Александр Снегирёв - Строчка в октябре

• Название: Строчка в октябре
• Автор: Александр Снегирёв
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015

«Если б мой сын стал таким, я бы его не осуждал. Но я бы каждый день думал, где я ошибся.

Мы с братом разные. Триста шестьдесят пять дней пятнадцать раз подряд, плюс два с половиной месяца, плюс четверо суток високосных надбавок. Этот срок разделяет мгновения, когда нашей матери взбрело подарить миру новую жизнь.

Будь я педантом, уточнил бы, что первый раз она скорее всего была пьяна, иначе бы не вела себя столь беспечно с черномазым. Да и в моем случае, полагаю, без бутылочки не обошлось. А вопрос наш решался месяце на втором-третьем, и вылупились мы скорее благодаря материнскому страху перед врачами, чем чадолюбию…»

---

Как бы то ни было, но этот бывший рядовой призывник и гомосексуальный хастлер деньги считать умеет, вкладывает и приумножает. Чутье на прибыль у него не отнимешь. Иногда мне жаль, что он больше не в деле, следил бы за собой. А то пузо впереди на полметра. Ему бы на диету да в качалку, а он все по клиникам и ресторанам. Дня через три после моего приезда он бинты с башки снял и обнаружилось, что морда такая же круглая, как в прошлом году. Сказал, отек не сошел. Жрать бы ему поменьше и синьку сократить.

Постоянный у него есть, женой ему приходится. Или мужем. Не знаю, как у них там устроено. Но тот себя считает вполне обыкновенным, как все. У него и баба законная имеется, и двойня, новейшим экстракорпоральным способом произведенная. Живут с няньками на тихой испанской вилле. Брат его ревнует. Правда, больше не к жене и малым, а к молодым кобелям. Так и говорит: «Если найдет себе молодого кобеля, я ему ноги отрежу».

Сам этот тип в основном на родине торчит, важная шишка. И если вдруг какой закон против его сексуальных подельников принимают, если ограничить их хотят, он первый «за». А иногда и сам впереди бежит с упреждающей инициативой. Брат его защищает – населению надо потакать, зато денежки текут. Вообще, если приглядеться, любую бучу против гомиков они сами и затевают. Только не такие, как мой брат, а те, кто трусит, кто сам себе признаться не может, а осмелившимся завидует и люто их ненавидит.

Деятель этот нам не чета, настоящий москвич. Старики его с научными степенями, дед академиком был или генералом, одним из тех, кому квартиры четырехкомнатные давали. Я к ним заходил после первой поездки, подарки передал, у сына родного времени не нашлось даже шофера послать.

Матери кофту и айфон, отцу смену рубашек.

Айфон ей не понравился, а рубашки с кофтой подошли, только старики все равно недовольны. Рубашки сидят хорошо, но что-то не так, а у кофты состав ткани неудовлетворительный.

Тогда они мне чаю предложили – и давай про сына, мол, он у них абсолютно нормальный, хоть с женой явно не живет, сослал в Европу, они и внуков-то не видят. А сам валандается непонятно с кем и какого полу. То есть с моим братом. А вообще лечить таких надо.

Умора, вот я, например, люблю девчонок с фигурой и волосами, попробуйте меня сначала полечите.

Живет брат один. Дружок его наезжает редко, матушка наша не навещает. Не потому что боится, как некоторые, во время полета с высоты сверзиться, нет, она гнездо богопротивного разврата посещать не хочет. Сидит у себя, молебны заказывает, чтобы избавить старшего от содомской напасти. Очень ей внуков понянчить хочется, меня извела, но что поделать, если брат неисправим, а я не такой влюбчивый, как она, не встретил пока свою половину.

Радости у брата вполне материнские, «буфетные». Любит караты и девятьсот девяносто девятую пробу. Ну и модным увлечениям богатеев он, конечно, потакает: овощи, выращенные без использования минеральных удобрений, рыба, выловленная из отдаленных, не оскверненных человеком глубин, эксклюзивные пилюли, приготовленные на основе результата анализа слюны.

Раньше брат обитал в доме, который теперь трудно разглядеть среди построек внизу, потом перебрался в эту, полумесяцем, если смотреть с самолета, башню. Только этаж был пониже и окна на теннисный корт. Там я у него и побывал в прошлый раз. А недавно он поднажал на своего, и тот купил нынешние тысячи квадратных футов.

Просторный апартамент в высоком этаже, повсюду комнаты, альковы и лоджии. За светоотражающими, усиленными на случай урагана окнами три стороны компаса, роскошь и достаток до горизонта. Собственный лифт, спортивный зал, пляж по пропуску, бассейн, возле которого целыми днями загорают несколько стариков. Как подсолнухи, они поворачиваются в направлении светила, клокочущего в комьях тропических облаков. Днем океанское марево и зубцы небоскребов, ночью чернота с россыпями летательных и плавсредств.

Перед моим приездом закончили обставляться. Интерьер, как теперь принято, сплошь натурален – тесаный и полированный камень, кавказский и американский дуб, фаянс, шелк, кожа, латунь, хрусталь, выдержанные напитки в тяжелых сосудах.

