Василий Балябин - Забайкальцы (роман в трех книгах)

• Название: Забайкальцы (роман в трех книгах)
• Автор: Василий Балябин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Роман Василия Балябина «Забайкальцы» — широкое эпическое полотно, посвященное сибирякам, потомкам отважных русских землепроходцев, тем, кто устанавливал советскую власть на восточных окраинах необъятной России, дрался с белогвардейскими бандами и японскими интервентами.

Перед читателем проходят образы руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, большое место в произведении занимает образ легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо.

Роман В. Балябина глубоко и верно воспроизводит атмосферу эпохи, он проникнут пафосом всенародной борьбы за победу советской власти.

---

— Храни тебя чарича небешная, кажаншка божья матеря. Пошлужи, Андрюшенька, верой и правдой чарю-батюшке, поштой за веру правошлавную…

Вскоре вся компания провожающих двумя шеренгами двинулась вдоль по улице, а посреди них, с конями в поводу, Андрей и Мишка. Кто-то запел, и все хором подхватили:

Прощай, сто-о-ро-о-нушка моя родная,
Ой да вы прощайте, милые друзья,
Благослови-и-ко, маманька родна-а-я,
Ой да, может, на смерть иду, мальчик, я-а…

Глава XVI

Войска новоиспеченного «походного» атамана Семенова отступали во всех направлениях, все более сжималась подкова красного фронта.

Один из семеновских кавалерийских полков, в котором находился и Спирька Былков, чтобы оторваться от красных, сделал ночной стоверстный переход и, остановившись в поселке Черный ЯР, начал спешно окапываться, готовиться к обороне.

Веселая жизнь началась у Спирьки Былкова после того, как он, бросив Янкова, переметнулся к белым. Ему, любителю легкой жизни и поживы, особенно привольно было во время весеннего семеновского наступления. К этому времени на погонах у него появились уже три урядницкие нашивки, он командовал взводом, в который подобрал самых что ни на есть отъявленных головорезов изо всего полка. Во главе этой банды любил Спирька первым ворваться в захваченное село, чтобы раньше других «погостить» у сельчан, пошарить у них в ящиках, «подержать за кисет» перепуганного хозяина. Потому-то имел Спирька заводного коня, навьюченного всяким добром, да и сам-то ходил щеголем: фуражка на нем касторовая, сапоги хромовые, гимнастерка из тонкого дорогого сукна. Пуще всего на свете любил Спирька золото. В кармане у него не переводились золотые пятирублевки царского чекана, грудь украшала золотая цепочка от часов, на руках, чуть не на каждом пальце, золотые кольца; даже лампасы на синих галифе блестят как золотые, потому что не из простого сукна они, а из атласной ленты.

В поселке Черный Яр Спирьке не повезло: ничего не добыл он для себя, ни золотишка, ни подходящих манаток. У двух богатых хозяев побывал он, старательно проверил их сундуки — и все без толку.

На постой Спирька и пятеро белогвардейцев из его взвода заехали к богатому казаку. Но и тут ничем не поживился Спирька. Матюгаясь, ходил он по ограде, по-хозяйски заглядывая во все закоулки. Побывал он и на сеновале, и в гумне, и в добротных, крытых тесом амбарах.

Хозяин, высокий рыжебородый старовер, молча наблюдал с крыльца, как в его усадьбе бесцеремонно распоряжается всем рябой, зеленоглазый урядник.

Приказав своим казакам расседлать коней, а после водопоя задать им овса, Спирька прошел в дом, посоветовал перепуганной, побледневшей при его появлении хозяйке: «Богородской травы напарь да и выпей, от испугу помогает. И чего забоялась-то? Тесто вон в квашне-то через край пошло. Напеки-ка лепешек нам к завтраку, да сметаны побольше занеси, масла. Вечно учить вас надо хорошему обхождению, а сами сроду не догадаетесь!»

Спирька сел на скамью, зажал между коленями шашку. В избе появился хозяин, тихонечко присел к столу.

— Тоже мне жители, — напустился на него Спирька, — сбоку посмотреть — богачи, а лопоти[76] ни на себе, ни перед собой. В церкву-то в чем же ходите по праздникам?

— До праздников нонешний год! — Хозяин, искоса поглядывая на жену, взглядом приказывая ей помалкивать, поглаживал бороду, тянул жалобно: — Нету, восподин урядник, ничего у нас нету. Пообносились за войну-то, в чем на работу, в том же и в церкву идем. Что ж поделаешь, бог простит.

— А кони где у тебя?

— Три кобыленки осталось с жеребятами, только и всего. Пять лошадей что ни лучших взяли намедни красные, а взамен даже и клячи водовозной не оставили.

— Как это они бороду у тебя не оттяпали на чембуры! Ишь какую отрастил, как у жеребца хвост. Хитер ты, дядя, ох и жмот! Сколь живу — первый раз такого вижу.

Укоризненно покачав головой, Спирька достал из кармана серебряный портсигар с папиросами.

— Не надо, восподин урядник, не надо! — взмолился старовер. — Не дыми, пожалуйста, не погань хоть избу-то…

— Ага, не пьешь из этого!

— Бери што тебе надо, — жалобным голосом упрашивал хозяин, просительно прижимая руки к бороде, — бери, только не жги эту зелью проклятую!

