Василий Балябин - Забайкальцы (роман в трех книгах)

• Название: Забайкальцы (роман в трех книгах)
• Автор: Василий Балябин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Роман Василия Балябина «Забайкальцы» — широкое эпическое полотно, посвященное сибирякам, потомкам отважных русских землепроходцев, тем, кто устанавливал советскую власть на восточных окраинах необъятной России, дрался с белогвардейскими бандами и японскими интервентами.

Перед читателем проходят образы руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, большое место в произведении занимает образ легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо.

Роман В. Балябина глубоко и верно воспроизводит атмосферу эпохи, он проникнут пафосом всенародной борьбы за победу советской власти.

---

Пока работники накормили быков и лошадей сечкой, замешенной в двух больших колодах и старой лодке, наложили в телеги сено, мешки с семенами и бороны, взошло солнце. Из бани с ведрами на коромысле вышла Настя, красная, разопревшая от жары.

— Баня готова! — крикнула она Ермохе. — Идите мойтесь!

— Ладно, — ответил Ермоха. — Веники-то есть там?

— Есть, хватит вам…

― То-то же.

После того как работники попарились в бане, Савва Саввич позвал их в дом. В горнице, куда они прошли следом за хозяином, было особенно уютно, опрятно, пол так чисто проскоблен, что работники, боясь запачкать его своими ичигами, остановились у порога. Савва Саввич зажег перед образами свечи, началось моление.

— Благословен господь бог наш, — певучим тенором начал Савва Саввич и, земно поклонившись большой иконе Спасителя, продолжал, осеняя себя широким крестом: — Отче наш, иже еси на небесах… — Голос хозяина звучал торжественно, мерно тикали стенные часы, ярко теплились восковые свечи, блестели медные и золоченые киоты, блестела розовая лысина Саввы Саввича, пахло ладаном, распаренным березовым листом и гречневыми блинами, которые пекла на кухне Макаровна.

Еще не остывшие после бани, потные, с красными от пара лицами, работники молились так же истово, как и Савва Саввич. Никита и крестился так же широко, размашисто, как хозяин. Ермоха же метал на грудь такие мелкие крестики, словно не молился он, а пришивал к рубахе пуговицы. В мокрой, свалявшейся прядями бороде старика запутался зеленый лист от веника.

— Восподи, Исусе милостливый… — шептал он, немного склонив голову, а правая рука его все так же моталась, петляла на середине груди.

Лениво молился Илюшка. Он не шептал никаких молитв, а, перекрестившись раз-другой, косился глазами на кухню, ловил носом вкусный запах блинов.

Солнце приподнялось над сопками, когда работники, напутствуемые благословениями Саввы Саввича, тронулись со двора. Впереди на трех тяжело нагруженных телегах ехали Ермоха с Никитой. Следом, за ними Илюшка верхом на гнедой кобылице гнал шесть пар быков.

Управившись со стряпней, Матрена тоже пошла помыться в бане, а следом за ней и Настя. Войдя в предбанник, она села на низенькую скамеечку, начала раздеваться и в это время почувствовала незнакомую ей тупую боль в животе. Настя поморщилась, крепко потерла заболевшее место. С чего бы это? Не дровами ли надсадилась?

Однако боль вскоре же прошла, Настя успокоилась и, раздевшись, поспешила в баню. Едва она открыла дверь, как на нее жарко дохнуло горячим паром. Еле различимая в пару, Матрена лежала на полке спиною к Насте и яростно нахлестывала себя веником.

— Федоровна, — тяжело дыша от чрезмерной жары, прохрипела Матрена, — будь добра, подкинь еще… ковшик… из зеленой… кадушки…

— А если из колоды? — переспросила Настя. — Не все ли равно вода-то?

— Да я в кадушку-то, — Матрена говорила прерывисто, с придыханием, — травы богородской… заварила… пар от нее… пользительный… от лихоманки.

— Во-от оно что!

Настя зачерпнула из кадки полный ковш, выплеснула его на каменку. Раскаленные камни громко зашипели, защелкали, крутой пахучий пар клубом ударил в потолок, жарким туманом разлился по всей бане. От жары у Насти захватило дух, закружилась голова, она опустилась на край большой, выдолбленной из лиственницы колоды и в это время снова почувствовала в животе и пояснице ноющую боль.

— Ох! — подперев руками бока, Настя откинулась головой назад, спиной оперлась о стену. — Тетка Матрена!..

— Что такое? — Матрена по голосу поняла: случилось что-то неладное, отбросила веник в сторону, спустилась с полка. — Да ты, девка, уж не родить ли собралась?

— Не знаю, — со стоном выдохнула Настя. По искаженному страданием лицу ее катился крупный пот, в глазах застыл испуг. — Рано, однако… еще… ох…

— Одевайся живее! — Матрена быстро накинула на Настю ее сорочку, юбку. — Теперь уж не до мытья. Я тебя в зимовье к нам заведу, а сама за бабушкой. Ты пока полежишь там на нарах, отдохнешь, а я живо сбегаю.

Савва Саввич сидел на веранде за столом, что-то записывал в толстую клеенчатую тетрадь. Он видел, как бабы из бани прошли в зимовье, как Матрена, на ходу повязывая платок, торопливо выбежала в улицу, и сразу же понял, в чем дело.

