Арно Гайгер - У нас все хорошо

• Название: У нас все хорошо
• Автор: Арно Гайгер
• Издательство: Флюид
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-98358-282-8

Первый лауреат Немецкой книжной премии: лучшая книга 2005 года Австрии, Германии, Швейцарии (немецкий аналог Букера).

Арно Гайгер — современный австрийский писатель, лауреат многих литературных премий, родился в 1968 г. в Брегенце (Австрия). Изучал немецкую филологию и древнюю историю в университетах Инсбрука и Вены. Живет в Вольфурте и Вене. Публикуется с 1996 года.

«У нас все хорошо» — это нечто большее, нежели просто роман об Австрии и истории одной австрийской семьи. В центре повествования — то, что обычно утаивают, о чем говорят лишь наедине с собой. "«У нас все хорошо» — серьезный роман об упущенных возможностях, о власти мыслей и расхождениях между ними и поступками. Глубокая и удавшаяся книга» — пишет о романе Арно Гайгера «BieZeit».

История семьи Штернов, ничем особенно не отличающейся от других австрийских семей, предстает в романе как «абсурдная последовательность цепных реакций» («BieZeit»).

Гайгеру важны прежде всего «маленькие», не заметные внешнему наблюдателю, события семьи Штернов. Его интересует расстановка сил между чадами и домочадцами, взаимоотношения сильного отца и свободолюбивой дочери, обманутой жены и изменяющего ей мужа. Из таких «маленьких трагедий» складывается история рода, все эти незначительные на первый взгляд события определяют будущее семьи. При этом автор не теряет из виду и «большой» истории Австрии, и читатель ни на секунду не забывает о том, где, в какой стране, разворачивается действие.

Роман «У нас все хорошо» — панорама без малого 70 лет истории XX века, рассказанной молодым австрийским писателем на примере судьбы своей страны и жизни трех поколений. Арно Гайгер — мастер комбинированного повествования, где интимная и личная жизнь персонажей реально связана с мировой политикой, а их якобы пустая болтовня — с глубинными историческими обобщениями… Это удивительная книга об упущенных возможностях, о силе разума и о пропасти между правильными мыслями и неправильными действиями. В сюжет вписалась также и Россия, сыгравшая определенную историческую роль в развитии Австрии в послевоенное время. Это серьезная книга и большая удача молодого автора, ставшего первым лауреатом созданной в 2005 году и врученной накануне Франкфуртской книжной ярмарки главной книжной премии немецкоязычных стран.

---

На следующее утро голуби все еще здесь. Филипп спрашивает себя, помнят ли птицы, что случилось вчера. Может, в мозгах голубей недостаточно серого вещества, чтобы заметить Штайнвальда и Атаманова. Может, они уже забыли рабочих и учиненную ими кровавую бойню. Филипп считает это вполне вероятным, вспоминая одно утверждение Йоханны, что память золотой рыбки простирается не дальше двух секунд в прошлое, этого не хватит даже на один круг в аквариуме.

Несмотря на вчерашнее побоище, воркование голубей звучит как всегда.

К обеду начинает моросить дождик.

— Ну и погода, — говорит Штайнвальд.

Они с Атамановым с раннего утра приспособили светло-голубую трубу из жесткого пластика диаметром добрых полметра, выведя ее из чердачного окна прямиком в контейнер. Они кидают в эту трубу лопатами голубиный помет, кучу за кучей, да так быстро и ловко, что и Филиппу тоже хочется засучить рукава и поучаствовать в деле. В заросшем бурьяном углу сада он роет ямку для убитых птенцов. Их неправдоподобно много. Сначала Филипп принимается пересчитывать их, но после двадцати пяти его энтузиазм угасает. Остальных он складывает в ведро и делает две ходки. Потом зарывает яму, утрамбовывает землю и мочится на следы своих рифленых резиновых сапог в надежде, что это удержит соседских собак от соблазна порыться в его и без того неухоженном саду.

