Фридрих Цюндель - Иисус. Картины жизни

• Название: Иисус. Картины жизни
• Автор: Фридрих Цюндель
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978-3-87667-420-9

Чем примечательна личность И. К. Блюмгарда? Почему он оказал столь сильное влияние на молодого Цюнделя, студента технической школы в Штутгарте, что он переменил род своих занятий и обратился к теологии?

Собственный религиозный опыт Блюмгарда привел его к глубокому пониманию мира Библии и событий вокруг Иисуса Христа. До Цюнделя доходили сведения о происходившем в общине Блюмгарда, и это побудило его еще с вечера отправляться пешком в Мёттлинген, чтобы присутствовать на его воскресных проповедях. Будучи свидетелем небывалого движения пробуждения 1840-х годов, Цюндель становится лучшим учеником Блюмгарда и пребывает со своим учителем до конца его жизни. Постоянно находясь в дружеском доверительном общении, они исследовали общие религиозные переживания, приходя к все более глубокому экзистенциальному пониманию жизни Иисуса и апостольского времени. Цюндель, взявший за основу древнегреческий текст Библии в его изложении экзегетом Юлиусом К. фон Гофманом, предлагает нам свое толкование Евангелий в свете исключительного духовного опыта И. К. Блюмгарда.

---

Так Иисус внутренне заново проживал Священную историю. По той борьбе с искушениями в пустыне, когда Он изречениями из пятой книги Моисея решительно отвергал домогательства врага, можно заключить, что в юности Он мысленно в молитвах проделал вместе с Израилем весь путь его Исхода, сказав на его прегрешения себе: «Во Мне Израиль сделается другим». И если Бог, наставляя израильтян на день Страшного суда, говорит им через пророка Исаию (26:20): «Пойди, народ Мой, войди в покои твои и запри за собой двери твои (как в ту ночь, когда ангел смерти прошел по Египту), доколе не пройдет гнев», то, как следует из Евангелия от Матфея (6:6), Иисус отнес это наставление ко всем временам.

Но Его прочтение Священного Писания все же отличалось от нашего. Благодаря Своему внутреннему единству с Отцом Вечным или единству Отца с Ним, Ему удавалось живее проникаться далеким прошлым, высвечивая для Себя картины давно минувших дней, рисуемых обычно лишь немногими штрихами. Насколько ясно виделась Ему, к примеру, вся патриархальная эпоха, можно судить только по одной фразе: «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк 20:38).

И это, поначалу не столь отчетливо осознаваемое родство с Богом, но тем сильнее подтверждавшее свою реальность в подсознательном, обнаруживает себя именно в той чудесной свободе и естественности, с которой Он от писаных законов Творца восходит к Его неписаным законам, обязывающим, к примеру, не разводиться с женой (Мф 19:3) и любить своих врагов (Мф 5:45).

Разве не наблюдаем мы это и в Его отношении к природе? В том, как Он взирает на Божьи создания, например, на лилии, не отождествляя с ними «их одежду», сколь глубоко задумывается над изменчивой судьбой семени и т. д., мы замечаем чуткость, теплоту материнской любви, свидетельствующую о внутренней взаимосвязи всего живого, напоминающую Ему о Его родстве с Творцом. Он чувствует, что Его Отец любит Свои Создания, Своих «детей» в широчайшем смысле этого слова, что Он предан им и с любовью заботится о них, стараясь всех накормить и одеть в достойные одежды. Говоря о Творении, Он пользуется притчами, но не как наглядными примерами, рисующими в нашем воображении великие замыслы Бога. В них Он раскрывает перед нами мудрость Своего Отца, как бы образ Его мышления, те великие принципы, которые в своем единстве пронизывают все сферы бытия – от низших ступеней до высоких сфер духа, так что на низших отражаются законы высших ступеней. Именно закон становления, закон развития и роста, столь наглядно раскрывающийся в растительном мире, и дал Ему впоследствии ясное, отрадное видение будущей истории Царства Небесного, когда Он все отчетливее понимал, как трудно будет Ему проявиться на Земле.

Обширные знания об истории и устройстве мира, накопленные Древней Грецией и Римом, пестрота бесчисленных дел и мыслей, лишенных высшего водительства, а потому бесполезных для той великой цели, – все это отчасти по воле провидения, отчасти намеренно выпускалось из Его внимания. И Он возрастал, довольствуясь лишь крохами образования, пребывая в святой простоте и сосредоточиваясь исключительно на одном — на человеке в его предстоянии Богу, человеке, обремененном великой задачей, находящемся в бедственном положении и ожидающем спасения, и на том, что открывало Ему Священное писание, – на откровениях Бога и Священной истории.

Внутренняя жизнь

Стремясь постичь Его внутреннюю жизнь в то безмятежное время, зададимся прежде одним немаловажным вопросом: «Осознавал ли Он Себя единородным Сыном Бога, сошедшим с Небес ради искупления грехов мира? Намеренно ли Он до тридцати лет оставался ремесленником и лишь потом публично открылся как Спаситель?» Обычно именно так и считают, но такое мнение вызывает у меня некоторое сомнение. Возможно, мать и намекала Ему, что с Ним и с Его личностью все обстоит не так просто, что Он «спасет людей Своих от грехов их» (Мф 1:21) и что «даст Ему Господь Бог престол Давида, Отца Его» (Лк 1:32). Ее слова находили необычный отклик в Его сердце, вызывая в нем неясную тоску и какие-то предчувствия. Но вот услышал ли Он от нее тайну Своего происхождения, сказать трудно, и о той надежде, которую Его мать возлагала на Него, Он, скорее всего, думал со священным трепетом и не без робости.