— Приспичило халяву, — злобно прошипел он сквозь зубы. — Чтоб тебе не разродиться, паскудница окаянная!

Семен поднялся с постели, как всегда, позднее всех в доме. Когда он, умывшись на кухне, вышел на веранду, Савва Саввич подсчитывал что-то на счетах, медленно передвигая костяшки, и записывал в тетрадь. Он ни словом не обмолвился о Насте, заговорил о другом:

— В Манжурку[25] собираюсь ехать завтра.

Семен протянул было руку за чайником, но при этих словах Саввы Саввича опустил ее на стол и удивленно посмотрел на отца.

— В Маньчжурию? Почему теперь-то?

— Был вчера у меня Ванька Ли-чан. Ну так вот с ним Ван Цай, купец манжурский, заказывает, чтобы я ехал к нему незамедлительно насчет подрядов кое-каких договориться. Вот я надумал, кстати, тово… увезу туда шерсти бараньей, ее накопилось пудов десять. Масла бочонка два, оно весной-то завсегда в хорошей цене ходит. Кож сырых, овчин… воза два всего-то наберется. Вот все и увезу да и тово… переведу на деньги. Ну и оттуда привезу кое-чего для домашности, оптом-то все это дешевле обойдется…

Семен налил себе чаю, помолчав, одобрительно кивнул головой:

— Конечно, съездить — дело хорошее. Когда вернешься?

— Думаю, что за неделю обернусь. Я с собой Спирьку Лоскутова возьму, парень он проворный, не гулеван. А ты тут посматривай, как работа идет на полях, ну и все такое… прочее…

— Значит, на пашню мне ездить?

— А хоть бы и съездил раз-другой, так тоже не беда. Оно, положим, Ермошка работник, тово… надежный, а и за ним догляд надо. А то не дай бог, загулеванит— ну и пиши пропало. А я постараюсь к егорьеву дню вернуться.

Старик умолк, задумавшись, барабанил пальцами по столу.

«Новая забота, — думал он, глядя мимо Семена. — Крестить придется ублюдка-то, куда денешься?»

После завтрака Семен ушел в управу, где он по-прежнему работал писарем. Оставшись один, Савва Саввич вновь принялся за свои подсчеты.

Время подходило к полудню, старик уже собирался пойти соснуть часок-другой, но, увидев спешившую к нему Марфу, задержался. В цветастом ситцевом сарафане и белом коленкоровом платке, Марфа так и сияла радостью, полное лицо ее порозовело, а губы ежились в лукавой улыбке. По веселому виду Марфы Савва Саввич догадался, что роды прошли благополучно. Он недовольно поморщился, потер рукой лысину.

— Со внуком тебя, Савва Саввич! — сладеньким голоском пропела Марфа, едва появившись на веранде. — Казака бог дал, на радость тебе. Уж такой-то, Христос с ним!..

И не закончила, потому что Савва Саввич, сердито крякнув, так ворохнул на нее глазами, что Марфа сразу прикусила язычок, веселость с нее как рукой сняло.

— Я на минутку, — смущенно забормотала она, оробев под суровым взглядом хозяина, — думаю, сбегать надо, Савве-то Саввичу сказать. Ужо побегу к родихе. — И затопала по ступенькам крыльца обратно.

* * *

Крестить новорожденного решили в весенний праздник, день Георгия Победоносца. Макаровна, помня строгий наказ Саввы Саввича, готовилась к крестинам «внука», как к свадьбе. Стряпать Макаровне помогали и Марфа, и Матрена, и даже Настя, только что оправившаяся после родов.

Три дня в доме Пантелеевых стоял дым коромыслом, из открытых окон кухни в ограду и даже в улицу доносился запах жареного мяса, печенья, медовых ватрушек и оладий, сваренных в масле.

Вечером, накануне егорьева дня, с пашни приехали работники, чтобы помыться в бане, отдохнуть на празднике. К этому же времени вернулся из поездки в Маньчжурию и Савва Саввич. На двух тяжело нагруженных телегах, укрытых холстиновыми полостями, привез он из Маньчжурии всякого добра.

Разгружать телеги, заносить товары в амбар Спиридону помогал Ермоха. Савва Саввич, в новых сапогах и диагоналевых шароварах с лампасами, веселый по случаю удачной поездки, поскрипывая сапогами, показывал работникам, что и куда складывать. От Макаровны он уже слышал, что работа без него шла хорошо, что посеяли уже около пяти десятин пшеницы. И теперь, глядя на Ермоху, проходившего мимо с кулем соли на плече, старик подумал:

«Молодец все-таки Ермоха, надо будет подарок ему сообразить, обрадую старого черта парой сапогов, он тогда еще лучше стараться будет».

Он хотел было сделать это теперь же, но, по старой привычке все хорошо обдумывать, решил дело с подарком отложить до завтра. Ермохе же сказал, когда тот занес в амбар тюк с мануфактурой:

— Вот сюда, Ермошенька, положь, на ящики. Тут и тебе есть от меня гостинчик за хорошую работу. Завтра, как приду с обедни, заходи ко мне за подарком.