Збигнев Крушиньский - На суше и на море

• Название: На суше и на море
• Автор: Збигнев Крушиньский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-86793-277-Х

Збигнев Крушиньский обладает репутацией одного из наиболее «важных», по определению критики, писателей поколения сорокалетних.

«На суше и на море» — попытка отображения реалий сегодняшней польской жизни через реалии языка. Именно таким экспериментальным методом автор пробует осмыслить перемены, произошедшие в польском обществе. В его книге десять рассказов, десять не похожих друг на друга героев и десять языковых ситуаций, отражающих различные способы мышления.

---

Поэтому по длительном размышлении мы обратились к эстрадным артистам, которые, впрочем, без царя в голове. Шаг, не лишенный риска, ибо душа художника поет, когда хочет, особенно после спиртного, без которого трудно обойтись. Мы выехали в турне по стране двумя автобусами: в одном — Кандидат со штабом, во втором — шансонье, музыканты и престидижитаторы. Тем временем в интересах момента я был вынужден оставить на своем письменном столе те самые термоизоляционные материалы, которые не горят, и другую текущую работу, распихав что можно по сотрудникам. В этот момент мы потеряли двух важных клиентов, но я уверен, что, когда утихнут скандалы и будет сведен баланс, они к нам вернутся.

Я открыл для себя новую страну, с трудноопределимой покупательной способностью, некую территорию, в данный момент заселенную электоратом, который, однако, со временем мы сумеем распихать по целевым группам. Мы ездили по городишкам, не брезгуя даже десятитысячниками. В воеводских городах ждало телевидение, а передвижная студия посылала концерты в эфир. В пожарных депо мы заливали жажду общения с народом. Мы открывали тминные амбулатории, обслуживали народные гулянья. Кандидат плясал, даже если едва держался на ногах. Избирателей переполнял энтузиазм, а наша кривая ползла вверх.

Ночами мы сидели над текстами очередных импровизаций, перемещая акценты, подстраиваясь под реакцию, с которой сталкивались по ходу дела. На сон оставалось всего несколько часов, в которые мне так и не удавалось заснуть, потому что бессонница любит собираться в кучу и возводить себя в степень. В такие моменты я выходил бродить по полю, как во времена моей молодости, с той лишь разницей, что чаще, чем черные дрозды, теперь попадались летучие мыши, гнездящиеся по сараям, безголосые и смело пролетавшие прямо над моей головой. Иногда на фоне неба пропечатывалась неясыть, за отсутствием совы являвшая собою мозг ночи. Светало, и дела продвигались еще на один день вперед.

Мы ожидали гнусных нападок со стороны наших противников. Кандидат оказывается засвеченным, как фотопленка, которую из темноты вытащили на свет. Все, что при других обстоятельствах является всего лишь пигментом, придающим ту или иную окраску образу, здесь становится угрозой, опасно проступая из-под камуфляжа. Не сданные вовремя экзамены, неоплаченные штрафы, полученные за парковку под запрещающим знаком, давние любовницы, на которых внезапно нахлынули прежние чувства в связи с воспоминаниями о много лет назад прерванной беременности, квартира, устроенная для сына без документов, подтверждающих оплату, налоговая декларация, в которой не хватает нескольких скрепок, отец, имеющий банковский счет за границей, поскольку ответственность распространяется также на родителей и дедушек, пробегая через поколения, так что в новом свете предстает даже убийство Авеля (Господи, не допусти какого-нибудь ответвления в сторону ашкенази!), — словом, жизнь во всех ее проявлениях представляет смертельную угрозу для Кандидата.

Я советовал ничего насильно не затушевывать, потому что даже компьютерная обработка картинки имеет свою пропускную способность; можно изменить детали, но никто не покусится на целое и не станет из коня делать альбатроса, если не захочет ставить себя под удар гибрида. В этом единственном пункте меня не послушались, и урон, нанесенный аферой вокруг фонда прежней молодежной организации, чуть было не ударил по избирательной урне. Надо было сразу признаться. Во-первых, эти люди сегодня взрослые (да и тогда они уже были таковыми) и составляют ядро аппарата. Нельзя откалываться от ядра. Во-вторых, тогда все финансировали по единой схеме: спорт, шахты, дефицит в торговле с соседями, реконструкцию памятников архитектуры, детские сады, рыбное хозяйство и строительство, оборону и транспорт — потому что одна была касса и один главбух. Открещиваясь от этих денег, мы дали оппонентам в руки оружие, которым они могли бы разнести нас в пух и прах, тем более что мы уже успели отколоться от ядра. Нам нечего стыдиться, и, по сути, эти инвестиции, пусть даже не совсем прибыльные, были лишь трамплином для новой системы, чего не понимают те, кто обвиняет нас в том, что мы плелись в хвосте.

