Тамара Габбе - Город мастеров. Пьесы сказки

• Название: Город мастеров. Пьесы сказки
• Автор: Тамара Габбе
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Сказка
• Год: 1958

В эту книгу вошло пять сказок для чтения и представления.

Они написаны Т. Г. Габбе и многие годы шли на сцене театров в Москве, Ленинграде, Свердловске, Ярославле, Рязани и других городах нашей страны, а некоторые из них были поставлены и за рубежом. Их смотрели и смотрят дети и взрослые.

Среди них есть пьеса, в основу которой положены легенды и героические предания русского народа («Авдотья Рязаночка»). Есть драматические сказки, источником которых являются классические сказочные сюжеты, по-своему понятые и развитые («Хрустальный башмачок», «Сказка про солдата и змею»). Есть, наконец, и такие, где и замысел, и герои, и самое развитие действия целиком созданы автором. Это — «Город Мастеров» и «Оловянные кольца».

Стихи для четырех пьес, помещенных в этом сборнике, написал С. Я. Маршак.

В пятой пьесе («Авдотья Рязаночка») тексты песен в основе своей народные.

---

ГЕРАСИМ. Что вы все одно заладили: обычай, обычай… Есть у нас и другой обычай. Становись-ка вон к той березке, хозяюшка! Да не бойсь, не обидим.

АВДОТЬЯ. А я уж ничего не боюсь. Что хотите, то и делайте. (Становится подле березки.)

СОКОЛИК. Вот это иное дело, не то что голову рубить… А березка-то как раз в рост, словно по мерке.

ГЕРАСИМ. Ну, Вертодуб, руби верхушку, коли руки чешутся. Да смотри — волоска не задень! Знаешь меня!

ВЕРТОДУБ (покосившись на него). Как не знать! Уж поберегусь, не задену. Э-эх! (Ловко отсекает вершинку деревца, подле которого стоит Авдотья.)

ГЕРАСИМ. Что и говорить, чисто. Ну, с почином, Кузя! Ботин, бросай вершинку в костер. Не голова, так головешка будет. (Авдотье.) Вот и вся недолга, хозяюшка! Тебе-то, я чай, все это внове. А у нас, уж не гневайся, каков промысел, таков и обычай. Догадалась небось, что мы за люди?

АВДОТЬЯ. Догадалась.

ГЕРАСИМ. То-то и есть. А только ты не опасайся, мы тебя пальцем не тронем. Я твоей хлеба-соли не забыл, да не забуду вовек. И Никиту Ивановича твоего кажный день добром поминаю. Уж такой кузнец! Лучше, кажись, и на свете не было. Ковалом махнет, что наш Кузя топором. Что ж он, жив али помер, хозяин твой?

АВДОТЬЯ. Живой был. Да один бог знает, снесет ли он неволю татарскую.

БОТИН. У них-то, говорят, умелые люди в чести. Может, и поберегут.

АВДОТЬЯ. Сам не побережется. Не таков человек.

ГЕРАСИМ. А ты куда путь держишь, хозяюшка? Хорониться, что ли, пришла? Много нынче у нас в лесах народу-то спасается…

АВДОТЬЯ. Нет, я не спасаться… Я к татарам иду. В степь.

БОТИН. Что ты, матушка!

СОКОЛИК. Полно ты!… К басурманам? Да они хуже нас. Не пожалеют.

ГЕРАСИМ. Что же ты — сама, своей волей, в полон идешь?

АВДОТЬЯ. Выкуп несла, да твои молодцы отняли. Вот он, мой ларчик, на земле валяется…

ГЕРАСИМ. Ох, срам какой! Алтарь ограбь — и то, кажись, меньше греха будет… Да как же это вы, а?

ВЕРТОДУБ (разводя руками, виновато). Нешто мы знали, Герасим Силыч?

БОТИН. Молчала ведь она, глупая… Не сказалась нам! Да мы б ее пальцем не тронули!… Чай, не басурманы…

ГЕРАСИМ. Подай сюда, Соколик, ларец!

СОКОЛИК (кидается к ларцу). Вот он, Герасим Силыч! Гостье его отдать прикажешь ай как?

ГЕРАСИМ. Да уж не себе взять!

