Николай Еленевский - Время пастыря

• Название: Время пастыря
• Автор: Николай Еленевский
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-985-6981-83-1

«Время пастыря» повествует о языковеде-самородке, священнике Лунинской Борисоглебской церкви Платоне Максимовиче Тихоновиче, который во второй половине XIX века сделал шаг к белорусскому языку как родному для граждан так называемого Северо-Западного края Российской империи. Автор на малоизвестных и ранее не известных фактах показывает, какой высоко духовной личностью был сей трудолюбец Нивы Христовой, отмеченный за заслуги в народном образовании орденом Святой Анны 3-й степени, золотым наперсным крестом и многими другими наградами.

В романе, опирающемся на документальные свидетельства, показан огромный вклад, который вносило православное духовенство XIX века в развитие образования, культуры, духовной нравственности народа современной территории Беларуси.

---

В ответном слове Его Святейшество Патриарх Алексий II сказал:

– Мы рады посетить эту древнюю землю, землю многострадальную, которая испытала за свою историю много бед. Это и богоборчество, и отстаивание святого православия перед лицом инославия, это и Великая Отечественная война. Сегодня особенный день для белорусской земли – День памяти всех святых, земле белорусской просиявших, подвизавшихся различными подвигами веры и благочестия. И мы верим, что Господь по молитвам святых благословляет людей своя миром. И что третье тысячелетие и двадцать первый век будут для народа, живущего здесь, на белорусской земле, летами мира и созидания…

Я молитвенно призываю благословение на этот град, на всех жителей его и на все Полесье.

Слова Его Святейшества опять всколыхнули в моей душе то, чем жил многие годы. Жил. Верил. Надеялся. «Надо получить благословение Его Святейшества. И если будет угодно Богу, то осуществлю ее».

Патриарх Московский и всея Руси отслужил молебен в соборе в честь Воскресения Словущего. Усиленное динамиками песнопение витало над городом вместе с голубями, и неведомо было, то ли голуби сами плели свои кружева, то ли песня, славящая Бога, держала их в высоте, и они там выписывали невидимые ноты.

…Многотрудный, насыщенный день пролетел быстро. Город зажег фонари и окна. Река в их свете из стальной серой полосы превратилась в жемчужное ожерелье. Асфальтную мазутность и бензиновую гарь вытеснял прохладный ветерок, расплескивавший по улицам запах цветущих клумб, а также тех цветов, которыми прихожане усыпали двор епархии, где остановился Патриарх Алексий II.

Народ не расходился…

Святость и одухотворенность читались и на усеянном морщинками лице старушки, молитвенно складывающей руки, и на юном прекрасном лице девушки, прижимающей к груди несколько роз, и в глазах седовласого мужчины, теребящего узловатыми, но еще крепкими пальцами бейсболку. Кто-то негромко переговаривался, кто-то просто молчал. Вместе с ними молча стоял и я.

Когда патриарх после вечерней молитвы вышел на крыльцо, я, склонив голову, попросил:

– Ваше Святейшество, благословите, чтобы Господь помог мне завершить дело, которым живу столько лет.

Патриарх пристально глянул в глаза, его рука легко, подобно тем голубям, что днем парили в поднебесье, взлетела надо мной и легла на голову:

– Бог благословит.

На следующий день Патриарх Алексий II совершил Чин Великого Освящения Свято-Феодоровского собора. Затем за большие заслуги перед православной церковью вручил высокие церковные награды представителям духовенства и мирянам. За укрепление веры во славу Господа нашего Иисуса Христа благодарственной панагией был отмечен архиепископ Пинский и Лунинецкий Стефан. Ордена равноапостольного князя Владимира удостоился настоятель Свято-Феодоровского собора протоиерей Михаил Пинчук. За огромный вклад в строительство собора орденом преподобного Сергия Радонежского II степени были отмечены директор строительной организации Михаил Водчиц и церковный староста прихода Михаил Лесников. За труд на ниве милосердного служения ближнему медаль преподобного Сергия Радонежского I степени и сопутствующая ей грамота были вручены председателю Пинского отделения общества Красного Креста Ольге Жуковой.

Теперь часто вспоминаю тот июньский вечер и такое отцовское:

– Бог благословит.

Вспоминаю с благодарностью. Ведь тот вечер добавил надежды…

У нее [грамматики Тихоновича] уже были годы поиска. Пока особенных результатов не получил. Но верилось, верилось…

Однако хочу вернуться к истокам этой надежды.

* * *

Не успели мы войти в дом, как мать, поочередно приткнувшись ко мне и к жене мокрыми от радостных слез щеками, замахала руками:

– Ой, Василь уже несколько раз заходил, спрашивал, когда ты приедешь, так хочет с тобой повидаться.

– Какой Василь? – недоуменно переспрашиваю ее, поскольку в нашем роду есть еще несколько родственников с таким именем.

