Михаил Первухин - Колыбель человечества

• Название: Колыбель человечества
• Автор: Михаил Первухин
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2016

«Колыбель человечества» — увлекательный научно-фантастический роман о ледовых приключениях канадских трапперов, рассказанный от лица полуграмотного зверобоя. Повествование в духе Джека Лондона оборачивается гиперборейской фантазией — поиски заповедных угодий заводят трех друзей-охотников в приполярные области и затерянный город «людей света», живущий по жестоким древним законам. Роман видного русского фантаста и «приключенца» М. Первухина был впервые издан в 1911 г., но не утратил своей занимательности.

---

Ну-с, так вот, значит, бродили мы, трое трапперов, Макс Грубер, Падди и я, по ледяным пустыням Северной Канады в поисках пушного зверя с одним племенем эскимосов, обитавшим раньше в устьях Волчьей реки, а потом пустившимся в странствования.

Ничего себе люди, эти эскимосы. Конечно, не то, что настоящий белый человек или хотя бы метис. Но душа, думаю, и у них есть. Может быть, маленькая, так сказать, неполная, но все же душа. Да, между прочим, я, знаете, думаю, что совершенно напрасно некоторые молодцы полагают, будто у животных души нет: я, например, наблюдая, как живут, ну, хотя бы бобры, — какие хитроумные штуки они устраивают, какие постройки возводят, думаю, что у этих зверьков, пожалуй, души побольше, чем у какого-нибудь парня, который умеет только жевать табак, хвастать да божиться…

Но это, повторяю, я говорю только так, между прочим. А к сути дела относится только то, что мы, трое трапперов, свели, как я сказал раньше, большую дружбу с одним эскимосским племенем, сжились с этими людишками, делили с ними не только кусок хлеба, но и их радости и их горе. Да так, с этими эскимосами, мы и пространствовали тогда три года, от острова к острову. Где можно — на санях. Знаете, — запрягут штук двадцать собак длинноухих в санки легкие, и катай, валяй. Где приходится через какой-нибудь морской рукав пробраться, у эскимосов каюки-лодочки налицо. А кое-где приходится и просто на своих на двоих странствовать, да еще сани за собой тащить десятки миль.

Так побывали мы на островах святого Патрика, а потом по льду добрались и до острова Перри.

Ну, а тут и началось: немец наш, в сущности, и был причиною всего. Я его не виню. Но его проклятые штуки втянули нас в историю, в которую нам не следовало бы мешаться. А, надо вам заметить, на эскимосов он оказывал огромное влияние, и слушали они его как… ну, как древние евреи, когда они, знаете, переселялись на Дальний Запад и шли по пампасам, слушали своего Авраама. И этим влиянием Макс пользовался без особых стеснений, заставляя все племя странствовать, забираться все дальше на дальний север, куда сами эскимосы ни за что не проникли бы. А теперь они шли, и мы с ними. Дело, видите ли, в том, что наш Макс приобрел славу первоклассного шамана.

Правда, он лечил эскимосов. Ну, там разные компрессы или настойки из ягелей и мхов, да еще была у него в запасе хина. А, главное, очень уж он ловко умел зашивать раны. Вот, например, мне как-то пришлось напороться на мускусного быка, который мне ударом крутого рога живот распорол, кишки выпустил.

Что вы думаете?

Макс промыл рану морской водой, кишки опять собрал и аккуратно на место положил. Только, не знаю, собственно, зачем, нитку в морской же воде вымочил, а иголку все на огне нагревал. Но, так или иначе, дырку-то он мне зашил, и отлично срослось все. А теперь имеется только рубец. Ну, да трапперу за этим не гоняться, знаете ли… Вот этими фокусами по части заживления ран приобрел он среди эскимосов большую популярность. Совсем стал «меди-цин-мэн». Но если бы не проделал он одной штуки, все же, думаю, закончилась бы наша дружба с эскимосами тем, что, побродив, племя вместе с нами вернулось бы на берега Волчьей реки и ничего особенного мы не видели бы, не пережили бы. Но тут вышла одна закавыка.

У этих эскимосов и посейчас так бывает: если их меди-цин-мэн выходит больного или раненого, — отлично. Получает он там какое-то вознаграждение. А если залечит его до смерти, то смотри в оба: как бы родственники умершего не запустили тебе в печенку стрелу или не пощупали твоих кишок острием гарпуна. Поэтому, признаться, мы с Падди но очень-то благосклонно смотрели на медицинские подвиги нашего компаньона: хорошо, пока все идет удачно, пока врачеванье идет гладко. Но, вообще, это штука очень тонкая, и порядочному трапперу связываться с такими вещами нет никакого резона, тем больше, когда имеешь дело с эскимосами. С ними самое лучшее держаться в стороне.

А то забьют себе в головы какую-нибудь ерунду, и тогда пиши пропало.

Народ они угрюмый, злопамятный. А уж насчет их суеверности и говорить не стоит: в головах доброй дюжины совсем выживших из ума канадских белых женщин или трех индейских «сквоу» вы не наберете того количества предрассудков, которое сидит в душе самого умного, самого, кажется, здравомыслящего эскимоса.

Вот поэтому-то и говорю: дружить с эскимосами нашему брату, трапперу, конечно, можно. Но особенно сближаться, а, главное, целиком доверять, нет, не следует.

Макс Грубер смотрел на это иначе, все сближался с эскимосами, искал случая и возможности вмешиваться в их дела, в их жизнь, когда, по моему мнению, этого совсем делать не следовало. На этом мы и нагрелись, если можно так выразиться.

Была, знаете, одна семья эскимосская.

Главу этой семьи звали «Сурок», потому что он спать любил. Правду сказать, старикашка был препротивный. Толстый, с гноящимися глазами, с раздувшимся носом, а изо рта волчьи клыки торчат. Была у него застарелая цинга, и она то как будто покидала его, то возвращалась, словно играя с ним. Но славился он у соплеменников своей силой, ловкостью на охоте и своим богатством. А богатство это было тоже весьма своеобразно. Нашел это «Сурок» во время охотничьей экспедиции замерзших одиннадцать человек. По всем признакам, экипаж какого-нибудь затертого льдами китоловного судна. Ну и, конечно, обобрал «Сурок» трупы этих несчастных до ниточки, и хоть кроме жалких лохмотьев почти ничего не было у них, зато привез с собой «Сурок» в эскимосский поселок медную штуку, которую ученые господа назвали бы секстаном. Вся, знаете, если ее почистить, она горит, как настоящее золото.

Ну, и еще притащил он несколько кусков железа, из которого потом выделывал рыболовные крючки. И так далее.

Словом, по эскимосским понятиям был он страшный богач.

И вздумалось этому богачу, на старости лет, обзавестись молодой женой, и выбрал он маленькую эскимосоч-ку. Было ей имя, по-эскимосски, А-на-ик. Кажется, это значит — «прибыль» или «находка», или что-то в этом роде. Но мы ее звали попросту Энни, потому что, знаете, так короче.

Купил «Сурок» эту девочку у отца или отчима, горчайшего пьяницы и нищего, за десять рыболовных крючков, шесть штук собак, матросскую фланелевую рубашку и старый карманный складной нож. Но молодке был он, должно быть, противен, как тысяча чертей, и она сбежала из его чума в самый час брачного пиршества, когда все родичи «Сурка» и соплеменники нажрались до отвала и напились настойки какого-то ядовитого гриба.

Девочку эту поймали, избили, связали. Собственный папаша ее или отчим усердно при этом помогал, как водится, и привезли опять в чум «Сурка», да и закатали опять повторение брачного пиршества. И что тут вышло, никто в точности не знает. Только утром старые ведьмы подняли страшный крик: лежит «Сурок» перед своим снеговым шалашом, не шевелясь, как пробывшая в воде три недели крыса, раздулся горой, а лицо почернело, и смотреть на него страшно. А девочки опять нет.

Ну, и решила вся эта компания, что она, Энни, отравила своего супруга каким-то ядовитым зельем, а сама удрала.

И, Боже ты мой, Господи, какая тут катавасия поднялась!

Опять за беглянкой погнались, нашли, привезли. И, значит, по суду Линча, что ли, приговорили ее к смерти. Но на суде-то этом и были только одни родичи покойного «Сурка», так что приговор несчастной девчонке можно было заранее знать.

Правду сказать, было уже очень противно это, как ее хотели зарезать, словно телушку, на наших глазах. И будь это при других условиях, я и сам бы поднялся на ее защиту. Но тут дело было безнадежно, и так бы девочке и пропасть.

Однако вышло не так.

Как сказали мы нашему Максу, в чем дело, тот совсем с ума спятил. Даже побелел весь.

— Я, — говорит, — хоть и выгнан со службы, но я — офицер. И честь моего мундира не позволяет мне допустить подобное варварство…

Подивился я: что эта за штука — честь мундира?

Во-первых, уж если на то, никакого подобия мундира на нашем приятеле никогда и никто из нас не видел.

Таскал он гарусную вязаную фуфайку, купил ее за доллар у одного солдата в форте Гуд-Хоп.

Затем была у него великолепная охотничья куртка из оленьей замши. Ну, когда бывало уж слишком холодно, то напяливал он на свои плечи еще эскимосскую «малицу», меховую рубашку с расшитыми рукавами. А мундир? Да его не было и в помине!

Но тут расходился наш «дутчмэн». Ходит петухом, усы закрутил кверху, глаза блестят:

— Не позволю! Не допущу!

Ну-с, чтобы долго не рассказывать, вышла тут такая история: задал наш Макс эскимосам вопрос, спрашивали ли они дух самого «Сурка», кто виновник его смерти.

Те глаза, извините, вылупили.

А «дутчмэн» на своем стоит:

— Да как же так? Да отчего же вы его не спросили?

— А как его спрашивать? Мы знаем, что лежит он, молчит. Вот и все. А чтобы еще его спрашивать, никому и в голову не приходило!