Всего, правда, многовато. Подушки такие пышные, что проваливаешься, диван столь огромен и широк, что, если на него залез, слезать не скоро захочешь – уж очень хлопотно, мебель такая пузатая и разукрашенная, будто сейчас все тумбы и буфеты распустятся и из них вылупятся цветы и существа, дверные ручки витые, но этого мало – на них еще и узорчик выгравирован.

И цветы свежие повсюду.

У меня одноклассница сразу после выпускного за мента вышла, а через два года мы ее хоронили. Неосторожное обращение с оружием. Скорбящие, правда, шушукались, что это он ее в состоянии опьянения. Так вот, у той одноклассницы на гробе столько же цветов было, гора.

Брат увлекся картинами. Не рисованием, покупкой. С гордостью и некоторым волнением обратил мое внимание на несколько обширных плоскостей под жирным красочным слоем. Мне очень понравились шикарные рамы, а ему – толщина мазков. И высокая цена. Я не знаток, но, по-моему, его надули.

Мне почему-то стало жалко брата, и я принялся его хвалить. Тонкий вкус, умение вести дом. Я не льстец, мне ничего не перепадает. Просто хотелось что-то хорошее сказать.

Брат на мои комплименты отреагировал по-своему. Сказал я, например, что кресло в кабинете очень удобное, а он ответил, что это не кресло, а помойка, и он его вчера купил, а завтра выбросит. И вздумалось мне поспорить, мол, чего же в этом кресле такого плохого, очень хорошее кресло, а брат стал кричать о его полной непригодности и вдруг схватил устричный нож и принялся кресло пырять, а потом вызвал уборщика, и тот избавил нас от мебельного трупа.

После этого я старался ничего не отмечать. Можно было бы воспользоваться этим свойством брата в борьбе с какими-нибудь недругами из обстановки, но ничто меня не раздражало, ничьего разрушения я не жаждал.

Впрочем, один враг у меня все-таки завелся. И какой.

Расположенный в так называемой обеденной зоне, составленный из ониксовых плит, лежащих на монументальном основании, настоящий могильный памятник, громадного размера стол явно был предусмотрен для еще куда большего помещения, чем трапезные просторы брата.

Сдвинуть стол было невозможно, а устроившись за ним, хозяин или гость обязательно упирались спинкой стула или в бар с крепким, или в буфет с хрусталем, или в комод с фарфором, или в панорамное окно. Если во время приема пищи требовался нож, стакан или новая бутылка, одному из нас непременно приходилось выбираться из-за этой глыбы, задвигать стул, доставать необходимое, а затем снова протискиваться на свое место.

Каждый обед или ужин превращался в схватку за территорию. Мне даже пришла абсурдная мысль измерить стол, чтобы удостовериться, что он с каждым днем не увеличивается, но у брата не нашлось рулетки. Он вообще избегал измерительных приборов, в том числе и весов. Я предложил закусывать прямо у холодильника или возле плиты, но брат, поборник ритуалов, настаивал на торжественной рассадке, зажигал свечи, и мы снова и снова с трудом проглатывали пищу, вплотную придвинутые к ониксовой, с изящным кантом, кромке, которая давила на наши наполняющиеся животы.

Как-то раз я не выдержал и похвалил стол, мстительно отметив его нежный цвет, безупречную гладкость, а главное, размер. Я даже зажмурился, рассчитывая, что брат тотчас примется обзывать стол помойкой и разгромит кувалдой. Брат, однако, никаких действий не предпринял, а горделиво назвал сумму, которую за стол выложил. Сумма была под стать столу – огромной, но брат радовался, что сэкономил.

Новых попыток я не предпринимал и с того дня покорно втягивал живот, пробираясь на свое место, что из-за гастрономического изобилия, сказывающегося на объеме моей талии, с каждым днем делалось все труднее.

Время мы проводили вдвоем в сытой дреме, друзей у брата не было. По вечерам он вез меня в очередной ресторан, и я не противился, чтобы не обижать его. Нас кормили лучшими частями тел копытных, членистоногих и челюстноротых. Однажды брат проснулся с озарением – надо срочно отказаться от мяса. Несколько дней мы питались одними устрицами, пока оба не свалились с температурой и головной болью.

Мы пили вина ограниченного тиража, вкусы и ароматы которых скоро слились для меня в однородную, совершенно лишнюю гущу. Я старался заказывать поменьше, брат, напротив, просил по несколько блюд, отъедал от каждого, а остатки велел выбрасывать. Поначалу я хотел было, по местному обычаю и просто потому, что жалко, забирать недоеденное с собой, но был обвинен в нищенском поведении и компрометации перед обществом.

Перед сном брат курил с бокалом коньяка на одном из балконов, а я ходил вдоль прибоя. Звезды на небе напоминали мне точки детской развивающей раскраски, которые следует соединить, чтобы получить очертания того или иного предмета. Брат наверняка бы разрисовал небо ясными очертаниями, а мне ничего в голову не приходило – никаких желаний.