— Ладно уж! — Сощурив глаза в презрительной улыбке, Спирька положил портсигар обратно в карман. — Так и быть, уважу по старой дружбе. А ты за мою доброту поторопи-ка хозяйку с лепешками-то. А к обеду прикажи ей щей наварить пожирнее человек на десять… ну и поджарить там чего-нибудь получше. Да мяса-то не жалей, я ведь видел, сколько его висит в амбаре-то. А не то как приведу к тебе на постой целый взвод, да все трубокуров хороших, так они тебя насквозь прокоптят, из рыжего черным сделают. Так что не доводи до греха, за ваши же антиресы воюем, спасаем вас от большевизны.

После обеда Спирька до вечера отсыпался на сеновале, а в ночь сам напросился в разъезд во главе десятка баргутов: он надеялся побывать на дальних заимках богачей и проверить, не там ли они прячут свое добро.

Довольнехонек возвращался Спирька из ночного разъезда на следующее утро. Ночью около одной из заимок удалось ему окружить красногвардейский разъезд из пяти человек. И хотя в этом бою потерял Спирька убитыми четырех баргутов, досталось от него и красным: только двоим из них удалось прорваться сквозь кольцо окружения, ускакать к своим. Двое остались лежать навсегда в кустах около речки, помеченные пулями баргутов; пятого, раненного в ногу, взяли живым.

При воспоминании о событиях минувшей ночи весело щурились зеленые глаза Спирьки, а толстые губы его расползались в довольной улыбке.

«Хорошо у меня получилось, удачно! — ликовал он про себя, — Языка захватил, да ишо и пакет при нем, а уж там наверняка секреты всякие прописаны. За такое дело мне, как старшему, обязательно награда будет: могут и крест на грудь повесить, а уж в вахмистры-то безусловно произведут. А там и до подхорунжего один шаг. Да-а, кому-кому, а мне везет по службице, не зря говорят про меня, что в сорочке родился, так оно и есть».

От веселых мыслей и утро казалось Спирьке краше обычного. А оно и на самом деле было замечательное: сыпали сверху серебристые трели жаворонки, покрытая росой, искрилась под лучами раннего солнца, переливалась всеми цветами радуги бескрайняя степь. А в селе густо дымят трубы, поют петухи, играет на трубе пастух, на луг из села пестрой цепочкой тянется стадо коров.

Радостно у Спирьки на душе, услужливое воображение рисует ему картины будущего одну радужнее другой. Вот кончается война, семеновцы разгромили красных. Подхорунжий Спиридон Былков возвращается в родную станицу богачом. На двух заводных конях привозит он всякого добра и золота полные карманы. На такого героя-франта все девки заглядываться будут, и женится Спирька на первейшей изо всей станицы красавице. Дом себе отгрохает Спирька под железной крышей, получше еще, чем у Поликарпа Власьевича, и заживет он припеваючи: работать будут на него работники, а его дело только распоряжаться всем да водочку попивать с друзьями. А там, гляди, и в станичные атаманы выберут, будет управлять всей станицей, разъезжать в фаэтоне по селам, ото всех ему почет, уважение. Вот она какая жизнь-то впереди, только бы войну закончить поскорее да с большевиками расправиться, чтоб и думать они забыли про революции да про социализмы эти всякие.

А часом позднее Спирька докладывал своему командиру Тирбаху о ночных происшествиях, как всегда привирая, преувеличивая свои заслуги.

Есаул только что встал с постели, сидел за столом в незастегнутом френче. Щуря от солнечного света заспанные, припухшие глаза, он растирал левой рукой голую грудь, зевал. Оживился есаул лишь после того, как Спирька сообщил о взятом в плен красногвардейце и положил на стол отобранный у пленника пакет.

— Ага! — Тирбах пробежал глазами адрес на пакете. — Хорошо. Так говоришь, красных целый взвод был?

— Так точно, господин есаул! Тридцать человек их было! — не моргнув глазом, соврал Спирька и продолжал расписывать дальше — Как залпанули мы по ним из засады, сшибли двоих — у них сразу же паника. Я вижу, дело такое — командую своим: «По коням! Шашки вон, в атаку!» Ну и взяли их в работу: восьмерых изрубили в капусту, остальные наубег, только тем и спаслись, что кони у нас притомились. Из моих тоже полегло четверо, ну а их-то втрое больше.

— Молодец, Былков! К награде тебя представлю.

— Рад стараться, господин есаул! — гаркнул Спирька, еле сдерживая заклокотавшую в груди его радость. — Пленного куда прикажете?

— Веди его сюда.

Когда Спирька вышел, есаул разорвал конверт, извлек из него отпечатанный на машинке лист — приказ по фронту, подписанный командующим Сергеем Лазо. Прочтя первые строчки, есаул насупился, и чем дальше он читал, тем больше хмурился, и было отчего. В первом пункте приказа Лазо объявлял благодарность командиру пехотного полка Павлу Журавлеву за то, что им был окружен и полностью уничтожен гарнизон белых в селе Ключевском. В приказе подробно перечислялось, сколько орудий, пулеметов и боеприпасов было захвачено в ключевском бою красными пехотинцами.