Октав Мирбо - Дневник горничной

• Название: Дневник горничной
• Автор: Октав Мирбо
• Жанр: Эротика
• Год: 1907

Романы Октава Мирбо, французского писателя конца XIX — начала XX века, были, пожалуй, самыми популярными в России начала века, что объясняется их темой: романы Мирбо — классика западного эротического романа. Героиня «Дневника горничной», горничная Селестина, ведет записи своих любовных похождений и флиртов своих господ. Дневник крайне откровенен, предельно интимен и бесстыден. Перед нами — изнанка любви.

Издание 1907 года. Текст приведен к современной орфографии.

---

После обедни Роза увлекает меня к бакалейщице… Из ее нескольких загадочных слов я понимаю, что с последней нужно быть в хороших отношениях и что вся прислуга ухаживает за ней на перебой… Еще одна маленькая толстушка. — положительно, это страна толстух. Лицо ее испещрено веснушками, сквозь белесоватые волосы, жиденькие и тусклые, проглядывает темя; на макушке комично торчит крошечный шиньон, похожий на метелку. При малейшем движении грудь ее, затянутая в коричневый суконный лиф, колышется, как жидкость в бутылке… Глаза, окаймленные красными кругами, дергаются, а гнусный рот искажается гримасой вместо улыбки… Роза представляет меня:

— Г-жа Гуэн, я вам привела новую горничную из Приёрё.

Бакалейщица внимательно осматривает меня, и я замечаю, что ее взгляд особенно останавливается на моем бюсте и животе, с упорством, которое меня смущает. Говорит глухим голосом:

— Прошу барышню быть здесь, как у себя… Барышня — красавица… Барышня, конечно, парижанка?..

— Да, г-жа Гуэн, я приехала из Парижа…

— Это видно… Это видно сейчас же… Стоит только на вас взглянуть… Я очень люблю парижанок… Они понимают жизнь… Я тоже служила в Париже, когда была молода… У повивальной бабки на улице Гэнэго, г-жи Трипье… Может знавали ее…

— Нет…

— Можете и не знать… Ах! И давно же это было… Но войдите же, мадемуазель Селестина…

И она торжественно проводит нас в заднюю комнату, где вокруг стола уже собрались четыре прислуги…

— Ах! Намучаетесь вы там, моя бедная барышня… — вздыхает бакалейщица, предлагая мне стул…

— Это я говорю не потому, что они ничего у нас не забирают… Прямо вам скажу, что это не дом, а ад… Не правда ли, барышни?..

— Верно… — отвечают в один голос, с одними и теми же жестами и гримасами все четыре спрошенные девицы…

Г-жа Гуэн продолжает:

— Благодарю… Я бы не желала поставлять людям, которые постоянно торгуются и визжат, как хорьки, что их обкрадывают, притесняют. Пусть идут, куда хотят…

Хор прислуг подтверждает:

— Понятно, пусть идут, куда, хотят.

На что г-жа Гуэн, обращаясь в частности к Розе, прибавляет уверенным тоном:

— Мы за ними не гоняемся, правда, мадемуазель Роза?.. Слава Богу, не нуждаемся в них, правда?

Роза ограничивается подергиванием плеч, вкладывая в этот жест всю накопленную желчь, злобу и презрение… И огромная шляпа — мушкетер, как бы подчеркивает энергию этих яростных чувств, беспорядочным трепетанием черных перьев…

Потом, через секунду:

— Слушайте!.. Не будем говорить об этих людях… Всякий раз, когда я о них говорю, у меня начинается боль в желудке…

Маленькая, худенькая брюнетка, с крысиной мордочкой, прыщавым лбом и слезящимися глазами, восклицает среди общего хохота…

— Понятно, пусть провалятся сквозь землю…

Затем следуют снова рассказы, сплетни… Точно непрерывная волна помоев, извергающихся из этих несчастных ртов, как из водостока… Мне кажется, что вся комната зачумлена этой грязью… Я снова чувствую прилив уныния, тем более тягостного, что в комнате, где мы находимся, темно, и лица принимают во мраке фантастические очертания… Эта комната освещается только одним узеньким окном, которое выходит на сырой, грязный двор, в роде колодца, образуемого стенами, изъеденными лишаями… Запах рассола, кислых овощей, вяленых селедок, впивается в одежду…. Невыносимо… И каждая из этих тварей, взгромоздившихся на стулья, точно узлы грязного белья, с остервенением повествует о какой-нибудь пакости, скандале, преступлении… Подло подделываясь под общий тон, я пытаюсь улыбаться, аплодировать им, но чувствую внутри что-то непреодолимое, какое-то ужасное отвращение… Тошнота сжимает мне сердце, властно подступает к горлу, наполняет рот, сжимает виски… Мне бы хотелось уйти… Но я не смею и остаюсь там точно идиотка, приклеенная, как и они, к своему стулу, делаю те же жесты и бессмысленно слушаю эти визгливые голоса, напоминающие кулдыканье воды в кухонной раковине…

Я понимаю — бывают случаи, когда нужно возражать господам. И в этих случаях я не лазаю в карман за словом, уверяю вас… Но здесь… Чтобы они ни говорили… Это свыше моих сил… Эти женщины мне отвратительны; я их презираю и говорю себе, что у меня с ними нет ничего общего… Воспитание, постоянное трение около людей со вкусом, чтение романов Поля Бурже, спасли меня от этих мерзостей… Ах! с каким сожалением я вспоминаю наши милые проказы на местах… в Париже!

Больше всего имеет успех Роза… Она повествует, моргая глазами и облизывая губы…

— Все это ничего в сравнении с г-жей Родо… Женой нотариуса… