Василий Гавриленко - Младенцы Потерянной Супони

• Название: Младенцы Потерянной Супони
• Автор: Василий Гавриленко
• Жанр: Исторический детектив

Альтернативная Европа, век 18-й.

Основатель и руководитель бюро по противодействию мракобесию господин Фредерик Кислинг получает тревожное письмо:

«Милые ученые судари!

                Прошу извенить покорностью своей неблоговидную смелость с которой отважылся я оторвать вас от ученых занятий и благ всяких и пишу вам потому что нет сил терпеть и душа от горя закостенелая. Якоб Рваная Щека пишет вам облевается слезами молит приехать как можно скорее пока кровосос не обескровил всех младенцев Потерянной Супони. Три дитяти невиновных уже отошли ангелочки к Господу не успев познать кроме грудей матери детства отрочества зрелости. Деревня наша тихая и горя такого отродясь не было, слезы лили только над гробами дряхлых старцев да старух со впалыми щеками. Младенцы белые облеваются слезами глядят ангелы небесные матери рвут волосы. Луиза уже утопилась, вытащили из колодезя через три дня распухла. Страх теперь здесь в Потерянной Супони навсегда. Родители не ведают как дитя уберечь от лютого зверя. Приезжайте спасите деревню нашу Потерянную Супонь истребите дьяволово семя. Безвинно страдать нет больше возможности. Страх теперь здесь навсегда. Якоб Рваная Щека. (большая клякса)».

Вместе со своим верным учеником Бальтазаром Клаусом он отправляется в селение Потерянная Супонь, чтобы пресечь очевидное мракобесие и найти подлинного убийцу, коим, несомненно, является человек.

То, что пришлось испытать Кислингу и Клаусу в Потерянной Супони, подвергло их здравомыслие и рационализм суровому испытанию.

---

                Но в случае с Потерянной Супонью дела обстояли несколько иначе. Здесь речь шла не о взрослых, половозрелых покойниках, а о беспомощных невинных младенцах.

                «Младенцы белые облеваются слезами», - вспомнил Бальтазар, и легкая поземка заструилась по спине: при чтении письма его отчего-то больше всего потрясло, что младенцы – «белые». Молодой человек едва пересилил желание прижаться к боку доктора.

                Неужели нашелся на белом свете антихрист в человечьем обличье, способный истреблять младенцев? Якоб Рваная Щека не упомянул, как именно погибли дети, и оставалась надежда, что причиной беды стала болезнь. К чести этих двух господ, и доктор Кислинг, и Бальтазар всей душою жаждали такого завершения расследования. В противном случае, им пришлось бы пережить еще одно горькое разочарование в человечестве.

                Лес кончился, дорога вынырнула из еловых зарослей, заструилась по гречишному полю. Дождь кончился, и выглянуло солнце. Через пару минут мрачное настроение путешественников как рукой сняло. Штефан выпрямился на козлах, прикрикнул на Фесту, которая побежала шустрее.

                Бальтазар взглянул на спутника, поразившись произошедшей с доктором Кислингом переменой. Только что рядом с ним сидел старик-брюзга, которому весь свет не мил, а теперь вот моложавый пожилой мужчина с блестящими глазами.

                -Ну-с, господин Клаус, теперь дело веселее пойдет, - сказал доктор, подставляя солнцу лицо. – Глядишь, скоро будем в этой Супони, отужинаем, выспимся, наутро изгоним чертей из дураков и домой.

                -Хорошо бы, доктор.

                -Надеюсь, в этой деревне найдется вино.

                Бальтазар усмехнулся.

                -Медовуха наверняка найдется, - он кивнул на гречишное поле.

                При слове медовуха спина Штефана оживилась, но ни Бальтазар, ни доктор Кислинг снова этого не заметили.

                -Медовуха – это для студентов, для мужей – вино, - назидательно отозвался господин Фредерик.

                Бальтазар скосил на старшего товарища глаза, улыбаясь в душе: он-то знал, что доктор от медовухи не откажется.

                Здесь автор вынужден сообщить, что господа замолчали, а дорога через гречишное поле тянулась и тянулась бесконечно под голубым небом. Читатель может обвинить сочинителя в том, что господа замолчали, не найдя темы для разговора, не завели философского диспута, или, на худой конец, не принялись обсуждать предстоящее в Потерянной Супони расследование. Что поделать! Читатель – Царь, а автор – его преданный слуга, и обязан принимать суровое порицание с покорно опущенной головою. Да, к сожалению для автора, Бальтазар и доктор Кислинг умолкли, а Штефан, не говоря уже о Фесте, не промолвили за всю дорогу и полсотни слов. Чем занять воображение Читателя, пока четверо путешественников пробиваются к забытой Богом деревеньке со странным названием – Потерянная Супонь? Рассказать о шмелях да пчелах, напуганных дождем, а теперь мало-помалу вылетающих из своих укрытий? Или описать тело младенца, найденное в Потерянной Супони в ведре колодца, что неподалеку от дома жирного Ганса; колодца, в котором еще через три дня утопилась мать младенца, Луиза? Но-но, обожди, торопливое перо! Обо всем – по порядку. Для начала, чтобы не ждать, пока коляска Фредерика Кислинга одолеет гречишное поле, автор, силою, данною ему Царем-Читателем, передвинет время вперед и сделает так, что путешественники очутятся у моста через темную реку, за которой мерцает парой-тройкой огней деревня Потерянная Супонь.

