Сюзанна Кэхалан - Разум в огне. Месяц моего безумия

• Название: Разум в огне. Месяц моего безумия
• Автор: Сюзанна Кэхалан
• Жанр: Публицистика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-86733-2

Сюзанна Кэхалан по крупицам извлекала из памяти события, случившиеся с ней во время болезни, брала интервью у лечивших ее врачей, родных и близких людей. Прочитала тысячу страниц медицинских отчетов, просмотрела несколько сотен обрывков видеозаписей из своей палаты… и все для того, чтобы ВСПОМНИТЬ, как она однажды сошла с ума…

---

Он доел свой сэндвич, мой же так и остался нетронутым.

Мы зашагали к машине, и меня вдруг одолели два сильнейших противоречивых желания: мне хотелось порвать со Стивеном здесь и сейчас и одновременно впервые признаться ему в любви. Меня тянуло сделать и то, и другое; оба порыва были одинаково сильными.

– Стивен, нам очень нужно поговорить.

Он как-то странно взглянул на меня. Я запнулась, покраснела, набираясь храбрости для разговора, хотя по-прежнему не знала, что именно сейчас скажу. Он, кажется, тоже ожидал, что я порву с ним.

– Я просто… Я просто… очень люблю тебя. Не знаю даже. Я тебя люблю.

Он нежно сжал мои ладони своими.

– Я тоже тебя люблю. Тебе просто нужно отдохнуть.

Мы оба не предполагали, что признаемся друг другу в любви при таких обстоятельствах; не то воспоминание, каким принято делиться с внуками, но так уж случилось. Мы были влюблены.

Позже вечером Стивен заметил, что я начала постоянно чмокать губами, как будто сосала леденец. Я так часто облизывала губы, что мама густо мазала их вазелином – они покрывались кровоточащими трещинами. Иногда я начинала говорить и не договаривала, а принималась смотреть перед собой и смотрела несколько минут, прежде чем вернуться к разговору. В эти минуты параноидальная агрессия утихала, и я становилась беспомощной, как ребенок. Это сильнее всего тревожило окружающих – ведь даже в глубоком детстве я всегда была самодостаточной и с упрямством отвергала помощь взрослых. Тогда мы не знали, что это тоже были частичные, менее заметные припадки различной этиологии. Именно они были причиной повторяющихся движений губами и помутнения сознания. С каждым днем, даже с каждым часом, мне становилось хуже, но никто не знал, что делать.

В 3.38 утра 21 марта, пока Стивен храпел наверху, я снова делала записи в своем компьютерном дневнике.

Не знаю, с чего начать, но начать-то надо, да? И только не надо говорить: о, да ты даже орфографические ошибки не проверила.

Мне хотелось относиться к Стивену как к ребенку, а получилось наоборот. Я позволила родителям нянчиться со мной слишком долго.

У тебя есть материнский инстинкт (ты же держала его в своих руках), ты чувствовала, что в уме установилась ясность, когда была рядом с ним. Ты нашла свой телефон и вспомнила.

Когда говорю с отцом, то все яснее. Мама слишком нянчится со мной, потому что винит себя в том, что со мной стало. Но это зря. Она была отличной матерью. Она должна это знать.

Какая мне разница, кто что обо мне думает? Я собираюсь.

Стивен: вот кто не дает тебе сойти с ума. А еще он очень умен. Он не бравирует этим, но это не должно тебя одурачить, ясно? Из-за него ты оказалась на перепутье и должна быть вечно благодарна ему за это. Будь к нему добрее.

Читая эти заметки сейчас, я словно ощущаю поток сознания чужого человека. Не узнаю того, кто написал эти строки. И хотя очевидно, что этот человек отчаянно пытается выразить свои самые глубокие, потаенные переживания, даже я не могу его понять.

12. Уловка

В субботу утром мама попыталась затащить меня на прием к доктору Бейли, чтобы сделать ЭЭГ. За одну лишь прошлую неделю у меня было два выраженных припадка; проявлялось все больше тревожных симптомов, и моя семья хотела знать, что со мной.

– Ни за что, – буркнула я, топая ногой, как двухлетний ребенок. – Со мной все в порядке. Не нужны мне никакие ЭЭГ.

Аллен пошел заводить машину, а Стивен с мамой вдвоем меня уговаривали.

– Нет. Не поеду. Нет! – отвечала я.

– Но ты должна. Пожалуйста, просто послушай нас, – взмолилась мама.

– Дайте я с ней поговорю, – вмешался Стивен и вывел меня на улицу. – Мама просто хочет помочь, а ты ее очень расстраиваешь. Пожалуйста, съезди всего разок.

Я на минутку задумалась. Маму я любила. Ну ладно. Хорошо. Поеду. Потом – через мгновение – нет! Никуда я не поеду. Через полчаса уговоров я наконец села на заднее сиденье рядом со Стивеном. Мы выехали на дорогу, и Аллен заговорил. Я отчетливо его слышала, хотя он не двигал губами.

Ты шлюха. И Стивен должен это знать.

От ярости я содрогнулась всем телом, нахмурившись, потянулась к водительскому сиденью и процедила:

– Что ты сказал?

