Газета Завтра Газета - Газета Завтра 614 (35 2005)

• Название: Газета Завтра 614 (35 2005)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

18 августа опубликовано мое поручение адвокатам, в котором, в частности, указаны факты циничной фальсификации обвинением и судом обстоятельств дела. В этот же день 18 августа вечером меня незаконно помещают в карцер.

Только 22 августа вечером в 20.00 мне в карцер доставляют 15 томов "фальшивки". — Ходатайство моих адвокатов о предоставлении мне в связи с этим дополнительного времени Мещанским судом было немедленно - 23 августа - отклонено. Комментарий к этому с учетом ранее мною сказанного, полагаю, излишен".

На следующий день, после того прошла новость о том, что Платон Лебедев водворён в карцер, я отправился к СИЗО-1, по своим путям-дорожкам, известным каждому зеку, (а я бывший зэк - и никуда от этого факта не деться), проведать, что думают обо всём этом спектакле арестанты, и, может быть, узнать какие-нибудь подробности, которые заботливо не афиширует директор ФСИН Юрий Калинин. Впрочем, я его не виню - у него работа такая, мягко скажем - не очень благодарная.

Тюремные пути-дорожки - вещь не быстрая, но, признаться результаты меня ошеломили - кроме того, что мне сообщили, что "Платона закрыли ни за что, на ровном месте, чтобы ознакомку сорвать", мои корреспонденты, желающие остаться неизвестными, сообщили мне, что "а Ходор из-за кореша своего на сухую голодовку упал, заяву не стал писать - на принцип попёр". Я тут же кинулся на сайт Ходорковский.Ру - эх, совсем немного не успел с сенсацией! (Тут я, разумеется, улыбаюсь).

Тюрьма - это особое место. Можно сказать, что это единственное место, где в силу специфики общение между людьми идёт непрерывно, 24 часа в сутки.

Шила в мешке не утаишь - любая информация распространяется по "централу" достаточно быстро, а кроме того, в отличие от многих "вольных" СМИ, тюремная молва отличается взвешенностью и достоверностью - ибо говоруну-пустобрёху в тюрьме очень легко потерять и репутацию, и здоровье. Поэтому я доверяю информации, полученной из таких источников - и другим советую.

Разумеется, с точки зрения любого "порядочного арестанта" Ходор "совершил поступок", то, что он не стал писать заявления на голодовку, ещё больше говорит в его пользу. (Кстати, Юрий Калинин не врал, когда говорил, что никто не голодает - для него любое незадокументированное действие просто не существует. Скоро мы наверное докатимся до того, что бунты в колониях будут считаться ФСИН произошедшими только в том случае, если зеки сперва подадут начальству соответствующее заявление). С моей точки зрения, то есть с точки зрения человека, имеющего опыт протестных голодовок, - это, разумеется, поступок, после которого лично я готов по-другому взглянуть на личность МБХ. Сухая голодовка в течение 7 дней - это не поза и не пиар, это ощутимый удар по здоровью, по почкам и сердцу, это общий токсикоз, это очень и очень тяжело - особенно в камере с 15 людьми, которые едят и пьют. Это однозначно мужской поступок, иррациональный и непонятный среднему обывателю, который судорожно пытается просчитать - где тут выгода?

Те - особенно журналисты, - кто отказывает Михаилу Ходорковскому в праве сделать выводы из пережитого им за последние несколько лет, на мой взгляд, фатально заблуждаются. История полна примеров, когда человек, хлебнувши горюшка, соприкоснувшись с реальной жизнью народа, начинает задумываться над теми вещами, о существовании которых и не подозревал, растёт над собой во всех смыслах - и радикально меняется внутренне. Порой достаточно 40 минут постоять на эшафоте, с мешком на голове, в ожидании собственной казни, что бы измениться навсегда и получить гениальные прозрения на 50 лет вперёд. Или же Фёдор Михайлович Достоевский уже не авторитет для пишущей и читающей публики? Тогда могу назвать сотню-другую фамилий из прошлого века, начну с Зиновьева и Солженицына. Продолжать?

Но ни в коем не предлагаю жёстко проводить подобные параллели. Михаил Борисович - разумеется, не Дед Мороз, и не старик Хоттабыч, и, разумеется - никто не забыт, и ничто не забыто. Но сегодня я очень надеюсь, что лицезрею процесс переплавки в тюремном тигеле гордыни Олигарха в гордость Человека. Не знаю, до каких пределов изменится МБХ, но то, что он уже никогда не будет прежним - это точно.

«ГДЕ ЗДЕСЬ БУТЫРКА?»

«ГДЕ ЗДЕСЬ БУТЫРКА?»

Ольга Стрельцова

Ольга Стрельцова

«ГДЕ ЗДЕСЬ БУТЫРКА?»

Слово "тюрьма" люди стараются не употреблять: те, у кого ничто с этим заведением не связано, суеверно боятся "накликать", а для кого это не просто слово, а вошедшая в жизнь реальность, лишний раз не хотят напоминать себе и другим об этой действительности, и когда я спросила у прохожей: "Где здесь Бутырка?", — она перекрестилась: "Тьфу-тьфу! Не знаю".

