Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

• Название: Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу
• Автор: Вячеслав Фомин
• Издательство: Панорама
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93165-132-2

Монография посвящена одной из самых актуальных тем российской и зарубежной науки - проблеме этноса варяжской руси, стоявшей у истоков российской государственности. Подробный анализ источниковой базы показывает, что своими корнями варяжская русь связана со славянским южнобалтийским Поморьем, определявшим в IX-XI вв. жизнь всей Северной Европы. Выявлены иные истоки норманизма, действительное содержание полемики М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера по варяго-русскому вопросу, принципиальное отличие в понимании сути антинорманизма между исследователями дореволюционного времени и исследователями XX в. Источниковедческая часть работы содержит подробный историографический обзор по вопросу складывания древнейшей нашей летописи Повести временных лет и Сказания о призвании варягов.

---

Выходцы какого балтийского района нашли свое последнее приста­нище в Плакуне прямо говорит одна из ранних староладожских «больших построек» (по словам И.В. Дубова, «уникальная находка»), которую уче­ные сближают со святилищами южнобалтийских славян в Гросс-Радене (под Шверином, VII-VIII вв.) и в Арконе (о. Рюген). Сразу же стано­вится ясно, почему в русском язычестве отсутствуют скандинавские бо­жества, но присутствует Перун, бог варяго-русской дружины и чей культ был широко распространен именно среди южнобалтийских славян. И если ни в славянском, ни в русском язычестве нет скандинавских черт, то из этого следует лишь одно: варяги не были скандинавами. Нет скан­динавских божеств, как известно, и в языческом пантеоне, созданном Владимиром тогда, когда, по мнению норманистов, скандинавы «в со­циальных верхах числено преобладали», и тогда, когда в нем присутст­вуют неславянские боги (Хоре, Даждьбог, Стрибог, Симаргл, Мокошь). Хотя, как отмечает ряд исследователей, «языческий пантеон, созданный Владимиром, указывает и на широкий допуск: каждая этническая группа может молиться своим богам», но при этом, констатирует А.Г. Кузьмин, ни одному германскому или скандинавскому богу в нем «места не на­шлось». Утверждение же Д.А. Мачинского, что в начале X в. религия Перуна-Велеса была усвоена «скандинавами поколения Рюрика-Оле­га...», не согласовывается ни с историческими реалиями того времени, ни со спецификой языческого мировоззрения скандинавов: норманские конунги, становясь поклонниками Перуна и Велеса, справедливо говорил С.А. Гедеонов, «тем самым отрекались от своих родословных», которые они вели от языческих богов. И при этом особо подчеркнув, что «проме­на одного язычества на другое не знает никакая история». То, что Олег с дружиной клялся Перуном и Велесом, для Е.В. Пчелова является «ус­ловным приемом» летописца, доказывающим лишь то, что «они были язычниками, а какими - славянскими или скандинавскими - для автора ПВЛ принципиального значения не имело», также говорит о неисчер­паемой доказательной базе норманистов. По сути же, Мачинский и Пче­лов повторяют мысль «ультранорманиста» Н.А. Полевого, отсутствие в русской истории следов религии скандинавов объяснявшего тем. что они «приняли религию покоренных ими славян, не находя в ней большого различия...».

Этническая карта Северной Европы была куда богаче той, которую обычно рисуют норманисты, и на берегах балтийского Поморья, кроме германцев (норманн) и славян, проживали народы, не имевшие к ним отношения, но в силу обстоятельств соединенных историей с судьбой южнобалтийских, а посредством их, с судьбой восточных славян. Ту же участь разделила и какая-то часть германцев, оставшихся на землях вос­точнее Эльбы после того, как большинство их сородичей в VI в. поки­нуло эти территории под давлением славян. Будучи ассимилированные славянами еще на берегах Южной Балтики и уже не отделяя себя от них, они сохранили верования своих предков. Выше говорилось о нахожде­нии среди лютичей племени, поклонявшегося Водану, Тору и Фрейе. Всего вероятней, что такое племя не было единственным, и верующих в этих богов среди южнобалтийского населения было значительно боль­ше. В том числе и этой причиной объясняется «норманский» окрас рус­ско-славянских древностей, например, нахождение среди них железных гривен с молоточками Тора. Одна из них, кстати, обнаружена при рас­копе той ладожской постройки, которая схожа со святилищем балтий­ских славян. В свою очередь, отмечается в литературе, общий вид храма балтийских славян под Шверином и его детали находят очень близкие «аналогии в соответствующих сооружениях кельтов».

Захоронения в ладье традиционно объявляют норманскими, т. к. они, на что делается упор в литературе, могли быть только у морского народа (хотя такие встречаются, отмечал Д.А. Авдусин, «не только в Сканди­навии...». На Руси, констатирует СВ. Перевезенцев, еще долго, согласно языческой традиции, «умершего везли либо в ладье, либо в санях»). Но морским народом как раз и были южнобалтийские славяне. И если эти захоронения полагать норманскими, то тогда надо объяснить, почему в древнерусской морской терминологии, которая должна была бы возник­нуть у восточных славян, как народа сухопутного, под влиянием скан­динавов, полностью отсутствуют слова норманского происхождения (как они, например, имеются в ряде диалектов эстонского языка). Не­поколебимая вера чуть ли не в планетарные действия викингов позво­лила М. Фасмеру увидеть многочисленные следы викингов в истории и на территории южнобалтийских славян. В связи с чем он говорил, ссы­лаясь на работы своих коллег, о наличии скандинавских княжеских имен у вагров и бодричей Х-ХІ вв., относил к скандинавским названия мест­ностей «Pagus Susle» и «Jasmund» на о. Руяне-Рюгене. Природу этих имен и названий, конечно, еще предстоит установить, но они объясняют, почему в летописных варягах так много неславянского, и что, конечно, не может быть доказательством их прибытия из Скандинавии. Саксы, ан­глы, фризы и юты, с историей которых неразрывно связана история сла­вян Южной Балтики, принадлежат, по выражению А.А. Куника, к ниж­ненемецкому «говору», к которому, как он же подчеркнул, норманский язык был в некотором отношении ближе, чем к верхненемецкому. Следует также сказать, что преднамеренная порча оружия (оно полома­но или согнуто) в погребениях Южной Балтики, приписываемых нор­маннам, была характерна для племен пшеворской культуры бассейна Вислы и междуречья ее и Одера (конец II в. до н. э. - начало V в. н. э.), носителями которой, как считает В.В. Седов, было смешанное славяно­германское население.

Из одной или нескольких балтийских Русий в северо-западный район Восточной Европы прибыла в конце VIII - середине IX в. в ходе несколь­ких переселений варяжская русь. Изначальную этническую принадлежность этой руси трудно определить, но языком ее общения был славянский язык. Переселение варяжской руси получило свое отражение в Сказании о призвании варяжских князей, оформление которого в новгородской сре­де относится ко времени после провозглашения Киева в 882 г. «мати гра­дом русьским» и наложения на Новгород дани в пользу варягов (о существовании Новгорода в названное время говорят многие факты). Уже в 970 г. новгородцы опирались на традицию приглашения князей в своем ультимативном разговоре с киевским князем Святославом (И.И. Срезнев­ский указывал, что сообщения летописи в части до 973 г. «носят на себе черты современности, невозможные для летописца, жившего позже». А.А. Шахматов полагал, что известие под 970 г. читалось в Новгородском своде 1050 г.). Во второй половине X в., во времена правления Ольги и ее внука Владимира Сказанию, приобретшему уже практически завер­шенный вид, могло быть придано официальное значение, в связи с чем в конце столетия оно было внесено в первый летописный свод, создан­ный в Киеве. Тому способствовали, во-первых, притязания Запада на по­литическое господство на Руси (миссия Адальберта 961-962 гг., пытав­шегося распространить католичество на Руси, о прибытии на Русь мно­гочисленных посольств «из Рима» сообщает Никоновская летопись под 979, 988, 991, 994, 999 и 1000 гг.), чему мог быть дан отпор и обраще­нием к истории, т.е. к той же варяжской руси.

Во-вторых, упорная борьба за киевский стол между разными и, види­мо, равными в своих притязаниях претендентами, представлявшими со­бой как полянскую русь, так и варяжскую русь, в целом, «род русский»: убийство Олегом киевских князей Аскольда и Дира, неожиданная смерть Олега (по версии НПЛ, его уход из Киева или в Ладогу, или куда-то «за море») после победы над Византией, решение Святослава остаться зимо­вать в Белобережье, а не идти в Киев, как это сделала большая часть его дружины, и что стоило ему, в конечном счете, жизни, последующая усобица между его сыновьями. Начало литературному оформлению варяжской легенды, способной закрепить киевский стол именно за ее сыном Святославом и его потомством, видимо, дала княгиня Ольга, сво­им происхождением связанная с варягами и с Северо-Западной Русью, куда прибыла в 862 г. варяжская русь. ПВЛ сообщает, что Ольга была родом из Пскова, Степенная книга (XVI в.) называет ее родиной село Выбутское под Псковом, Житие Ольги (XVI в.) подчеркивает, что она «отца имеаше неверна сущи, тако и матерь некрещену от языка варяжска». В.Н. Татищев родиной княгини называл Изборск и выводил ее «от рода Гостомысла». Именно через призму резкого противостояния раз­ных сил, имевших по тогдашним понятиям абсолютно равные права на киевский стол, следует рассматривать длительную борьбу потомков Владимира Святославича: Изяславичи, сидевшие в Полоцке, упорно воевали с Ярославом Мудрым и его детьми, и в одном даже случае - в 1068 г. - похитили у них киевский стол. И наличие в наших памятниках разных версий начала Руси говорит о том, что в XI и XII столетиях име­лись многочисленные и в то же время законные претенденты на вер­ховную власть в стране, и реализация этого права осуществлялась ими не только военными, но и идеологическими средствами.