Когда он возвращается к контейнеру, тот уже наполовину полон частично засохшего в корку, частично вязкого месива из помета, перьев и костей, в котором кишат черви и прочая нечисть. Филипп обнаруживает также мышиное гнездо, что его только подстегивает позвонить на фирму, которая занимается доставкой контейнеров. Он просит увезти этот контейнер как можно скорее и привезти новый. Между тем в контейнер продолжает что-то валиться сверху по трубе — то ли живое, то ли мертвое — с шорканьем и скребущим шорохом, от которого ему делается не по себе. Филипп хочет отнести Штайнвальду и Атаманову чего-нибудь выпить, для поднятия духа. Он поднимается на чердак с тремя бутылками пива. На всякий случай осторожно стучит перед тем, как войти. Когда мужчины оборачиваются, вид у них побитый, без тени притворства. На Штайнвальде нет лица, как будто он выпал из телевизора с зеленым экраном. Он сплевывает и признается Филиппу, что на сей раз даже его вырвало.

— Правда, только один раз.

Филипп смотрит на Атаманова. Тот бледен как всегда, тупо смотрит на свои сапоги и вытирает пот с затылка уже мокрым, грязным платком. Хотя Филипп и не просил их прилагать к его чердаку столько усилий, ему совестно, этакое пристыженное классовое сознание от мысли, что богатые не переложили бы эту работу на бедных, не будь она такой грязной. Он открывает и себе бутылку пива и чокается с рабочими.

— За то, чтобы у нас было меньше врагов, чем капель в пустой бутылке.

Он пьет большими глотками. И ловит себя на том, что от неловкости даже закашлялся вместе с Атамановым. Он стыдится и этого и совершенно некстати заводит речь об исчезнувшем ангеле-хранителе.

— Когда я был маленький, на постаменте из песчаника слева от въезда стоял ангел-хранитель. Хотел бы я знать, куда он девался.

Штайнвальд не поддерживает этого разговора, а Атаманов, пожав плечами, отгораживается языковым барьером, дающим ему надежное укрытие. Атаманов молчком вдавливает свой окурок во влажную грязь, под которой проступают подгнившие доски. Без видимого отвращения они со Штайнвальдом возвращаются к своей тошнотворной работе.

— Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать.

Филипп смывается. Он спускается на один этаж, в бывшую спальню своей бабушки, два окна которой выходят на юг и на запад (на зады). Он вытягивается на той половине кровати, которая меньше продавлена, и несказанно благодарен, что голуби, оставшиеся в живых, улетели, по крайней мере перед дождем, в сторону города.

В спальне тихо. Филипп, правда, слышит режущее ухо шарканье лопат по доскам чердака и временами ощутимые шаги, которые мысленно связывает с темно-серыми резиновыми сапогами. Но шаги и шарканье достигают его слуха приглушенно, это деформированные почти до неузнаваемости сегменты действительности, которые в их глухой лихорадочности давят на его душу, но скоро забываются, когда он заносит в свою записную книжку некоторые мысли.

Будучи ребенком в несостоявшейся семье, научаешься хотя бы одному (пусть не нежности и не способности к разговору): жить с чувством неуверенности. В плохом браке нет стабильности. И взгляд навостряется на непредвиденное. Это должно как-то помочь человеку (помогите! помогите! S.O.S.) устроиться в жизни.

Как-то должно. Должно бы.

Ха-ха.

И все-таки: вот человек (я) испытывает привязанность к женщине (Йоханне), которая дает обоснованные прогнозы о том, что нас ждет, к женщине, которая стремится уменьшить меру ежедневной неуверенности.

Но втайне каждому хотелось бы знать, каким станет будущее, даже если только ради того, чтобы облегчить себе настоящее, воображая, будто знаешь, что делаешь.