Чем торжественнее иные рабы Божьи (Авраам, Моисей, Исаия) призывались на служение, тем отчетливее складывается впечатление, что, во-первых, от рождения они были предназначены на это Богом, и что, во-вторых, существует некая связь состояния их сердца в тот момент с историей их внутренней жизни, отчего и создается впечатление, будто Бог услышал их молитвы о спасении всего народа; в-третьих, произошло это с ними внезапно, до того они и не подозревали о своем предназначении. Так было необходимо для их истинно человеческого развития. Кем я в конце концов стал, в каком-то смысле зависит от прожитой мною жизни. С Иисусом все обстояло иначе: Он был не просто предназначен, Он существовал всегда и стал человеком. Не проявилось ли это становление, с его божественным величием и полнотой, именно в том, что Ему лишь в торжественном призвании (во время крещения), вытекающем из самой Его жизни, полной тоски и мольбы о спасении мира, открылось ясное и полное осознание Своей миссии, значения Своей личности? И если Его переполненной предчувствиями душе виделось великое будущее, то зачем Ему было заботиться о завтрашнем дне? Кроткий и смиренный, Иисус оставался обычным плотником в ожидании того, чему суждено было произойти.

Так Он рос среди людей, не ведающих значения Его личности, не в тишине и спокойствии, а в суете и движении, свойственных человеческой жизни. Если подумать, какой это клубок отношений – человеческое общество, как опутан его нитями человек, особенно молодой или зависимый, например, ученик, работник, сын, как Его любящее сердце в меру возможного выстраивало эти отношения, делая их более сердечными и искренними, то мы представим себе, какую колоссальную борьбу вызывало в душе Иисуса несоответствие Его внутренней жизни тому, что Он наблюдал вокруг.

Он пребывал в лоне Отчем – это было предназначение всего Его существа, о том были все Его мысли. Там была Его родина. Сила и благодать Отцовской любви к Нему и Его любви к Отцу, ясность, истинность того, что Отец был в Нем, а Он – в Отце, и непреходящее значение такого бытия – все это Иисус назовет позже «мир Мой». Для Него он был естественным и единственно правильным, ведь Он с детских лет знал, что именно к этому предназначен человек, это и есть его изначальная суть. И как мучительно было Ему с каждым днем все отчетливее убеждаться, что другим людям этот мир неведом, и только Он пребывает в нем, Он – единственный воистину человек. Вот почему Иисус позже назовет Себя «Сыном Человеческим[39].

Мы могли бы это Его одиночество проследить и глубже. Позднее Он скажет: «Я не от мира сего»[40], подразумевая, что происходит не из наблюдаемого нами материального мира, видимой природы как единого связанного целого, чем предстает перед нами Творение, с тех пор как ею правит некто другой, не Бог. Именно здесь Его сокровеннейшее Я ощущало себя бесконечно одиноким. Конечно, плоть и кровь Иисуса были от этого мира – видимой Вселенной, первой области творения, в которой Он сохранял силу власти Бога. «Я всегда делаю то, что Ему угодно», «Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви» – так скажет Он позже, ощутив Себя победителем в неустанной борьбе, не знающей поражений. Здесь, в Себе Самом, Он был Господь и Победитель.

Но вокруг Себя Иисус почти не видел того, чем было полно Его сердце. Спасителю все реже и реже встречались родственные души, чьи дела и образ мыслей были бы Ему понятны и близки. Все чаще постигало Его печальное разочарование то в одном, то в другом из ближних, и это было для Него мучительной загадкой. Он невольно любил ближнего, как Себя Самого, и эта любовь усиливала боль и стыд за все неразумное, безответственное, что открывалось Ему в нем. Иисус болезненно воспринимал грех, неведомый и непонятный для Него (2 Кор 5:21), представлявшийся Ему чудовищным нарушением естественного порядка вещей, проявлением некоего психического расстройства, несовместимого с тем, что Он называл «мир Мой». И он видел, что эта погибель, поистине всенародное бедствие, распространяется в народе с ужасающей быстротой.

То, что Он возвысился над этой погибелью, конечно, утешало Его, все больше наполняя сердце отрадным предвкушением победы – победы всех. Но Он никогда не упивался мыслью: «Это они такие, Я же не такой». Нам трудно представить, насколько близко Он слился душой с другими людьми, воспринимая их грехи Своими. И когда Он наконец предстал перед Отцом, взойдя на казнь, которой обычно карались преступники, то причины, Его к тому побудившие, были куда проще, бесхитростнее и по-детски наивнее, чем мы, своей школьной мудростью, себе представляем. Иисус, причислявший Себя к нам и не находивший в этом ничего противоестественного, говорил Себе: «Все справедливо, мы того заслужили, чтобы Меня распяли».