БОТИН (всхлипывая по-бабьи). Прости ты нас, матушка! Истинно по неразумию мы это…

ВЕРТОДУБ. Верно, что по неразумию… Да разве б я стал!… (Запускает руку за пазуху и вытаскивает еще несколько камешков.) Вот тебе, чтоб уж совсем доверху было. Не гневайся на меня.

АВДОТЬЯ. Спасибо. (Укладывает ларец в суму.)

ГЕРАСИМ. Постой! Погоди суму-то завязывать.

АВДОТЬЯ. А что!

ГЕРАСИМ. А то, что не хватит твоего выкупа и на одну руку Никиты Иваныча. Много они нынче награбили. Камешками их не удивишь.

АВДОТЬЯ. А больше у меня ничего нет.

ГЕРАСИМ. Ладно. Дам я тебе кой-что подороже твоих сережек да бус. (Спускается в землянку.)

БОТИН. А ты поела бы, матушка! С жирком, с огоньком… (Пробует из котла.) Ох, совсем остыло мое варево!…

СОКОЛИК. Вот те и с огоньком! Присядь, отдохни, бабочка. Эх, лапти-то как сбила!… Да уж теперь недалеко идти. Мы-то в диком поле не раз бывали. Только третьеводни и воротились с той стороны. Лошадок угнали из косяка ханского, да и получше добычу взяли… Их, татаров этих, нонче догнать не великое дело…

ВЕРТОДУБ. Тяжело идут: много добра захватили. догонишь, не сомневайся. Мы тебе короткую путь-дорогу покажем. Али побоишься с нами-то идти?

СОКОЛИК. С тобой, ясное дело, побоится, а со мной, может, и нет. А, бабонька?

АВДОТЬЯ. Нет, уж коли выбирать провожатого, так я, пожалуй, того выберу — мохнастого. Руки-то у него железные, на себе испытала… И понадежней он будет — постарше.

БОТИН. А, Соколик? Насквозь тебя видит: добрый ты парень, а ненадежный.

АВДОТЬЯ. Да я не то говорю…

СОКОЛИК. А я не обижаюсь. Уж такая у меня доля… Не верит мне ваша сестра, и всё тут. Да, правду сказать, я и сам тую бабу не почитаю, что со мной дружбу водит. Эх, думаю, покумилась курочка с соколом…

ГЕРАСИМ (выходя из землянки). Вот тебе, хозяйка, дорогой выкуп. Держи.

АВДОТЬЯ. Шапки!

ГЕРАСИМ. Шапки. С татарских голов. Коли не пожелает хан ихний на камешки твои глядеть, ты ему шапочку покажи — сперва одну, потом другую. Али обе враз. Да торгуйся — дёшево товар свой не отдавай.

АВДОТЬЯ. Да нешто он за шапки людей отдаст?

ГЕРАСИМ. Не в шапках тут дело. Это братов ханских головы али племянников. А сами-то они, княжата басурманские, в лесах у нас, в потайном месте, сидят. Менять мы их хотели на золото да на коней, да уж так и быть — тебе нонче шапки эти нужней нашего. Сколько у тебя народу-то в неволе?

АВДОТЬЯ. Трое. Муж, брат да старичок-сродник. Помнишь его? Федосеичем зовут.

ГЕРАСИМ. Как не помнить! Смолоду еще помню. Справный кузнец был, в кузне и состарился. Ох, трудно на старости лет неволю терпеть! Они, басурмане-то, старых да малых не жалеют. Ихняя цена человеку — по костям да по зубам, словно коню. Ну, да авось выручишь, коли дойдешь и голову на плечах донесешь. Шапки эти да твой коробок — словно нарочно на твоих полонян припасено. Мы тебя и на дорогу поставим, и место тебе покажем, куда татарчат выведем. Коли будет от тебя знак, отпустим их. А без твоего знаку пусть и не надеются — не видать им своих княжат…

Авдотья бережно принимает шапки и прячет в суму.

Да постой! Что ж ты так торопишься? Хоть с силами соберись! Поотдохни у нас маленько.

АВДОТЬЯ. Спасибо, Герасим Силыч. Спасибо вам всем, люди добрые!

БОТИН. Какие мы добрые! Лихие люди, так и говори.

ВЕРТОДУБ. От правды не уйдешь. Лихие и есть.

