Алексей Недогонов - Дорога моей земли

• Название: Дорога моей земли
• Автор: Алексей Недогонов
• Издательство: «Современник»
• Жанр: Поэзия
• Год: 1975

Книгу составили лучшие произведения поэта о родной земле, о Советской отчизне, о героизме русского солдата в Отечественной войне, раздумья о мирной жизни, стихи о любви.

---

Июнь, 1939 г.

Двое юношей

Голуби мира летят,
летят с веточкою тоски.

Где-то в долине упал солдат
замертво на пески.
Ночь африканская. Путь прямой.
Дым с четырех сторон.
Сумерки тропиков. Но домой,
нет, не вернется он.
Голуби мира летят, летят
с холодом и теплом.
Пушки германские заговорят
на языке своем.
Руша преграды, мои враги
в лютых ночах идут,
снова солдатские сапоги
рейнские травы мнут.
Голуби мира летят, летят,
веточку в клюв зажав;
кружатся,
кружатся,
кружатся над
крышами всех держав.

Снова теплятся для разрух
два очага войны.
Но Москва произносит вслух
слово моей страны.
Слыша его, у больных болот
возмужавший в борьбе
негр поднимается и поет
песенку о себе:
«Пусть в селении Суалы
в яростную грозу
враги заключат меня в кандалы —
я их перегрызу.
Примет кости мои земля —
брат мой возьмет ружье;
за океаном, у стен Кремля,
сердце стучит мое».

Снова теплятся для разрух
два очага войны.
Но Москва произносит вслух
слово моей страны.
Оно адресовано миру всему,
и твердость в нем наша вся.
И московский юноша вторит ему,
тихо произнося:
— Милая Родина! Ты в бою
только мне протруби;
если надо тебе,
мою
голову — отруби!
Факелом над землей подними,
долго свети, свети,
чтобы открылись перед людьми
светлые все пути.

Разве знают мои враги
вечность таких минут,
враги, чьи солдатские сапоги
рейнские травы мнут?

1939 г.

Дорога моей земли

Холмы и курганы
вблизи и вдали —
мозоли войны
на ладонях земли.

На всех расстояньях
шумит чернобыл —
от ханской орды
до фашистских могил!

Разрой чернозем
и взгляни: что ни шаг —
над костью монгольской
тевтонский шишак.

Французские ружья
с суглинком в стволе
(цейхгауз бесславья,
зарытый в земле)…

Оружье и череп —
гробница врагов.

Над нею комбайн
и пшеница веков,
и тридцать железных
бессмертных ветров
над башнями
танков
и крейсеров.

Земля моя знала
веселие бед,
столетья нашествий,
мильоны побед.

…Мы солнце куем,
и не ведаем мы,
когда нашу землю
поранит фугас,
но знаем —
тогда уж возникнут
холмы
на том континенте,
что выстрелит в нас.

Мы,
веря всю жизнь
в справедливость свою,
в любую невзгоду —
под Млечным Путем —
пощады не просим
в открытом бою,
а в гневе
прощенья врагам
не даем!

1939 г.

Судьба

Я часто думаю над самой
простою истиной.
Всегда
мы покидаем домик с мамой
в свои незрелые года.
Спешим,
проходим стороною
осиротелые места.
Далекий путь!
А за спиною —
ни слез,
ни славы…
Лишь мечта!
Лишь детское непостоянство,
дорога в сумрак от ворот
да жажда света и пространства,
стремленье — выше и вперед.
Нам суждено бродить по свету
до той поры, покуда нас
к артиллерийскому лафету
не подведут в тревожный час.
Поэт,
покинь перо и музу,
вставай и слушай гул брони:
ты поэтическую блузу
на гимнастерку замени.
Забудь, как дрозд на ветке стонет,
как пахнут ландыши, забудь.
И если мать слезу уронит —
ты поцелуй ее
и — в путь.
Иди, как все.
И у границы
следи в тумане за врагом,
чтобы под Нуром очутиться,
топтать тюльпаны сапогом,
чтобы в степи,
где небо голо, —
в бою —
заметить сгоряча
улыбку конного монгола
и штык кровавый у плеча!

Финляндия, Ликолы, 1939 г.

Дорога

1

Я, о смелом подвиге мечтая,
рисовал войну примерно так:
парочка веселеньких атак,
путь домой и — слава золотая!

Маленький,
наивный человек,
рыцарек со шпагою картонной,
глянь в окно:
сечет вагоны снег,
путь мелькнул, как домик станционный.

Поезд мимо,
мимо,
мимо мчит,
мимо сел, разлук и одиночеств.
Мрак теплушки сер и нарочит —
разгадай его, сосредоточась!

Чрез мосты грохочет эшелон:
спит на тряских нарах батальон,
песенкой колесной убаюкан.
Спит, прижавшись к телу, медальон,
как зверек прозябший. С двух сторон —
ветер в щели, запах сукон…

Далека дорога, далека!
Вот он —
пред тобою край сосновый:
на снегу Финляндии суровой
тень красноармейского штыка.

2

Выноси, мужайся и терпи,
нелегка судьбина фронтовая!
Хочешь спать — ложись в сугроб и спи,
опаленных век не закрывая!

Хочешь встать — лежи на котелке!
Хочешь петь — тревожна мгла ночная!
Хочешь пить — мечтай о роднике!
Хочешь жить — умри, не отступая!

…Будет день — окончится война,
рассосутся боли раны жгучей,
все, как сон, пройдет. Но тишина
для того, кому была ценна,
пропастью покажется гремучей.

1939 г.

Хлеб победы

Нет, не с угодливым раденьем
приходит к почести солдат.

Он полчаса тому назад
в бою траншейном с наслажденьем
кинжал под левую лопатку
врагу всадил по рукоятку.
И, вытереть его забыв,
он после боя, в перерыв,
на ужин всех друзей созвал.
В его руке кинжал послушный
консервы жесткие вскрывал
и твердо резал хлеб насущный.

И стало ясного ясней,
что после этой схватки адской,
в тот час
победы хлеб солдатский
казался жестче, но вкусней.

1939 г.

Воробей

В моих руках барахтался комок
живого тельца.
Он продрог, промок —
его всю ночь морозом донимало.
Он вырваться пытался,
но не мог,
хотел ударить клювом —
силы мало.

Я в домик внес его
и положил
на стол. И твердо счел его спасенным.
Из пехотинцев каждый дорожил
его дыханьем, крошечным
и учащенным.

Они, под крылья ватки подложив,
заботливо платочком накрывали.
Потом решили:
— Выживет едва ли…
Но воробей настойчив был:
— Жив, жив…

Придет стрелок с разведки —
мы навстречу
с вопросами:
— Ну как? —
и в шутку: — Жив?
А воробей опережает:
— Жив…
Он понимает шутку человечью.

Так время шло.
Покой сердца знобил.
— Пожалуй, этак зиму прозимуем… —
Но днем пришел приказ.
Он краток был:
«Сегодня ночью высоту штурмуем».

Закат сквозь окна
красный свет сочил, а он,
довольный новою судьбою,
о грань штыка
спокойно клюв точил,
как будто приготавливался к бою.

Перкьярви, 1939 г.

Ночь на фронте

Когда наступила вечерняя мгла
и Вега сильней заблистала —
Большая Медведица на бок легла,
а Малая —
на ноги встала.

И, стоя, пила слюдяную росу
всю ночку,
до самого света.
Вдруг грянули выстрелы в финском лесу,
и ахнуло что-то и где-то,
и легкая звездочка пала в моря,
волною покрылася алой.

…Над Выборгом
багровела заря
от крови Медведицы Малой.

1939 г.

Открытое письмо

Игла мороза раннего остра.
Шипят дрова на раскаленной жести.
Я вновь веду с товарищами вместе
короткие беседы у костра.

И вполушепот мы —
не без грехов —
припоминаем трепетные были,
как мы к любви в доверие входили
при помощи лирических стихов.

Какие мы бываем в эти дни
смешные и наивные!
Мы часто
о женах вспоминаем для контраста,
чтобы траншеи были нам сродни.

Любимая,
сейчас, живя войной,
я так сдружился с вражьими смертями,
что, если б поменялись мы местами,
ты поняла б,
как ты любима мной!

Финляндия, ст. Перкьярви, 1940 г.