К счастью, выяснилась правда об избирательных фондах противной стороны — кто хочет, пусть верит в случайность. Превратившиеся в бухгалтерские отчеты, газеты жонглировали цифрами, дополнительно выросшими благодаря пересчетам туда и обратно, на новые деньги, потому что деноминация затронула не только язык ценностей, таких, как солидарность и верность, но также и финансы. Наши кривые выровнялись.

Все решали теледебаты. Не хотел бы присваивать себе не своих заслуг, а потому должен честно сказать, что колоссально помогли нам наши конкуренты. Контркандидат пришел одетый в пиджак в мелкую клетку, дававший блики на экране, чего не выдержит никакой кинескоп. Он выглядел плохо выспавшимся. Кашлял. Перебивал нас. Мы, собственно говоря, могли даже не отвечать, лишь присутствовать, излучая ультрамарин.

По мониторам я следил за своим произведением, которое, как всем казалось, идет вживую, а по сути, оно было доведенно до совершенства не хуже любой коммерческой рекламы. Я смотрел на роговую оправу очков, выбранную среди сотен образцов и проверенную на презентационной репетиции, на усы, которые я велел ему подстричь так, чтобы производили впечатление ухоженности, на не лишенную ребяческого очарования маленькую расщелинку между зубами, отрегулированную до микрона, на рот, в котором растаял бы не только шоколад, но и горькие пилюли.

Результаты известны всем: одиннадцать миллионов семьсот тысяч пятьсот семьдесят два голоса, не считая испорченных бюллетеней, из которых большинство было отдано за нас.

Сколько составило бы содержание (меня иногда занимают такие калькуляции) этой группы в пересчете на год? Пара тысяч километров, выложенных шоколадной плиткой, годы телефонных переговоров, море разливанное напитков, перехлестывающее через дамбу бумажных салфеток.

Я отверг все предложения, безоговорочно, хотя признаюсь, что какое-то время примеривался к портфелю министра кинематографии или связи. Сплетни о том, что меня отодвинули, просто смешны. Нельзя отодвинуть того, кто и так держит дистанцию.

Я вернулся в контору. У нас новые клиенты, из производителей синтетических материалов и по банковскому делу.

Работаю, обучаю молодежь. Лучше, чем когда бы то ни было, знаю механизмы, но стараюсь также замечать загадочный узор прожилок на листьях вяза. Все чаще хожу пешком, как доктор прописал. Слежу за курсами валют и начал наблюдать за поведением птиц над водой. Стартую ли еще когда? Не знаю, после выборов начинается работа избранного органа, так что пока будем следить за ней.

НИЩИЕ

Сажусь на перекрестке и оттуда вижу все: магистров, направляющихся на работу с папками, полными примечаний, докторов eo ipso, пенсионеров, забывающих, куда они направлялись, молодежь, мчащуюся на роликовых коньках, полицию, степенно прохаживающуюся, будто она повторяет в академии перепатетиков каждый километр, собачников, ведущих на прогулку своих короткошерстных и длинношерстных питомцев, ксендзов, на мгновение закрывающих своими просторными сутанами панораму (да вознаградит вас Бог!) иностранцам, ищущим направление и крутящимся вокруг своей оси с путеводителем в руках, женщин на последних месяцах беременности, без коляски, и исхудавших, толкающих коляску перед собой; прижавшиеся друг к другу пары, как будто идут через ущелье, и пары в разводе, идущие каждый сам по себе, каждый по своей колее, детей по одиночке (их тянут на выпрямленной в локте руке) или группкой, как на восхождении, держатся за веревку, голодных, спешащих на кухни к обеду, и тех, кто, не утерпев, уже жует сосиску, купленную в киоске фастфуд, наклонившись вперед, чтобы соус или горчица не капнули на рубашку; вижу десять минут ожидающих условленной встречи, четверть часа, и тех, что приходят с опозданием и уже не застают ее, так как она, разочарованная, только что ушла, и цветочки теперь вянут в его руке, на которой часы, на часах отчетливо видны деления; я мог бы быть посредником не только при этой встрече, несостоявшейся, но и при других, я, сидящий на перекрестке и видящий узкоспециализированных профессоров, ничего не понимающих в смежных дисциплинах, автомобили и мотоциклы, ожидающие на светофоре, из тех, кому сливают через трубку остатки несгоревшего бензина, карманников, льнущих к толпе точно пролетарии, с бритвой, уже приготовленной к броску, проституток, вышагивающих колышущим бедра шагом, на медленных оборотах, густо напомаженных, с подвешенной на золотой цепочке сумочкой, скрывающей коробочки с пудрой, которая, неловко задетая сутенером, рассыпает свое содержимое по тротуару и макияж какое-то время подчеркивает на плитах тротуара герб города — орла, стоящего на двух змеях и вонзившего в них когти, тогда как клюв, взятый в профиль, точно самолет, пробивает тучи, вижу и тучи, собирающиеся над костелом, успевшим и сгореть не раз и отстроиться за те века, пока стоит, потому что вижу я также и фон — контуры, обогащенные, если угодно, историческим моментом.