– Да Василь Гой, неужто забыл? – сказала мать, укоризненно качая головой.

Признаться, забыл. Да и немудрено, ведь с прошлого нашего приезда в родные места прошло почти два года. За это время ни он мне, ни я ему ничем не напоминали.

После материнских слов уже до самого утра не мог сомкнуть глаз. Хотя позади была долгая дорога из русского города Коврова, где я служил в военной газете, через Москву в Минск. Оттуда пассажирским поездом, прозванным в народе «кругосветкой», к любимой с детства маленькой железнодорожной станции под названием Ловча. Миниатюрный кирпичный вокзальчик украшала мемориальная доска, посвященная русскому поэту Александру Блоку. Он когда-то в годы Первой мировой войны сошел здесь с поезда, чтобы попасть в одну из русских воинских частей, расположенную на линии фронта с германцами в районе деревни Колбы Пинского уезда. Ничем особенным этот великий русский поэт на полесской земле не отметился. Но она все равно выразила ему свою благодарность даже за то, что волею судьбы он когда-то прожил здесь несколько месяцев, – создала в его честь музей в деревне Лопатино, посвятила ежегодный литературный праздник «Блоковские чтения».

Несколько иная судьба выпала памяти служившего в то же самое время на той же станции Парохонск Максима Горецкого. Величине для нас весьма значимой в литературном плане. Немногие знают об этом периоде поэта. Практически исчезнувшее из литературного наследия здешних мест имя просит вернуть его на подобающее ему место.

Мемориальная доска на лунинском вокзальчике из дани памяти, но Александру Блоку.

Нынешнее здание было совсем не тем большим помещением, просторным, деревянным, со служебными комнатами и жильем для семьи начальника разъезда, огороженным от вагонного перестука длинными рядами сирени, большим садом с толстенными дубами.

В развилке одного из них добрым знаком высилось вековое гнездо аистов. Молва гласит, что птицы его построили в день открытия вокзала ранней весной 1882 года. С того времени каждое новое поколение их обязательно добавляло свою ветку. Став многоэтажным, оно вобрало в себя и многочисленных окрестных птиц помельче. В гнезде чернели дыры, куда сновали синицы и воробьи. Только такому огромному дереву было под силу выдержать всю его тяжесть.

Когда-то в зале ожидания, протапливаемом обложенными расписным кафелем печками, стояли удобные деревянные диваны с удивительными вензелями на спинках. Дождливой осенью, морозной зимой народ из окрестных деревень в ожидании поезда грелся у этих печек, у коновязи кормил лошадей, доставая его с доверху набитых санных кошелей.

Теперь здесь находился каменный шесть на шесть метров домик, увешанный проводами, с одной скамьей напротив окошка дежурного по разъезду и кассира одновременно.

Ныне, как и ежегодно, над станцией пахло подсохшей травой: кто-то обкосил ближнее болото. Сенной аромат забивал запах прогретого за летний день мазута – пропитки шпал железной дороги. Лягушки-полуночницы кричали вслед уходящему поезду так, словно подгоняли его своим кваканьем уезжать подальше от этих благословенных тишиной мест. Над селом висела яркая луна. Лениво отлаивались собаки. Чемоданы мы оставили под присмотром дежурившей на станции женщины, чтобы поутру приехать за ними возом, а сами налегке, прихватив лишь небольшие сумки, пошли через село, теперь уже сопровождаемые собачьим гвалтом, катившимся следом за нами и стихавшим, когда мы поворачивали на очередную улицу. Изредка встречались молодые пары. Было это накануне праздника Святой Троицы, который всегда с особым душевным подъемом отмечался сельчанами нашего Лунина.

* * *

Василь Карпец, а по-деревенски его род называли просто – Гой, был моим далеким родственником. С вьющимся чубом, красивый, высокий, мастеровитый, он по праву считался первым парнем в нашем Лунине, огромном полесском селе. Под стать ему и двоюродный брат Антон. Их отцы – Максим и Петро – были родными братьями. Петра летом 1943 года убили около деревни Богдановка. Кто? Неизвестно. Василь с малолетства пропадал у дядьки Максима. Росли они с Антоном не разлей вода.

Еще со школы Василь много читал, выписывал разные газеты. Осталось это навсегда. Со своим семиклассным образованием, он, благодаря огромной начитанности, заинтересовался историей родного края. Интерес оказался столь глубоким, столь широким, что Василь из простого сельского кузнеца превратился в краеведа, в личность, известную далеко за пределами района. В это трудно поверить, но когда читаю сохраненные женой (она и сама не знает для чего) его письма в книжные магазины, музеи, переписку с друзьями, которые обосновались в Минске, областных центрах, то поражаюсь: это в силу каких же причин обычный сельский кузнец поднялся на такую высоту?

И что его подняло?

Осознаю: любовь к родным местам, их прошлому, отсюда и поиск, постоянный поиск…