Но от беды не всем удается отплеваться. Тюремный сиделец — беда и боль всей семьи, она затрагивает каждого ее члена, и жизнь родни делится на периоды "до" и горькое настоящее. Однако люди, столкнувшиеся с этой реальностью, приведшей их в хлопотах о близких, лишенных свободы, в накопители для приема передач, к комнатам свиданий, деловиты и сосредоточены. Не пахнет корвалолом, нет слез, истерик. Задача родных сейчас — позаботиться по мере сил о попавших за решетку. В данный момент, например, главная забота — передача. Сделать ее можно, придя рано утром, записавшись в очередь, которая движется очень медленно: прием ведется до обеда, и если не подойдет твоя — надо будет приходить в другой день, тоже рабочий для тебя. Ведь сидящие в тюрьмах, как правило, здоровые мужчины работоспособного возраста — кормильцы. Ныне многие попали в неволю именно потому, что желали обеспечить семью, но способами, которые входят в противоречие с законом. Да и ставшее притчей во языцех наше законодательство не отрегулировано, и позволяет правосудию вести себя вполне "по-басманному", оперируя законом как известным дышлом.

А сейчас вот кормилец не только не может обеспечить семью, но и сам нуждается в помощи. Вот 75-летняя мама одного из заключенных. Она успела, придя в семь, к 12 часам оформить передачу, которая обошлась ей в 2,5 тысяч рублей. Поддерживает в тюрьме холостого сына она, а пенсия не позволяет и самой полноценно питаться. Попал по 115-й статье — подрался, вступившись за друга. "Ну а что, я должна сказать, что за друга не надо вступаться? Говорю: правильно сделал. Сама так его воспитала, два образования дала, и моя это вина, получается, что сидит".

Контингент тюрем — в основном молодые люди, а среди посетителей — преимущественно женщины пожилого и среднего возраста — матери. Сижу на лавке рядом с одной такой, ноги под чулками у нее перемотаны бинтами. Она разговорила девочку — подростка, принесшую передачу брату. Мама на работе, поэтому сидеть здесь часами не может, а у девочки каникулы. Она уже на правах старожила подсказывает новичкам, что и как. Брат сидит за наркотики, но незаслуженно: ему подкинули, заставили взять вину на себя. Отца у семьи нет. "Как нет? Умер?"— недоумевает женщина, у которой сын сидит по этой же статье и тоже незаслуженно: ("Обыскали — нашли пакетик. Откуда, чего? В тюрьму — вот и весь разговор.") "Нет, не умер — не было никогда", — девочка говорит спокойно, но ей явно неудобно, она отвечает тихо. Собеседница продолжает недоумевать. "Как же не было? Как бы ты тогда родилась? Был какой-то? Не знаешь, кто?" Почему ей так важно это обстоятельство, непонятно. Девочка односложно, но отвечает на все вопросы: и у брата отца нет, но тот, правда, один раз видел папашу, да толку от такого папаши никакого. С братом дружны. Он до отсидки работал, все нормально, а теперь мама одна, на двух работах, и ей даже не отпроситься — передачи носит сестра. Девочка выглядит, как маленькая старушка — с совершенно безжизненным взглядом.

Собственно, это относится ко всем здешним посетительницам: и у молодых, и старых — потухшие глаза, через которые просто вопиет внутренняя боль. При этом, повторюсь, женщины сосредоточены и деловиты — сидеть и попросту печалиться они не могут себе позволить: на их плечи, и без того в наши времена выдерживающие немалые нагрузки, легла эта беда со своими выматывающими силы, нервы, душу заботами.

Женщина в бинтах и сочувствует, и откровенничает: "Да, все деньги тюрьма-то из карманов вытянет. Я по инвалидности давно на пенсии, а как сын попал сюда, работать пошла, — его голодным не оставишь. Машину продали, когда еще следствие было. И чем дальше, тем больше денег давай. Попал в тюрьму — готовь суму".

В таких местах, как в банях, все равны: одинаково обреченно ждут, не лезут, не бравируют крутостью. Пытается без очереди пролезть какой-то цыган, овечкой уверяющий, что он тут, условно говоря, стоял. Женщины спокойно ему на это: "Давай-давай, думаешь, первый такой умный? На базар иди лохов ловить".

Присутствующие вообще-то не склонны к общению, но с готовностью подсказывают, что и как заполнять, когда лучше приходить, одалживают ручку, помогают перевязать пакет, подержать сумку, сидящие молодые уступают место пожилым. Во внешнем проявлении люди здесь корректнее, вежливее и предупредительнее, чем в других присутственных местах. Немногословны, не крикливы. Какая-то особа, как со стенда "Их разыскивает милиция", начала склоку. Назревал скандал. Соседка по лавке философично призывает включившихся в перебранку: "Успокойтесь. Если сюда попали — надо терпеть". Возвращаясь к прерванному разговору, пересказывает девочке свой сон, считает вещим, но не знает, к чему. Та в свою очередь делится, что видела дома паука. Размышляют совместно, к чему сон, к чему паук. Предположения разные, примет не знают ни та, ни другая, но обстоятельно строят версии. Наверное, такие жизненные обстоятельства склоняют к суеверию и фатализму.