Санитар усадил Кармен в древнюю инвалидную коляску и удалился под душераздирающий аккомпанемент резиновых подошв, издававших кошмарный скрип и стон при каждом его шаге; вместо него откуда-то появилась молодая женщина-врач, пригласившая вновь прибывших следовать за ней. Римини покатил кресло. К этому времени он уже успел не на шутку переволноваться и обозлиться на весь мир: ему казалось, что даже время течет непростительно медленно, и те несколько минут ожидания, которые выпали на их долю в приемном покое, были просто невыносимы. Ожидание казалось ему просто чудовищным — словно Кармен истекала кровью на глазах у множества врачей, и не где-нибудь, а в больнице, и при этом на нее никто не обращал внимания. На самом же деле дежурный акушер осмотрел Кармен почти сразу после того, как она появилась в приемном покое; Римини показалось, что под маской безразличия тот пытается скрыть от них свою серьезнейшую обеспокоенность состоянием пациентки. Кармен же, оказавшись в стенах родильного отделения, словно сбросила с себя груз ответственности и почти отключилась, впав в какое-то странное полубессознательное состояние; акушер заверил обоих, что родить прямо сейчас у Кармен даже при всем желании не получится и что придется некоторое время подождать. Вслед за этим он вызвал врача, чем изрядно обеспокоил Римини. Больше всего переезду из приемного покоя в кабинет дежурного доктора противилось старое кресло-каталка: его передние колесики так и норовили встать перпендикулярно направлению движения и, сколько Римини ни бился, никак не хотели ехать туда, куда ему было нужно; приходилось останавливаться, обходить кресло, опускаться на колени и руками возвращать колесики в требуемое положение — все это повторялось через каждые несколько метров. Врач вошла в крохотный кабинет, в котором с трудом помещались кушетка, вешалка и почему-то — высоченный табурет, как из какого-нибудь виски-бара семидесятых годов; повесив себе на грудь стетоскоп, она предложила Кармен перебраться на кушетку и попросила Римини выйти за дверь; тот медлил — слишком уж не хотелось терять Кармен из виду. Чтобы оправдать свое присутствие, он стал суетливо помогать ей во всем — пересечь крохотный кабинет, развернуться и сесть; эти нехитрые движения он заставил ее сделать так медленно, словно под его ответственностью оказалась стеклянная кукла. Кармен аккуратно откинулась на кушетку, уперев локти в черный дерматин, а Римини помог ей поднять ноги на край ложа — выглядело это торжественно и чуть театрально: Римини походил на колдуна или фокусника, старательно готовящего своего ассистента к сеансу левитации. Разогнувшись, он тотчас же встретился взглядом с женщиной-доктором; та смотрела на него столь же безразлично, разве что чуть более снисходительно, чем раньше. «Выйдите, пожалуйста, в коридор», — повторила она. Римини вспомнил, как в детстве он порой, понимая, что упрямство ни к чему не приведет и ничего не изменит, все равно настаивал на реванше в заведомо проигрышной партии. Не желая выглядеть столь же глупо и сейчас, он вопросительно посмотрел на Кармен, словно ожидая от нее окончательного вердикта — стоит ли продолжать упорствовать или же можно покориться судьбе. «Иди, иди», — сказала она, явно выражая желание врача, но не свое собственное.