Ганс Фаллада - Фридолин, нахальный барсук

• Название: Фридолин, нахальный барсук
• Автор: Ганс Фаллада
• Издательство: Два Слона
• Жанр: Детская проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86699-088-3

Как прожить на Земле, которую Создатель почему-то не устроил исключительно для твоих барсучьих нужд? Как тут не быть всегда угрюмым? А люди? Они тоже думают только о себе и готовы уничтожить всех, кто им мешает. Как же жить им рядом, барсукам и людям?

Эту добрую и очень правдивую, с замечательным юмором, но… все же чуть грустную книгу написал знаменитый немецкий писатель в последний год Второй мировой войны.

Для младшего и среднего возраста.

---

Подошел хозяин, увидал, как Аста роет землю, и сказал сердито:

— Я же сразу понял, что ты опять просто хочешь в огород, охотиться на ежей! Ко мне, Аста, живо!

Но овчарка, наконец-то свободная и воодушевленная охотничьим азартом, даже не думала отказываться от своих намерений; она просто отбежала немножко подальше и вновь принялась рыть землю.

— Проклятая собака! — воскликнул хозяин в ярости и ринулся во тьму вслед за собакой. Дело в том, что у хозяина была еще и хозяйка, иными словами — его жена, и она могла здорово рассердиться, если собака проберется в огород, потопчет ухоженные грядки и помнет своими грубыми лапами нежные растения. — Ты будешь слушаться?! — гневно кричал хозяин.

Но прежде, чем он обнаружил в ночной тьме собаку, она юркнула в быстро прорытый под забором лаз и как безумная начала метаться по огороду, принюхиваясь к многочисленным барсучьим следам. Но мама Фридезинхен, только заметив, что собака приближается к огороду, быстренько вывела детей оттуда через свою лазейку и отправилась с ними к амбару, в густые колючие заросли терна, где они смогли укрыться.

— Ну, погоди, окаянная шавка! — крикнул хозяин и поспешил проникнуть в огород через калитку, гонясь за собственной собакой. Собака же, погнавшись за барсуками, тем временем учуяла, что их уже нет в огороде, и через открытую калитку дунула наружу, к зарослям терна, при этом чуть не сбив с ног хозяина. Фридезинхен между тем тихо и незаметно отвела детей обратно в огород, к спасительным зарослям гороха.

Так и продолжалась эта безумная погоня: в огород, из огорода! Уж какой быстрой была собака, но барсуки были еще быстрее, ибо собаке приходилось делать все большие круги, бегая через калитку, а барсуки пользовались своими лазейками под забором.

Наконец хозяину удалось заловить Асту и тем самым положить конец всей охоте. Покуда барсуки тихо и мирно трусили к лесу, они еще долго слышали жалобные подвывания Асты, за свои добрые намерения получившей от хозяина хорошую трепку. Но хуже всего было на следующее утро хозяйке, жене хозяина, когда она увидела свой опустошенный огород. Хозяину, правда не задали трепки, как Асте, но ему пришлось выслушать немало злых слов и смотреть в очень сердитое лицо, да и обед в последующие дни был не слишком обильным. А барсуки надолго прекратили свои экскурсии в поле и в огород: мама Фридезинхен не была создана для таких волнений, и дети ее, как истинные барсуки, — тоже.

Мало-помалу год врастал в лето, и благодаря всему, что выросло и созрело в лесу и на лугах, стол у барсуков делался все разнообразнее и богаче. Им не надо было теперь снаряжать ночные экспедиции, всюду корм был в изобилии. Голод легко утолялся, и они раньше возвращались домой, в нору, вскоре ставшую уже тесной для троих. Они помногу спали — любимейшее занятие барсуков, — а если и вылезали из норы при ярком свете солнца, то детских игр уже не затевали. Фридолин и Фридерика стали почти взрослыми, радостные дни детских забав остались позади; теперь они, так же как мама Фридезинхен, молча лежали на солнышке, грея то живот, то спину.

Если же на Фридолина подчас нападала охота озоровать, он толкал Фридерику рыльцем и требовал, чтобы она играла с ним — притворялась мертвой или копала землю наперегонки с ним, то обе дамы строго выговаривали ему за такое небарсучье поведение, презрительно фыркали и продолжали лениво жариться на солнце. Особенно тут отличалась сестрица Фридерика, вечно дурно настроенная и ворчливая, этими качествами, вообще-то ценимыми у барсуков, она даже превосходила маму Фридезинхен. Она иной раз так жаждала уединения, что даже не желала потесниться, чтобы дать матери и брату возможность спать в их пока еще общей норе. Тишком, первой пробиралась она в мшистую спаленку, садилась у входа и, фыркая, показывала идущей следом матери зубы, отвоевывая свое право на общее место. Фридезинхен шипела и тоже скалила зубы, и случалось, дело доходило до легкой позубовщины, короче говоря, мир, в честь которого они все были названы[1], был окончательно изгнан из маленького дома.

Но все-таки мать еще была самой сильной и частенько задавала взбучку своей подросшей дочери, очень ясно показывая, насколько ей милее всегда нежный сынок. Тогда Фридерика начинала следить за ним, то и дело кусала его, во время ночных вылазок выхватывала добычу прямо у него из пасти, вечно теснила его на ночлеге, так что он ни отдохнуть не мог как следует, ни вытянуться как хочется.

Наверно, Фридолин часто плакал бы горькими слезами, если бы барсуки умели плакать, но и без слез он частенько грустил и падал духом. Дивное лето уже не радовало его. Он думал о том, как все-таки тяжело жить скопом, и в мечтах уже видел себя совсем одиноким в чудесной, выстланной мхом норе, а рядом — кладовка, битком набитая морковью, и все это далеко-далеко от людей, от собак и барсуков.

Мама Фридезинхен часто утешала его мудрыми словами.

— Сыночек, — говорила она, — не отчаивайся и не падай духом. Твоя сестра входит в возраст, когда уже пора думать о собственном доме, — она просто еще сама не знает, чего хочет. Но однажды она прозреет, и мы с тобой отдохнем от нее.

Так оно и вышло. Как-то ночью они втроем отправились на дальнюю экскурсию в местность, где еще ни разу не бывали. На песчаном склоне стояли редкие буки — последние деревья Хуллербушского леса. Здесь они росли уже вперемежку с древними, искривленными ветром соснами, толстые корни которых извивались на песчаной почве, точно змеи. На песчаном склоне виднелось множество дырок — это были кроличьи норки, а внизу, насколько хватало глаз, расстилались поля и луга.

Едва Фридерика увидела этот склон, она начала беспокойно бегать взад и вперед, тыкалась своим рыльцем во все кроличьи норки и коротко, взволнованно пищала. Наконец, она остановилась перед какой-то норкой, над которой, точно арка, изгибался гигантский смолистый корень, села и без обиняков объявила: тут она сидит, тут и останется.

Напрасно мудрая матушка Фридезинхен говорила ей, что этот склон совершенно не приспособлен для барсучьих нор. Кролики, этот беспокойный и шумный народец, не дадут ей покоя, они ведь вечно во что-то барабанят, к тому же в такой близости от полей и лугов ей будут постоянно мешать люди и собаки. Фридезинхен говорила прекрасно, но яйцо опять было умнее курицы, и матери с сыном в конце концов пришлось вдвоем убираться восвояси, оставив Фридерику на кроличьем склоне.

Но на обратном пути, в лесу, Фридезинхен показала сыну покинутую нору, которая представлялась ей куда надежнее и спокойнее. На склоне небольшого холма посреди густейшего букового леса находилась покинутая лисья нора, ее коридоры, искусно прорытые, выходили наружу как раз между гигантскими, покрытыми зеленым мхом валунами; у подножья холма лежал маленький лесной пруд. Конечно, тут совсем не было милого солнышка, а в самой норе стояла ужасающая вонь. Ведь лиса — это не то что барсук, лиса нечистоплотный зверь, и нос ее привычен к вони. Она не брезгует собственное дерьмо, которое называют «пометом», оставлять в квартире и остатки пищи тоже оставляет гнить и разлагаться дома и только радуется этой вони. Но если забыть об этом, то лисья нора много надежнее и спокойнее той, что выбрала Фридерика, — мать горестно сопела, думая о неразумной дочери.

В последующие дни Фридезинхен с сыном еще несколько раз навестили Фридерику. Иной раз они заставали ее дома, но она не желала больше даже словом с ними перемолвиться, ни разу не вышла к ним, наоборот, стоило им приблизиться, как она, ворча, пряталась в свою нору. Она стала совсем уж необщительной. Но им часто случалось приходить в отсутствие Фридерики, она где-то рыскала в поисках пропитания, тогда мать, любопытная, как все женщины, вместе с сыном забиралась в бывшую кроличью нору и осматривала захваченное дочерью помещение. Здесь она не скупилась на похвалы, так как Фридерика все устроила образцово.

Красиво выстланная мхом и длинными травинками комнатка на глубине двух метров была очень искусно обустроена, а толстые корни сосны предохраняли нору от посягательств недобрых людей. Рядом с главной комнатой находились еще две, поменьше, одна служила кладовой, другая — клозетом, и в кладовой уже лежали в образцовом порядке буковые орешки, желуди и коренья. Семь коридоров прорыла себе Фридерика, и от одного выхода до другого было не менее пятнадцати-двадцати метров, так что она могла спастись бегством в любую сторону. Земля возле каждого выхода была твердая и гладкая, как гумно, а потому на ней незаметны будут следы-предатели. Четыре вертикальные шахты обеспечивают приток свежего воздуха.

— Вот это квартира! — сказала Фридезинхен сыну. — Такой квартирой любой, даже самый старый и опытный барсук, может гордиться. Сразу видно, что Фридерика из хорошей семьи, надеюсь, и ты не посрамишь своих родителей, сынок!