Руфь Рома - Повесть и рассказы

• Название: Повесть и рассказы
• Автор: Руфь Рома
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

В книгу Р. Ромы вошла ее «Повесть про Тину», состоящая из небольших самостоятельных новелл, раскрывающих детский характер.

Многие годы своей жизни Р. Рома была артисткой театра, возглавляемого Аркадием Райкиным. О начале пути артиста, гастролях его знаменитого театра рассказывает Р. Рома.

---

Вскоре мы очутились среди лесистых холмов и полян, поросших травой и цветами. Солнце мягко грело, освещало далекие зеленые низины. Воздух опьянил нас, мы развеселились, и кто-то даже скатился боком с небольшого пригорка, совсем как в детстве.

Вдруг мы увидели группу детей. Мы заметили их, когда они рассаживались на траве возле леса, как стайка птиц. Они глядели на нас и перешептывались. Добродушный полнощекий молодой человек в коротких шортах, берете и красной рубахе навыпуск наклонился к мальчику в очках и что-то сказал. Дети еще оживленнее зашушукались, потом наступила тишина, и неожиданно в прозрачном теплом воздухе послышалась песня. Детские голоса зазвенели на поляне, как один большой серебряный голос. Дети пели одну песню за другой — и советские, и чешские.

— Это для вас, — сказал молодой человек в берете. — Ведь вы из Советского Союза?

Мы побежали к детям, они — к нам. И вот мы уже сидим одной тесной группой, обнимая маленьких крепких веселых ребятишек.

— Теперь вы спойте, — просят они.

И мы затягиваем песни — одну, потом другую — из кинофильмов, из наших спектаклей. Дети довольны и весело аплодируют.

— Какие молодцы! — сказали мы ребятам и молодому человеку в берете. — Как хорошо поет ваш класс!

Но молодой человек ответил, что он вовсе не учитель, а студент факультета русского языка Пражского университета, что этих детей он видит впервые и что это не класс, а просто разные дети из разных школ Остравы, что они приехали в воскресенье за город, или, как выразительно говорят в Чехословакии, «на вылет».

За полгода до этого в Подебрадском концертном зале мы с удовольствием слушали, как взрослые люди, покачиваясь, тихо подпевают оркестру. Пению здесь учат с детства. Недаром говорят, что Чехословакия — страна инженеров и музыкантов.

* * *

Я иду по старинному парку. Он разбит возле замка короля Юрия Подебрада на берегу Лабы, знаменитой реки, — по Германии она течет под названием Эльба.

В липовых аллеях падающие листья то качаются в воздухе, медленно, зигзагами опускаясь на землю, то мечутся на ветру, как пестрые птицы. Седые ивы полощут ветви в быстрой воде Лабы. Пруды заросли зеленью. Пахнет осенней сыростью и сосняком. Он тянется за парком ровными шеренгами. На земле, между тонкоствольными сажеными сосенками, сумеречно и чисто — ничто не растет. Деревья стоят, как в обнимку, тесно. Солнце скупо процеживается сквозь широкие кроны. Приятно вдыхать свежий густой воздух.

Прохожу мимо старинной церкви. Из нее тянет холодом склепа. Передо мной молодая женщина катит коляску по шуршащим, ломким осенним листьям. Крошечная барышня спит в коляске. Она положила кулачки возле ушей. А ушки у нее украшены тоненькими сережками с бирюзой. В прозрачных светлых волосах голубой бант. Глаза ее закрыты, щеки разрумянились. Гиканье и крики с Лабы не могут прервать крепкий сон маленькой чешки.

На Лабе — соревнование. Студенты Электротехнического института, расположенного в замке, с задорным криком обгоняют друг друга на восьмерках и байдарках.

На скамье под деревом сидит пожилая дама. На ней черный костюм, отделанный каракулем. Седые волосы подкрашены по последней моде — голубым. Черная шапочка, сиреневый шарфик. Пожилая дама очень живописна на фоне желтых листьев, темных стволов, тускло-зеленой травы и голубого неба. Она читает книгу и взглядывает на меня поверх книги зоркими глазами. Наши взгляды встречаются. Я кланяюсь ей — никогда не мешает поклониться старому человеку. И вдруг она отвечает такой милой, приветливой улыбкой, что я присаживаюсь на скамью, говорю по-чешски: «Добрый день». Она отвечает мне что-то, я не понимаю. Но все-таки мне кажется, что она сказала: «Как красиво в парке».