                Глава вторая

                В деревню въехали в сумерках. Дома выстроились вдоль единственной улицы черными рядами: приземистые и высокие, с деревянными петухами на крышах, сейчас больше напоминающими черных воронов. Улица заканчивалась подобием площади, окруженной церковью, да тремя двухэтажными добротными домами. Посреди площади возвышался помост с виселицей, а еще поодаль – кострище.

                Тишина навила над Потерянной Супонью, и неясно было, всегда ли здесь такое безветрие, или деревня затаилась, разглядывая чужаков.

                Как тут не почувствовать себя неуютно? Даже лошадь Феста старалась тише стучать копытами по дощатому настилу дороги.

                -Экое кладбище, - шепнул доктор, доставая из кармана очки.

                Бальтазар мысленно согласился с товарищем: не верилось, что в Потерянной Супони кто-то живет, так мрачно и тихо было вокруг. Хоть бы петух крикнул, хоть бы кошка пробежала по площади.

                Коляска остановилась, Штефан распрямился, оглянулся на доктора с довольным выражением на круглом простодушном лице.

                -Приехали, сударь.

                -Вижу, вижу, любезный. Пойдемте же, Бальтазар.

                Доктор закряхтел, вылезая из коляски. Видит Бог, к этому моменту путешественники готовы были одолеть еще такое же расстояние, каковое было ими покрыто, лишь бы не останавливаться в этом месте.

                Бальтазар и доктор Кислинг замерли у коляски, разглядывая: доктор – дома и церковь, молодой человек – виселицу.

                Штефан принялся было доставать из задней части коляски дорожный сундук с багажом, да остановился, решив, что доктор и его спутник могут и передумать ночевать в этом запечье.

                Доктор, размышлявший, в какой из троих домов, собственно говоря, постучаться, принял наконец-то решение и направился к крайнему от церкви строению.

                Вежливый стук в дощатую дверь поглотила тишина. Снова стал накрапывать дождь, через минуту превратившийся в сущий ливень. Доктор вновь постучал. Дом ответил гробовым молчанием. Бальтазар поднял воротник камзола, надвинул на уши треуголку.

                -Что за чертовщина? Эй, хозяева!       

                Господин Фредерик, лицо которого заливала вода, забарабанил в дверь изо всех сил. В глубине дома появился огонек свечи, замельтешил, задвигался, затем - исчез. У двери послышался шум, точно кто-то отпирает засов.

                «Или снимает со стены колун», - подумалось Бальтазару.

                Путешественники ожидали, что дверь вот-вот отворится, но шум стих, а дверь так и не открылась. Доктор Кислинг, определенно, выходил из себя. Борода его намокла, с нее потоком стекала прямо за воротник холодная вода, а очки запотели.

                -Откройте дверь, здесь дождь! – крикнул доктор.

                За дверью по-крысиному зашебуршало, затем раздался грубоватый голос:

                -Кто там?

                -Господин, - взмолился доктор Кислинг, взглянув на Бальтзара. – Мы прибыли из города по важному делу, нам нужен ночлег. Я заплачу…

                Дверь отворилась. Появившийся перед путешественниками господин был явно не настроен шутить. В левой руке он сжимал топор, в правой - свечку.

                -Из города?

                -Из города, господин, - поспешил сообщить доктор Кислинг. – Ехали два дня и дьявольски устали…

                -Не упоминать! – мужчина резко оборвал его. – Не упоминать князя скверны у порога моего дома!

                -Прошу простить, - взмолился господин Фредерик, голова которого, залитая водою, стала похожа на голову высунувшейся на поверхность пруда лягушки.

                Хозяин дома высунулся из двери, поднес свечу к лицу доктора, затем таким же образом изучил Бальтазара.

                -Там кто?

                -Это мой слуга, Штефан. И лошадь.

                Мужчина поднял свечку над головой и посторонился.

                -Можете войти.

                Путешественники очутились в освещенной одной лишь свечкой просторной комнате, с камином, дверями в смежные помещения и с лестницей, ведущей наверх.

                -Мария, зажги факел, - крикнул мужчина.

                Дом благополучно проглотил его крик, оставив тишину.

                -Мария.

                Где-то наверху раздался топот босых ног, потом до слуха путников донесся девичий голос:

                -Что случилось?

                -К нам гости.

                -Гости?

                В голосе скрытой за темнотой девушки нетрудно было прочесть изумление.

                -Я не готова!

                -Уже легла, - пробормотал хозяин. – Что ж. Потерпите, господа. Я справлюсь сам.

                -Не утруждайте себя, - отозвался доктор Кислинг.

                -Да, не стоит, - пробормотал Бальтазар, в голове которого, отзываясь во всем теле приятной истомою, все еще звучал голос неведомой Марии. В придорожном трактире, где молодой человек познакомился с Гризеттой, все начиналось примерно также.