Фрэнсис Шервуд - Ночь печали

• Название: Ночь печали
• Автор: Фрэнсис Шервуд
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9910-0989-8

Малинцин с детства считала себя ацтекской принцессой, но вскоре после смерти отца ей пришлось узнать, что такое рабство. Едва не погибнув от голода, девушка смирилась со своей участью и стала ауианиме — женщиной, торгующей своим телом. Но когда у берегов Восточного моря бросили якоря испанские корабли, у прекрасной Малинцин появился шанс. Став переводчицей, помощницей и возлюбленной Эрнана Кортеса, она привела его к победе. Так кто же такая Малинцин? Предательница? Страстно любящая женщина или песчинка в жерновах истории?

---

Его торжественные слова, их чрезмерный пафос раздражали Малинцин. Ей хотелось сказать: «Как ваше сердце омыто водами чили, так мое сердце обложено снегом. Если господь наш Кетцалькоатль был столь благородным героем, как вы можете принимать за Кетцалькоатля Кортеса?» Вместо этого она сказала:

— Господин Моктецума, мы хотим пригласить вас в наш дворец, чтобы вы стали нашим гостем и пообедали с нами. Мы хотим, чтобы вы пришли один. Так ваши скромные гости смогли бы отблагодарить вас своим гостеприимством. Мы сочли бы это за великую честь.

— Спроси у него, когда он сможет прийти. — Кортес и все офицеры сгрудились за спиной Малинцин.

— Мы спрашиваем, когда вам будет удобно.

— А когда вам будет удобно?

Малинцин глубоко вздохнула.

— Великий Моктецума, вам грозит страшная опасность. Кортес не Кетцалькоатль. Он чужак, вторгшийся в наши земли. Если вы придете в его покои, вы не сможете оттуда уйти. — Она произнесла эти слова так, словно рассказывала, какие блюда будут подавать за столом. Малинцин изо всех сил старалась скрыть свое волнение.

— Что она сказала? — Кортес повернулся к Берналю Диасу, который хвастался, что понимает науатль.

— Она сказала, что он возрадуется, придя в наши покои.

— Доченька, — Моктецума взглянул Малинцин в глаза (неслыханная честь!), — ты говоришь мне о том, что я и так знаю. Такова моя судьба. Возвращение Кетцалькоатля было предсказано. Пришло его время. Я должен передать ему свой трон.

— Разве ваш бог не Уицилопочтли? Что велел бы сделать Уицилопочтли?

Малинцин никогда не думала, что будет взывать к имени бога войны. К тому же Моктецума принес в жертву Лапу Ягуара. Этот император жалел себя, произнося преисполненные самомнения слова. Его судьба была неразрывно связана с судьбой его страны, но, судя по всему, об этом он вовсе не думал. Сердце его переполняло чванство.

— Уицилопочтли молчит, дочка. Но в книгах записано, что в год Одного Тростника начнется новый цикл мира. Мы видели все знамения. Это было предсказано в прошлом.

— А что, если Кортес — это цицимитль, демон в обличье бога? Что, если это обман, как случилось тогда, когда демон обманул Кетцалькоатля?

Малинцин пришла в ярость. Неужели император не понимает, что она говорит ему это для его же блага? Он что, не знает, чем она рискует ради него? Пророчество — это лишь слова давно умершего летописца. До того как эти слова записали, история о Кетцалькоатле была стихотворением, передававшимся из уст в уста, а до того — сном, видением, чем-то столь неважным, что оно развеялось бы, если бы эти слова не оказались высечены на камне и записаны на бумаге. Что, если записанное — только пересказ давних событий? Разве рассказчик не мог вставить в свою историю все, что сам захотел? Она знала о том, как Берналь Диас пишет книгу, восславляя Кортеса. Кто сможет говорить от имени народа ацтеков, если их император оказался столь бесполезным?

— Прошлое — это лишь история, император. Прошлое уже завершилось.

— Прошлое — это настоящее, Малинцин, ибо все времена едины. Прошлое — это пророчество, карта, а если это история, то такая, которую нужно рассказывать и слушать. — Моктецума смотрел прямо перед собой застывшим взглядом. Затем он повернулся к ней, и впервые в его голосе промелькнула нотка недовольства. — Ты всего лишь женщина, и ты осмеливаешься оскорблять бога, которому служишь? Ты думаешь, что он не Кетцалькоатль? Видела ли ты когда-нибудь такую дерзость, такое чувство превосходства, такие странные нравы? Он выходит за пределы постижимого. Лишь бог способен на это. Разве нам не говорили, что Кетцалькоатль был белокожим и на лице его росли волосы? Не говорили ли нам, что Кетцалькоатль приплывет по Восточному морю и на голове у него будет убранство, подобное раковине? Можем ли мы не замечать то, что находится прямо у нас перед глазами? Его громовые палки, трубы, что плюются шарами, огромные чудовища, острейшие мечи! Он завоевал каждый город, к которому подходил. Разве это не достаточные доказательства? Ты можешь объяснить это? Ты служишь своему господину, не веря в него, и готова предать его. Я хочу спросить у тебя — кто ты такая? Почему ты думаешь, что знаешь больше, чем великие ученые нашего королевства?