АВДОТЬЯ. Для кого, может, и лихие, а для меня добрые. Да и какое оно есть — лихо? Ведь не с веселья, не с радости все по лесам прячетесь. У каждого небось и дом свой был и родня…

ГЕРАСИМ. Верное твое слово, хозяюшка: всё было, да сплыло… Так и живем теперь хуже зверя лесного. От пытки да кабалы боярской укрылись, а лихо наше, горе горькое, и тут с нами, с хлебом его едим и во сне его видим… Вот и рады мы тебе помочь. Авось и нашей родне поможет кто.

АВДОТЬЯ (кланяясь). Поклон вам земной вам и горю вашему. Вовек я вас не забуду. Помирать буду, за грехи ваши помолюсь. (Приподымая суму.) Теперь моей суме цены нет. Хоть и не больно тяжела она, а три души спасти может. А покуда дайте-ка я вам рубахи залатаю, а может, и постираю что… Обносились вы хуже меня. (Ботину.) Покажи шитье твое, швец! Ох, горюшко мое! Не то беда, что рвали, а то беда, что латали.

БОТИН (разводя руками). Как умел, бабонька!… Мы хоть и портные мастера, да из тех, что вязовыми булавами шьют.

АВДОТЬЯ. Ладно уж… поправим. (Берет иглу.)

СОКОЛИК. Ну, Ботин? А ты говорил гордая!

БОТИН. Да я в похвалу…

ГЕРАСИМ. Ты бы, голубь, не хвалил, а сушняку в костер подбросил да чугунок подогрел. Ужли ж гостью холодным потчевать станем? А ты, Вертодуб, лапотки бы ей маленько подправил.

СОКОЛИК. А я посошок вырежу. Гладенький. Был у ней, да, видно, из рук выронила, как Вертодуб на нее с-под куста глянул.

АВДОТЬЯ (опускает работу, берет у Ботина ложку, мешает в котле, пробует.) Сольцы бы малость…

БОТИН. Есть сольца.

АВДОТЬЯ (подбавляет соли и кивает головой). В самый раз. (Бросает петуху корку.) Вот тебе, Петя, корочка. Последняя. От большого страху ты меня ночью избавил. Как закричал, так и на сердце светлей стало.

БОТИН. На то и держим. Хоть и черен, а денная птица. Ночь прогоняет, солнышко выкликает.

АВДОТЬЯ (снова принимаясь за шитье). Вот не гадала, что этак-то, тихо да мирно, у вашего огня сидеть буду — рубаху шить да разговоры разговаривать! Думала, смерть моя пришла, а вон оно как обернулось-то. После грозы опять солнышко.

ГЕРАСИМ. Грозна гроза, да проходит. Тем и живем. (Помешивает палкой в костре). А жалко, хозяюшка, отпускать нам тебя. Бобыли мы, бездомный народ, невесело у нас.

Оставайся-ка с нами, а? Да нет, ты не опасайся, не стану я тебя удерживать. Так сказал, к слову… (Ломает сухие ветки, подбрасывает в огонь, что-то тихо напевая без слов.)

Так же без слов начинает подтягивать ему Ботин, потом Соколик, а потом Вертодуб. Постепенно в песню вступают слова.

БОТИН.

Не вода в города понахлынула —
Злы татарове понаехали.

СОКОЛИК.

Как меня, молодца, во полон берут,
Во полон берут, в дальний край ведут.

ВЕРТОДУБ.

Ах ты, матушка, выкупай меня.
Родный батюшка, выручай меня!…

ВСЕ ВМЕСТЕ.

Выкупай меня золотой казной,
Выручай меня саблей вострою…

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Картина пятая

Стоянка ордынского войска в степи. Две-три кибитки из белого войлока. В глубине — большой черный шатер: вход его завешен цветным узорчатым войлоком. У входа стоит воин из очередной стражи. Перед одной из белых кибиток на ковре Актай-Мерген и Бечак-Мурза играют в нарды. Актай-Мерген еще не стар; это широкоплечий, коротконогий человек с жестким, широкоскулым лицом. Бечак-Мурза худой, желтолицый старик, брови у него седые, с подбородка струйкой сбегает редкая, узкая борода. Вдалеке, словно продолжая песню последней картины, поют мужские голоса: