Николай Еленевский - Время пастыря

• Название: Время пастыря
• Автор: Николай Еленевский
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-985-6981-83-1

«Время пастыря» повествует о языковеде-самородке, священнике Лунинской Борисоглебской церкви Платоне Максимовиче Тихоновиче, который во второй половине XIX века сделал шаг к белорусскому языку как родному для граждан так называемого Северо-Западного края Российской империи. Автор на малоизвестных и ранее не известных фактах показывает, какой высоко духовной личностью был сей трудолюбец Нивы Христовой, отмеченный за заслуги в народном образовании орденом Святой Анны 3-й степени, золотым наперсным крестом и многими другими наградами.

В романе, опирающемся на документальные свидетельства, показан огромный вклад, который вносило православное духовенство XIX века в развитие образования, культуры, духовной нравственности народа современной территории Беларуси.

---

Получил от матери очередное письмо. Было это в 1981 году. Писала она, как всегда, очень мало. Скупо. И занимала всеми новостями полстранички из тетради, в которой на обратной стороне записывала свои колхозные трудодни. Полстранички и не больше. Имела только начальное образование, которое выходила при Польше. Стеснялась своих, как она говорила, каракуль. Но читала неплохо и письма писала сама. «Как-нибудь разберете, зато не надо никого чужого просить. Что сообщила, то и наше». На этот раз письмо заканчивалось словами: «И еще хочу тебе сказать, что ушел из жизни Василь Гой. Хоронить пришло очень много людей. Оно и понятно. Таких ковалей, как он, уже и не сыщешь».

Я несколько раз перечитывал эти строки, не веря в случившееся. Василь – мужик в расцвете сил, 45 лет за плечами, всего-то ничего, и вдруг…

Оборвалась ниточка, которую считал такой прочной, долговечной…

* * *

Еще были годы службы в Германии, затем перевод в Среднюю Азию – Ташкент. Там пахло войной. Ей жили, о ней говорили, ее чувствовали. Со всей пылкостью начал просить командование командировать меня в Афганистан. Но на горизонте уже маячил вывод наших войск, и добавлять себе излишней головной боли из-за какого-то сиюминутного стремления журналиста руководство не стало. Таких «просителей», как я, в Ташкент приезжало немало. И военных, и гражданских. Им почему-то хотелось побывать на этом празднике смерти, увидеть все своими глазами.

– А чего там видеть, – часто говорил мой добрый друг, красивый и энергичный дагестанец, военный врач Максим Магомедов, – пойди в госпиталь, в нем эта война во всей своей красе, слезами захлебнешься.

Ходил. Беседовал. Переживал и писал.

…На родину я вернулся после развала могучей и сильной страны никому не нужным офицером уже не существовавшей армии и такой же страны. Вернулся, по правде говоря, ненужным и родине. Но жизнь понемногу вошла в спокойное русло. Время позволяло осмотреться, определиться, даже отдохнуть от таких передряг, которые раньше и не снились моему поколению. Нам ведь предсказывали благополучие на века. Появилось жилье. Нашлась и работа. Точнее, вернулась прежняя, но уже в ином, гражданском обличии. И город Пинск вписался в жизненную биографию новой, по-своему хорошей, доброй строкой.

Вот на этом фоне и возродилась мысль: какая же была судьба Тихоновича?

Мысль-заноза, которую реализовать после такого геополитического коллапса, оказалось трудно.

Опять поиски, запросы. Дело не сдвигалось с места. Нулевая отметка никак не хотела сдаваться, покоряться. И это расстраивало, даже злило. Злился и на себя, и на какую-то бесперспективность, и на Василя, который так рано ушел из жизни и не оставил мне ничего, кроме надежды. Призрачной надежды. С годами все более блекнувшей, уменьшавшейся в своих размерах, подобно шагреневой коже. Написал несколько статей. Опубликовал их в разных газетах. Надеялся хоть на маленькое эхо. Но эха не было.

Даже в родном селе. Но это изначально. Потом в разговоре с родней обмолвился в бесперспективности своих поисков, на что муж двоюродной сестры Александр произнес:

– Так у тестя какие-то церковные книги есть. Ему после смерти Василя принесла Ганна. Говорит, возьми, а то пропадут.

Дядька Антон относился к той категории нашего рода Дырманов, по материнской линии, которому история была всегда интересна. Так ко мне попала «Книга на записку расхода денежных сумм и капиталов Лунинской Борисоглебской церкви Пинского уезда на 1899–1900 – 1901 годы», прошитая и скрепленная церковной печатью.

Поразил аккуратный, удивительно приятный для глаз почерк. Каждая буковка была узнаваемой и воспринималась с той легкостью, которая поражала. Вчитываясь в книжные строки, сделал свой первый шаг в мир священника Лунинской Борисоглебской церкви:

«В мае выделено на содержание Пинского духовного училища по 2 копейки с каждой души прихожан по норме 1885 года на текущий 1899 год 18 рублей 14 копеек.

На выписку пробельной бумаги на исповедальную ведомость на 1900 год 78 копеек.