— Я путешествовала с чужаками. Я вижу, кто они такие.

— Чьими глазами ты это видишь?

— Своими.

— В наших глазах хранится частица наших предков, хранится то, чему нас учили. Мы видим не глазами, но опытом нашего народа. Мы видим то, что хотят боги.

— Когда же Моктецума придет на обед, донья Марина? — не утерпел Кортес.

— Скажи своему господину, доченька, что я приду к нему на обед сегодня, в этот самый день.

В конце концов поднялась чудовищная суматоха, потому что, хотя обед и готовили во дворце для гостей повара Моктецумы, испанцам пришлось делать вид, что они тут хозяева. А еще нужно было решить, кто, что, когда и где будет делать. Альварадо должен был стоять на страже, Исла — наброситься на Моктецуму, Аду — скрутить ему руки, Агильяр — расправиться с сопровождающими, Нуньес — связать императора, Кортес — приставить нож к его горлу, а Берналь Диас — записать все происходящее для потомков. Но им не пришлось особенно стараться, так как Моктецума пришел во дворец для гостей без оружия и в сопровождении одного слуги. Слуга установил ширму и подавал императору еду отдельно. После обеда Моктецума отпустил слугу и поблагодарил испанцев за прекрасную пищу, которая в действительности, конечно же, принадлежала ему самому. Когда Исла набросился на него, император не сопротивлялся. Никому не пришлось выкручивать ему руки, связывать его, бить, пытать, морить голодом, топить или жечь раскаленным железом до полусмерти. На него не пришлось надевать оковы или веревки, приставлять нож к его горлу.

Все было очень просто.

Император Мешико, чья столица в самом сердце страны являлась чудом света, человек, правивший четырьмя сотнями городов, верховный жрец тысяч храмов, человек, определявший религию государства и владевший огромными участками земли на побережье и в глубине континента, где росли маис, помидоры, картофель, табак, тыквы и другие растения, где жили животные, где произрастали целебные травы, снимавшие боль и вызывавшие священные видения, где распускались столь прекрасные цветы, что от их вида слезы наворачивались на глаза, где имелось невероятное количество золота и украшений, человек, управлявший бесчисленными чиновниками и искусными мастерами своего дела — земледельцами, архитекторами, ремесленниками, человек, командовавший армиями в сотни тысяч воинов, человек, руководивший жертвоприношениями тысяч людей, — этот человек скромно смирился со своей судьбой и готов был целовать ноги своего коварного похитителя Эрнана Кортеса, единственного ребенка идальго из Медельина в провинции Экстремадура, что в Испании, Кортеса, кубинского охотника за приключениями, Кортеса, лучшего любовника Латинской Америки, первого парня на деревне, умевшего обращаться с людьми, знавшего, как ухватиться за свой шанс, когда тот выпадал на его долю, Кортеса, не боявшегося ничего на этой земле.

Моктецума вел себя вежливо, благородно и обходительно. Он сделал вид, что переселился во дворец своего отца, восприняв приглашение испанцев как привилегию, и просто переместил свой двор и слуг в более удобное место, во дворец по соседству. Кортес в свою очередь, как брат и богочеловек, заверил Моктецуму, что тот по-прежнему сможет играть свою роль императора, продолжая выполнять все официальные функции, присутствовать на праздниках, встречаться со сборщиками податей и торговцами, отдавать рутинные распоряжения. Кетцалькоатль Кортес просил лишь небольшую часть полномочий, в первую очередь административных. Моктецуме позволили сохранить круг своих приближенных, жен, слуг; он жил в условиях, соответствовавших его статусу. Он мог играть на барабане, курить трубку, читать свои роскошные книги. Вот только Моктецума больше не имел права собирать дань — золото, серебро и драгоценности, не имел права тратить их и передавать своей правящей элите. Потребность в выкупе не возникла, так что испанцы решили не раскрывать похищение императора. «Богатства страны Мешико будут переправляться в Испанию», — осторожно объяснил Моктецуме Кортес. Они перейдут к величайшему из всех императоров. Что-то из них достанется Кетцалькоатлю Кортесу. Через некоторое время страну разделят и ее частями станут управлять представители Испании — Кетцалькоатль Кортес и его офицеры. В обычную жизнь мешика следовало внести лишь одно небольшое изменение — прекратить жертвоприношения и заменить языческих идолов на христианские кресты. Когда народ поймет, что пришла новая вера, в стране начнут поклоняться истинному Богу. Отец Ольмедо будет читать проповеди на центральной площади города. Когда все успокоится, в страну прибудут новые священники, сюда привезут лошадей и скот, приедут кузнецы, каменщики, плотники и другие ремесленники.