– Ничего, – удивленно и устало проговорил Аллен.

Это было последней каплей. Я мигом отстегнула ремень, открыла дверь и приготовилась выпрыгнуть из машины. Стивен схватил меня за ворот рубашки, удержав от прыжка. Аллен резко нажал на тормоза.

– Сюзанна, какого черта ты творишь? – закричала мама.

– Сюзанна, – спокойно проговорил Стивен – никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном. – Это не дело.

Я снова присмирела, закрыла дверь и скрестила руки на груди. Но услышав щелчок дверного замка, ощутила прилив паники. Стала биться о запертую дверь и кричать: «Выпустите меня! Выпустите!» Я кричала, пока не выбилась из сил, а потом опустила голову на плечо Стивена и тут же уснула.

Когда я снова открыла глаза, мы как раз выезжали из тоннеля Холланда и въезжали в Китайский квартал с его рыбными прилавками, толпами туристов и продавцами дешевых поддельных сумок. При виде этой омерзительной картины меня передернуло.

– Кофе хочу. Купите мне кофе. Нет! Есть хочу. Покормите меня, – потребовала я, как несносное дитя.

– Можешь подождать, пока до места не доедем? – спросила мама.

– Нет. Сейчас хочу. – Мне вдруг показалось, что поесть немедленно – самая важная вещь в мире.

Аллен резко свернул, чуть не врезавшись в припаркованный автомобиль, выехал на Западный Бродвей и остановился у «Сквер-Дайнер» – кафе внутри настоящего вагона поезда, одного из немногих оставшихся в Нью-Йорке. Он никак не мог открыть детский замок на моей двери, и мне пришлось перелезть через Стивена и выйти с его стороны. Я надеялась сбежать прежде, чем они меня догонят, но Стивен подозревал, что я попытаюсь это сделать, и последовал за мной. Так как улизнуть мне не удалось, я вошла в кафе и стала выискивать в меню кофе и сэндвич с яйцом. Утром в субботу очередь на кассу была длинной, но я не могла ждать. Грубо отпихнув пожилую даму в сторону, я заметила свободную кабинку, уселась за столик и капризно потребовала, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Хочу кофе!

Стивен сел напротив.

– Мы не можем долго здесь сидеть. Давай просто возьмем кофе и уйдем?

Не обращая на него внимания, я щелкнула пальцами, и к нам подошла официантка.

– Кофе и сэндвич с яйцом.

– С собой, – добавил Стивен; он был в ужасе от того, как я себя вела: я могла быть капризной, но он никогда не видел, чтобы я хамила окружающим.

К счастью, парень за стойкой, который слышал наш разговор, выкрикнул: «Я сделаю!» Он повернулся к нам спиной и стал жарить яичницу. Уже через минуту нам принесли стаканчик с дымящимся кофе и сэндвич с яичницей и сырной корочкой в коричневом бумажном пакете. Шатаясь, я вышла из кафе. Кофе в бумажном стаканчике был таким горячим, что мне жгло пальцы, но я не обращала внимания.

Я заставила их сделать так, как хочу. У меня есть над ними власть! Стоило щелкнуть пальцами – и все кругом начали прыгать вокруг меня.

Я не понимала, почему чувствовала себя так, но, по крайней мере, мне удавалось управлять окружающими. В машине я бросила сэндвич на пол, не притронувшись к нему.

– Я думал, ты голодная, – сказал Стивен.

– Уже нет.

Мама с Алленом переглянулись.

На пути в верхний Манхэттен пробок не было, и мы быстро добрались до офиса доктора Бейли. Когда я вошла туда, все казалось мне странным, незнакомым, чужеродным. Я чувствовала себя как Гонзо из «Страха и ненависти в Лас-Вегасе», когда тот вошел в казино после дозы мескалина: все было другим, и все предметы вдруг обрели апокалиптический смысл. Другие пациенты казались карикатурами, пародиями на людей; стеклянное окно, отделявшее от нас секретаршу, выглядело варварской мерой; лицо с картины Миро снова улыбалось мне перекошенной, неестественной улыбкой. Мы сели и стали ждать. Прошло несколько минут или часов – я понятия не имела. Время перестало существовать. Наконец медсестра средних лет вызвала меня в смотровую, прокатив перед этим туда тележку. Она достала коробку, полную электродов, и прикрепила их все мне на голову. Двадцать одну штуку. Сначала она крепила их к сухой коже, затем принялась смазывать голову каким-то клеем. Потом выключила свет.

– Расслабьтесь, – сказала она, – и не открывайте глаза, пока я не скажу. Дышите глубоко: вдох и выдох. Одно полное дыхание на две секунды.

Она стала считать: один, два, выдох, один, два, выдох, один, два, выдох. А потом быстрее: один, выдох, один, выдох, один, выдох. Мне казалось, что прошла целая вечность. Лицо раскраснелось, у меня закружилась голова. Я услышала, как она возится в другом углу комнаты, открыла глаза и увидела у нее в руках маленький фонарик.

– Откройте глаза и посмотрите на свет, – проговорила она.