Итого в мае месяце в расходе 18 рублей 92 копейки.

К 1 числу июня остается 87 рублей 78 копеек.

Свидетельствуем: священник Платон Тихонович, псаломщик Василий Радзивинович, церковный староста Власий Трухнов.

Представители от прихожан: Климентий Демянчук, Иван Дудорга, который за Демянчука также подписался».

И далее:

«По году за декабрь переходящие суммы:

на восстановление православия на Кавказе – 11 копеек,

на сооружение церквей в Туркестанском крае – 9 копеек,

на улучшение быта православных поклонников в Палестине – 11 копеек,

на сооружение храма в Тифлиси – 13 копеек,

на распространение православия между язычниками в империи – 12 копеек,

в пользу Японской миссии – 12 копеек,

на сооружение и украшение церквей внутри империи и за границей – 13 копеек,

на вспоможение православному духовенству – 14 копеек,

на больницы для раненых воинов – 15 копеек,

в пользу церкви Святого Гроба Господня в Иерусалиме – 11 копеек,

в пользу нуждающихся славян – 11 копеек».

По другим годам:

«на возобновление строительства Мстиславова храма во Владимире-Волынском –12 копеек,

на достройку соборного храма в Киево-Покровском женском монастыре – 10 копеек,

в пользу церковно-приходских школ – 13 копеек…»

…Читаешь и ощущаешь всю глубину смысла народной поговорки, начинающейся словами – с миру по нитке… И в то же время видел, насколько многообразен, широк был тот мир, для которого жертвовали свои копейки прихожане полесского села. Насколько он был значим для человека, которому духовной властью доверили распоряжаться этими копейками.

Опять же записи

«о расходах на погашение ссуды, на закуп свечей и церковного вина, муки, на составление капитала для призрения в больницах лиц духовного звания, на выписку губернских ведомостей, на выписку епархиальных ведомостей, на постройку общежития для воспитанников Минской духовной семинарии…»

И здесь же с красивым почерком записка:

«Высокоуважаемый батюшка! Благодарю за одолжение. Посылаю 10 конвертов. Подпись. 5 апреля 1901 года».

Десять конвертов, видимо, для личной переписки Платона Тихоновича. И в ряде текущих месяцев и такие записи, как возвращено священнику П. Тихоновичу вычтенных из его жалованья за книги (перечень книг и сумм самый различный) – где 1 рубль 70 копеек, где 2 рубля, где 5 рублей 62 копейки.

А затем и вовсе удача: мне родственники передали книгу Геннадия Кохановского «Адчынiся, таямнiца часу». Сдержал свое слово Геннадий Александрович, отослал ее полесскому кузнецу в его родную деревню. Вот только не застала она Василя в живых, потому как вышла в свет в 1984 году и весьма небольшим по тем временам тиражом. Имелась в ней небольшая главка под названием «Беларуская граматыка Платона Цiхановiча».

Геннадий Александрович рассказывал о своей поездке в Лунин, о встречах с местным кузнецом Василем Карпцом, о самой грамматике, поисках следов Тихоновича. Процитирую несколько абзацев.

«Аўтар добра ведаў свой час і ўлічваў зачаджаную палітычную атмасферу на Беларусі, калі нават мова народа была ў забароне, таму ён пісаў беларускую граматыку на дзвюх мовах: беларускай і рускай. Безумоўна, гэтая частка з’яўляецца ўступам да асноўнай працы. Ужо ў самым пачатку Платон Ціхановіч (1838–1922) пераконвае чытачоў, што беларуская мова мае свае асаблівасці, яе не трэба блытаць з рускай.

Гэтая думка вынікае, калі чытаеш асобныя тэмы:

а) Асаблівасці ў вымаўленні гукаў як зычных, так і галосных;

б) Розныя параўнанні з рускай мовай;

в) Адрозненні ў склонавых і дзеяслоўных формах;

г) Асаблівасці ў родах назоўнікаў і асаблівасці ў сінтаксічным ладзе».

Завершает свою публикацию Кохановский так:

«Пры ўсіх выпадках “Мова” П. М. Ціхановіча варта ўвагі гісторыі беларускай лінгвістычнай навукі».

О самом Тихоновиче автор говорит то, что услышал от Василя, сельских старожил. Особых точностей в приведенных фактах не имелось. Но это мы и не собираемся ставить ему в вину. Он только лишь коснулся большой жизни человека, сделавшего, по сути, первый шаг в сторону развития родного языка.

Звоню в Минск своей знакомой Галине Прико. Она работала старшей научной сотрудницей в национальном архиве, помогала мне в поисках материалов по открытию народной школы в Лунине. И в них имелись ссылки на священника Тихоновича.

– Галина Александровна, у меня в руках книга Кохановского. Он пишет, что видел и держал в руках грамматику Тихоновича. Значит, она есть.

Увы, позднее Галина огорошила меня ответным звонком:

– В национальном архиве подобной грамматики не имеется.

– Тогда где мне ее искать?