Дмитрий Новокшонов - Речь против языка

• Название: Речь против языка
• Автор: Дмитрий Новокшонов
• Жанр: Культурология
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-7598-1365-1

В монографии рассказывается об истоках и становлении ремесла психолингвистики. Изучение предложенного материала вкупе с самостоятельной проработкой нескольких образцовых психолингвистических отрывков, помещенных в Supplements позволит желающим вполне овладеть профессиональным жаргоном психолингвистов. Положительной стороной книги является краткое изложение новых данных об истории русского и славянских языков и народов.

Книга адресована филологам и историкам.

---

Еще В. фон Гумбольдт писал, что язык бесконечным образом использует конечные средства[138]. А.Н. Хомский и С.А. Линкер доказывают, что способность сознания к языку у людей врожденная.

Хомский отметил две главные языковые данности. Во-первых, каждое предложение, которое человек произносит или понимает, это принципиально новое сложение слов, впервые возникающее в истории вселенной. Во-вторых, дети от рождения несут в себе знание закономерности осмысленного речевого строя, общего для грамматик всех языков, единую грамматику[139], которая подсказывает им, как выделять образчики словосочетаний в речи родителей (примеч. cxcix). Еще до лепета у малышей наблюдаемо так называемое гуление, гулят даже глухонемые от рождения, однако лепетать начинают только слышащие, отвечая так на речь родителей (примеч. сс).

По мнению Л. В. Щербы, возможны случаи, когда оба языка (родной и иностранный) «образуют две отдельные системы ассоциаций, не имеющие между собой контакта», что наблюдается у людей, «выучивших иностранный язык от иностранных гувернанток, с которыми они могли говорить только на иностранном языке с исключением всякого другого. Поэтому им никогда не представлялось случая переводить с иностранного языка на свой родной и обратно… Поэтому оба языка образуют в данном случае две самостоятельные области в мышлении лиц, ставших двуязычными таким путем» (примеч. cci). С другой стороны, Щерба говорит о результатах освоения второго языка в особых условиях, где с начала и до конца обучения не могло быть переводных упражнений, а само научение было сродни овладению родным языком – в условиях ситуативно обеспеченного общения (примеч. ccii).

Обучающийся ребенок ясно понимает, какой язык принадлежит хозяину, а какой – слуге. Таким двуязычным был мальчик

А.С. Пушкин, научившийся иностранному языку от французских рабов. Воспитание его мало заключало в себе русского: он слышал один французский язык; гувернер его был француз, человек неглупый и образованный; библиотека его отца состояла из одних французских сочинений[140].

Отмеченное не противоречит известной Платону мысли, что «никакое имя не существует по природе, но все – по установлению». В жаргоне лингвистов для этой простой мысли установлено наименование «конвенционалистической теории языка». Речь развивает язык от жестов к словам, как средству обозначения предметов (примеч. cciii).

Ученик и главный оппонент Н. Хомского Дж. Лакофф опровергает идею «синтаксис über alles» и утверждает, что семантика – главная составляющая языка, а основа мышления – метафора. С теорией метафор связана его мысль, что человек мыслит в концептуальных рамках и неосознанно адаптирует поступающую информацию о мире так, чтобы втиснуть ее в эти рамки (примеч. cciv).

Заимствования из языков италиков объединяют аккадский, хурритский и урартский языки. Это сходство их словарей было замечено после появления в сети книги «Римские невозвращенцы: утешение дырой» (примеч. ccv). Аккадский язык является семитским, на памятниках хурритского языка различают шесть диалектов, не считая говоров Аррапхи и Алалаха (примеч. ccvi). Взаимное родство языков семитских теснее, чем индоевропейских (индогерманских, арийских) (примеч. ccvii). Принятое в языкознании деление языков на индоевропейские и семитские хорошо описано и отражает разные способы мышления их носителей. Воздействие семитского языкового мышления на речь господ привело к явлению, которое заметил А. Шлейхер, разделивший языки бывших рабовладельцев на синтетические (сохранившие падежные окончания имен) и аналитические (утерявшие падежные окончания) (примеч. ccviii). Синтетические (флективные)[141] языки (русский, малоросский, белорусский, литовский и т. д.) сохранили в себе больше общего с языком римских господ-праотцов, чем осемиченные аналитические[142](английский, болгарский и т. д.).

Аристотель заметил: «Сколькими способами говорится, столькими же способами означает себя бытие» (примеч. ccix). С этой его мыслью на свой лад согласились Б. Уорф и повторяющие его психолингвисты В.А. Звегинцев и И.Н. Горелов:

Утверждение, что мышление является материалом языка – это неверное обобщение более правильного образа, что мышление является материалом различных языков. Именно эти различные языки суть действительные явления (примеч. ссх).

В этом смысле весьма существенна разница между флективными и аналитическими языками. «В аналитическом языке нет вариантов[143], поэтому здесь можно либо что-то сказать, либо ничего не сказать».

Совершенно иное положение во флективных языках. Здесь налицо вариативность (изменчивость), которая быстро растет к астрономическим значениям с увеличением числа связанных в предложение знаменательных слов. Выраженная этим числом средняя длина предложения русской письменной речи превышает 10, т. е. пишущему приходится в среднем выбирать один из 10! (3 628 800) вариантов оформления одного и того же.

Отсутствие вариантов в аналитическом языке позволяет отстранить от результата говорящего (или пишущего), снять проблему (труд) выбора, реализации (осуществления) одной из множества возможностей: в аналитических языках эти трудности даже не осознаются. Когда же речь идет о флективном строении речи, говорящий, как источник порядка, снятого выбора, неустраним: порядок здесь вносится извне через осознанный или неосознанный выбор говорящего, что и делает его виновником именно этого, а не какого-то другого порядка (примеч. ccxi).

Эпикур учил, что язык (речь) имеет естественное происхождение, его мысль об этом попытался переложить на новый лад природный грузин И.В. Сталин. Лукреций Кар, издавший свою книжку De rerum natura («О природе вещей») незадолго до ухода тысяч своих читателей вместе с М. Крассом на Восток, установил строгое соответствие не только между звуками и чувствами, но и между звуками и предметами, которые действуют на чувства:

Наконец, что такого удивительного в том, что человеческий род… помечал вещи в соответствии с разными чувствами различными звуками (pro vario sensu varia res voce nataret (примеч. ccxii)) (примеч. ccxiii).

VII. Яблони и яблоки

Стивен Пинкер (примеч. ccxiv) выстроил аргументацию,

которая ведет от болтовни современных народов к предполагаемым грамматическим генам… Решающий аргумент состоит в следующем: сложно организованный язык универсален, потому что дети фактически вновь изобретают его, поколение за поколением, не потому, что их этому учат, не потому, что они изначально умны, не потому, что им это полезно, а потому, что они просто не могут не делать это.

Хотя историческая лингвистика может проследить развитие современных сложно организованных языков до их более ранней ступени, это просто отодвигает проблему на шаг назад; нам нужно увидеть, как люди создали сложно организованный язык с нуля. И это можно сделать[144].

Подобные известные случаи являются следствием работорговли по берегам Атлантики и возникновения рабства в южной части Тихого океана. Возможно, памятуя о Вавилонской башне, некоторые хозяева табачных, хлопковых, кофейных и сахарных плантаций умышленно смешивали рабов и работников, говорящих на разных языках; другие хозяева предпочитали ту или иную национальность, но вынуждены были мириться со смешанным составом работников, поскольку альтернативы не было. Когда носителям разных языков приходится общаться, чтобы выполнять практические задания, но они лишены возможности выучить язык друг друга, они вырабатывают жаргон на скорую руку под названием «пиджин».

Пиджин – это обрубленные цепочки слов, позаимствованные из языка колонизаторов или владельцев плантаций, сильно варьирующиеся в отношении порядка слов и с минимальным содержанием грамматики. Иногда пиджин становится лингва франка и постепенно усложняется в течение десятилетий, как это произошло в наши дни с пиджин английским в южной части Тихого океана. (Принц Филипп пришел в восторг, когда во время своего визита в Новую Гвинею узнал, что на здешнем языке его именуют буквально как fella belong Mrs. Queen «парень принадлежать Госпожа Королева».)

Д. Бикертон установил, что во многих случаях пиджин может быть одним махом преобразован в полноценный сложный язык: для этого нужно лишь оставить наедине с языком пиджин группу детей в том возрасте, когда они только начинают усваивать родной язык. Такое происходило, когда дети были изолированы от их родителей и за ними приглядывал рабочий, разговаривавший с ними на пиджин. Не удовлетворенные простым воспроизведением несвязанных цепочек слов, дети привнесли грамматическую систему туда, где ее не существовало ранее, результатом чего стал качественно новый и очень выразительный язык. Язык, в который преобразуется пиджин в результате освоения его детьми, называется креольским языком.

Незадолго до начала нашего столетия произошел бум на сахарных плантациях Гавайских островов, и потребность в рабочей силе моментально исчерпала возможности местного населения. Рабочих привозили из Китая, Японии, Кореи, Португалии, Филиппин и Пуэрто Рико, и язык пиджин развивался быстро. Многие из рабочих-эмигрантов, которые стояли у истоков этого языка, были еще живы, когда Бикертон брал у них интервью в 1970-х годах[145] (примеч. ccxv).