Йоханна, метеорологиня, лягушка, наквакавшая дождь (наседка, высиживающая погоду?), говорит: чем богаче духовно ты, Филипп, пытаешься быть, тем больше ты бежишь от этого впереди себя. Твой ум — это твое предпочтительное средство уклониться от того, в чем твой ум, собственно, должен найти применение. Ты с пристрастием ввязываешься в вещи, которые безобидны и неопасны, — во все то, что не стоит того. Во все то, что лежит вне твоего «я». Ты трусишка. Трусливее кролика.

И далее: все, что ты делаешь, это попытка сохранить контроль. Твоя пассивность — это стратегическая пассивность, которая должна уберечь тебя от опасности оказаться перед лицом неприятности. Твой отец сделал своей профессией задачу минимизировать вероятность дорожных происшествий, а ты пытаешься сделать то же самое в твоей личной жизни. Ты думаешь, что можешь избежать катастрофы или хотя бы упростить свои проблемы тем, что двигаешься как можно меньше. Твоя стратегия состоит в том, что ты стоишь в трех метрах от дороги — ценой того, что жизнь проходит мимо тебя. И все это только ради того, чтобы не нарваться на катастрофу.

— Да-да, я и сам это знал. Я об этом уже думал. Чтобы не было катастроф. Кролик. Не сказал бы, что это что-то новенькое. И все же спасибо за науку.

Дождь утих. Сложив губы трубочкой, Филипп сосредоточенно тащит коробку из-под бананов со всевозможными бумагами, которые он выудил из бабушкиного комода, к контейнеру для бумажного мусора, стоящему на улице. Он думает, что заинтересовался бы этим гораздо больше, если бы это выбрасывал не он, а соседи. Но вот: не повезло.

Контейнер уже полон до краев тем, что он сам же туда и набросал. Приходится опрокидывать его на бок и ногой уминать бумагу, чтобы вместилось и остальное.

Понедельник, 7 мая 2001 года

Контейнер для мусора, который поменяли в пятницу после обеда, снова заменяют, и когда новый контейнер, к тому же и по виду новенький, стоит у лестницы, у Филиппа наконец появляется чувство, что можно, собственно, вплотную браться за работу. Он не глядя выбрасывает все, что оставила ему бабушка. При виде вновь доставленного и чистенького контейнера такой образ действий кажется ему уже менее неприличным, чем раньше, хотя все же еще достаточно неприличным, так что ему приходится успокаивать себя: только не думай, что мог бы найти применение той или иной вещи, не слушай взывания Йоханны к твоей совести, игнорируй нашептывания, пытающиеся убедить тебя, что ты перегибаешь палку и что такой человек, как ты, который так себя ведет, всю жизнь будет одиноким и отвергнутым. Лишний раз вспомни о том, что самозащита — это здоровый рефлекс и что тебе самому решать, что для тебя хорошо, а что плохо. Вспомни о том, что фамильная память — традиция, выдуманная теми, кто не мог перенести мысли, что умрет и окажется в забвении. Подумай об индейских племенах, где наибольшее уважение достанется тому, кто основательнее всех уничтожит свое имущество, и продолжай работу, поскольку она необходима и благотворна.

Среди выброшенного, честно признаться, много целого, добротного и пригодного к употреблению, по крайней мере с точки зрения целесообразности. Поэтому Филиппа не удивляет, когда Штайнвальд во время совместной вечерней трапезы заводит речь о том, действительно ли вещи, попавшие в контейнер, нельзя использовать, или все-таки их лучше подвергнуть еще одной проверке.

— Точное попадание в цель, — отвечает Филипп.

И добавляет, что ему все равно, что будет со всем этим барахлом, после выброса в контейнер прекращаются всякие его претензии на обладание ими.

Тогда Штайнвальд и Атаманов полностью освобождают багажник «мерседеса». Они прихватывают даже бутылки с черепом и костями на этикетках, которые Филипп отставил в сторонку как спецмусор.