Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость

• Название: Крепость
• Автор: Лотар-Гюнтер Буххайм
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997

---

Ласковые волны мягко поднимают и опускают меня. Я едва двигаю руками и ногами. Мягкие подъемы и опускания убаюкивают меня и уносят вне времени. Остаются только эти водные качели, небесная лазурь и ослепительное небесное светило.

Выйдя из моря, прыгаю как сумасшедший, напоминая мятущийся огонек между скалами, до тех пор, пока не валюсь с ног совершенно сухим от обдувающего тело воздуха. А потом позволяю солнцу погреть мою шкуру. Рисовать? Сейчас не хочу. Я позволю себе прикрыть глаза. Но я не бездействую: Мой взгляд то и дело бродит вокруг и буквально пожирает открывшиеся картины – моментальные снимки больших бушующих волн, портреты скалистых троллей. Воздух пронизан густым запахом морских водорослей. Водоросли морской капусты, ламинарии – здесь, для этой скудной земли единственное удобрение. Миг – и ветер снова смешивает запах земли с запахом морских водорослей. Где-то позади меня, наверное, работают крестьянские плуги, вгрызаясь в землю. Война не могла бы быть от меня дальше, чем сейчас. Никакой приказ не достанет меня здесь. Я мог бы скрываться в одном из покинутых жителями домов или в одной из многих скалистых пещер. С продовольствием проблем не было бы тоже: За три-четыре поездки я смог бы подсобрать кое-чего. Здесь, на прибрежном песке, в изобилии имеется нанесенная волнами древесина. Я мог бы зажигать костер и жить как отшельник. Воду можно было бы черпать из углублений в скалах. Я уже пробовал такую воду: Это пресная, «сладкая», вода. Раньше я удивлялся названию «Сладкая вода», но когда пробуешь ее солеными от морской воды губами, она действительно сладкая. Наконец, я начинаю рисовать и, как ни странно, довольно быстро. Один за другим исписываю три листа – тростниковым перышком и черной тушью. Никаких цветных красок. Знаю, знаю: пора смываться, уже довольно поздно. Старик всегда недоволен, если являюсь в расположение слишком поздно. Но именно сейчас солнце начинает опускаться, и морской ландшафт и скалистые утесы у моих ног, а также небо, обтягивающее все вокруг, погружаются в цветовую гамму. А потому, раскрываю этюдный акварельный ящик и еще раз погружаюсь в творчество: Я смотрю прямо на солнце. Моя кисть буквально летает. Непосредственно под солнцем море образует красно-серебристый, сверкающий, украшенный выпуклым орнаментом гигантский щит. Закончив рисовать я, словно внезапно проснувшись, удерживая взором открывшийся ландшафт, внезапно чувствую: Произошло что-то значительное.

Невольно задерживаю дыхание: Солнце исчезло – и в эту минуту, кажется, что оно никогда не вернется, вообще, никогда…. Оно опустилось и исчезло навсегда...

Вода перед утесами быстро становится темно-лиловым. Коричневые морские водоросли лежат, словно пучки волос на головах скалистых троллей. Они потеряли свои тени и слились в плотную массу – и лишь нескольких могучих горбов торчат из них. Сразу ощущаю себя одним из этих серых скалистых гигантов. Что за судьба: Неподвижно стоять в череде приливов и отливов – то мокреть в разбивающемся приливе, то высушиваться солнцем и покрываться крапинками солевых кристаллов, как тонкой тканью выпавшего снега... Чем ближе к флотилии, тем больше растет моя подавленность. На КПП я превращаюсь из любопытного молодого человека в «лицо, носящее форму». Неприязнь к этому званию вызывает горечь во рту. В ушах все еще стоит шум нарастающих волн, глухой грохот сталкивающейся гальки. Но мне снова предстоит выслушать очередную, набившую оскомину, пустую глупую болтовню, устаревшие лозунги и призывы, неоднократно провернутые через идеологическую мясорубку абсурдные гипотезы и умозрительные рассуждения... Чтобы отдалить этот момент, я делаю крюк и прохожу мимо офицерского борделя. Он выглядит безлюдным и пустым, как и весь город. Зампотылу – первый, кто встречает меня во флотилии:

- Шеф ищет Вас! Вас уже считают пропавшим без вести. Я бы доложился как можно быстрее.

Старик озлоблен:

- Ты должен ставить в известность о своем выходе. Месте и времени. Мы направляем двойные патрули, а ты шатаешься в ночи. Так больше не пойдет!