Я соглашаюсь: «Да, здесь очень красиво. Немного похоже на наши ленинградские Острова!» — «О Ленинград!» Она откладывает книгу, берет меня за руку и произносит длинную тираду. В ней нет ни одного знакомого слова, но я понимаю, что дама восхищается моим городом. Мы продолжаем смотреть друг на друга и смеемся несколько смущенно, потому что не можем разговаривать свободно. «Парле ву франсе?» — спрашивает моя собеседница, и я отвечаю одной из немногих фраз, оставшихся в моей памяти от французского языка (я знала его в детстве): «Нон, же не парль па-франсе». — «Шпрехен зи дойч?» — «Найн, их шпрехе нет дойч», — отвечаю я. Ведь я учила немецкий в школе… «Ду ю спик инглиш?» — «О, вери бэдли», — отвечаю я и чувствую, что краснею…

Так мы посидели еще немного, оживленно «разговаривая», пока я не услышала, как старая дама произнесла «Эрмитаж» и «Рубенс». Тут мы с ней стали понимать друг друга. Она оказалась искусствоведом, профессором эстетики. Она прекрасно знала картины Эрмитажа, хотя никогда в нем не была.

Мы вспомнили могучих красавиц Рубенса, его мускулистых героев, вспомнили и чувственную плачущую Магдалину Тициана, и рембрандтовского «Блудного сына». Если название было непонятно, профессор эстетики изображала позу героев картины, а я, в свою очередь, не отставала от нее, и в результате мы быстро догадывались, о каком произведении идет речь. Мы с увлечением вспоминали шедевры Эрмитажа, изображая все, что угодно, и остановились только тогда, когда старая дама попыталась изобразить льва с картины Делакруа. Мы расхохотались. Потом моя собеседница взглянула на часы, ахнула — она опаздывала на ванну, — попрощалась и быстро ушла. Я смотрела ей вслед. Желтый лист слетел мне на плечо, как канарейка.

* * *

Райкин выступает по телевизору в Праге. Он участвует в передаче «100 минут». Это еженедельник. Он открывается звучными стихами Витезслава Незвала о Праге. Стихи иллюстрируются рисованными видами города. Потом молодой актер из театра «АБЦ» поет лирические песенки. Затем манекенщицы из пражского Дома мод показывают несколько новых фасонов платьев.

Одежда в Чехословакии практична. Законодатели мод отличаются хорошим вкусом. Вместе с тем одежда современна, несмотря на то что художники-модельеры совершенно отказываются от экстравагантности и вычурности, насаждаемых большинством французских фирм. Эти свойства чешских моделей принесли пражскому Дому мод первую премию 1958 года на международном конкурсе в Вене, где принимали участие лучшие французские фирмы.

Вообще в Праге одеваются просто и удобно: юбки, узкие или широкие, в зависимости от фигуры, шерстяные или силоновые кофточки, всевозможные костюмы, главным образом — спортивные. Красивая, удобная обувь — на это чехи тоже большие умельцы. По старинным мозаичным тротуарам Праги невозможно ходить на тонких каблуках — придется все время вытаскивать свой «гвоздик» из щелочки между камнями. Пражанки предпочитают носить на улице спокойную низкую обувь.

* * *

Райкина представляют телезрителям. По ходу беседы выясняется, что Райкин отдыхает в подебрадском санатории, что он оттуда удрал в Прагу тайком от доктора. Райкин просит зрителей из Подебрад не говорить об этом доктору. Потом Райкин показывает несколько сцен.

В студии тихо, несмотря на то, что она полна народу. Все стоят — сесть негде. Прикрывая рот рукой, смеются беззвучно. Блестят веселые внимательные глаза. Это осветители, операторы, режиссеры, гримеры, шумовики и артисты, участвующие в передаче. Райкин отходит в сторону, передача идет дальше. Композитор играет на рояле свою новую вещь, писатель читает последний рассказ, идет кусок нового фильма, сцена из будущей премьеры театра, потом опять стихи Незвала, виды Праги.

Мы идем в маленькую гостиницу на длинной улице, которая без мудрствований так и называется «Длоуга трида», что значит «Длинная улица». Гостиница носит имя Ирши Волкера, чешского революционного поэта. В ней живут советские специалисты — ученые, учителя русской школы, инженеры, приезжающие в Чехословакию для обмена опытом.

Утром мы должны уехать в Подебрады. Мне хочется погулять по Праге. Я ухожу одна. Прага рано засыпает и рано встает. В шесть утра все уже идут на работу. Когда я вышла, на улицах уже было пусто.

Сворачиваю за угол. Нарядные витрины освещены мягким голубоватым светом. Плоские неподвижные дамы в силоновом белье остолбенело улыбаются за стеклом. Вот маленькая будочка. Человек в белом халате продает горячие «шпекачки» — жирные короткие сардельки с хлебом и горчицей. Из покупают редкие прохожие, главным образом те, кто возвращается с ночной смены.

Я прошла мимо Тынского костела, и Карлова улица вывела меня на Карлов мост — одно из самых замечательных сооружений Праги. Этот мост строила вся страна. Сотни тысяч яиц привезли сюда крестьяне по приказу короля. На яичных желтках и белках замешен цемент, скрепляющий каменную кладку. Тридцать скульптурных групп разных веков украшают мост на всем его протяжении. Первая поставлена в середине семнадцатого века, последняя — в 1928 году.