На следующее утро царит плохая погода. И все же меня тянет в гавань. Весь вид – это одно сплошное сфумато : Туман над гаванью настолько плотен, что я боюсь задохнуться в нем. Время от времени вздымаются вверх несколько туманных пластов, но тут же их место занимают бурлящие новые пласты. Все серое и туманное. Чайки яростно проносятся в тумане, пронзительные, как темные призраки: крылатый голод. Пахнет морскими водорослями и морем, нефтью и рыбой. Я присаживаюсь на огромный влажный кранец и выжидаю, до тех пор, пока не различаю во все более и более редеющем тумане у противоположной пристани корабли, маленькие суденышки, плотно стоящие там друг подле друга. Сложно представить, как они различают, кому принадлежат пересекающиеся носовые части и корма. Когда туман рассеивается, на борту одного из них сверкает в утреннем свете свежая зеленая окраска, слепящая взор словно эмаль, и окрашенные свинцовым суриком пятна сияют, словно это инкрустированные в серые корпуса куски кораллов. Плавучий док с противолодочным кораблем внутри проходит мимо. Корабль кажется неуклюжим, когда показывается его раздутое в различных позициях подводная часть. Солнце, которое еще почти невидно, сверкает в окне кабины крана: оно одновременно высвечивает и глубокосидящие в воде, черные как смоль, шаланды с песком, что лежат перед акваторией порта. Внезапно раздаются пронзительные гудки – условный сигнал на восходе солнца. Перед завтраком держу курс в канцелярию Старика. На входе меня встречает щелкая каблуками фигура из театра теней, и приветствует зычным «Хайль Гитлер!»

- Кто это такой? – интересуюсь у Старика, входя в его кабинет.

- Господин из СД, – сухо бросает он.

- Надо бы все продезинфицировать здесь, – говорю осторожно, однако думаю в этот момент о Симоне: Нет ли каких новостей?

Старику, очевидно, не до шуток. Он сидит как аршин проглотил за письменным столом и не прикладывает ни малейших усилий, чтобы скрыть свое состояние.

- Хороших сообщений нет! – наконец бросает он резко.

Нет хороших сообщений?

И тут Старик говорит:

- «Та француженка, которая работала в Вашей флотилии, содержится под стражей в Fresnes» – так сказал этот костолом из СД. Но так ли это?

- Fresnes? – удивляюсь, – Где же это?

- Где-то около Парижа.

И помолчав добавляет:

- Кстати, он расспрашивал меня о тебе.

Чувствую такое сердцебиение, словно сердце готово выскочить из груди. Опять, с трудом подавленная паника овладевает мною.

- Жаль, что я не рассмотрел его.

- Ты его еще увидишь..., – произносит Старик глухо.

- И как все в целом было обрисовано, если я могу таким образом спросить? – спрашиваю как можно равнодушнее, чтобы Старик не заметил, что творится у меня на душе.

- Как товарищеская информация, так сказать.

Пришла лодка с ранеными на борту. На пирс Бункера их достают через люк рубки перевязанные бинтами, словно мумии и по сходням сносят с лодки к санитарному автомобилю. Никто не оттренировывал этот маневр. Дело дрянь, судя по тому, как страдают эти бедолаги. Но никто не сетует и не кричит.

- Нас обстреляли с бреющего полета! – доносится до меня. – Трое убитых, двое тяжелораненые.

Кто-то обращается к командиру:

- А что произошло вон с тем?

- Маат электромеханической боевой части. Обожжен газообразным хлором. Весь скальп снесло. Руки тяжело обожжены. Будем надеяться, что все обойдется.

Взгляд мумии бьет мне под дых. Когда я собираюсь уходить, вижу, что Старик тоже пришел. Старик, который уже многое повидал, выглядит довольно мрачно. Однако здесь ему открылась такая картина, с которой сложно примириться. Здесь, высший Режиссер пустил в ход все средства: глухую реверберацию команд в пустых кавернах бункера-укрытия, тусклое освещение... Проклятая инсценировка! Когда мы сидим в его кабинете, Старик говорит:

- Раньше, если что-то подобное происходило, то это оперативно исправлялось. Теперь же у нас практически нет врачей на лодках!

- У нас всегда на лодке был маат-санитар.

- Да, уже...

- И врач-командир.

Проходит немного времени, и Старик погружается в представленный перечень аварий произошедших на борту. Между тем у меня перед глазами стоят картины наполовину сожженных, потерпевших кораблекрушение судов, людей на лошадях, скелетов в спасательных шлюпках, утопленниках. Потерпевшие кораблекрушение – это стало бы темой номер два, если бы Свод правил и норм поведения позволял говорить об этом. Но эта тема является табу. Она никогда не будет затронута. Входит адъютант и хочет узнать у Старика насчет «мероприятия сегодня вечером». Старик одаривает его несколькими скупыми фразами.

- Не пойму, как эти парни отваживаются вновь рисковать своими жизнями ради пирушки, – ругается Старик, когда адъютант уходит.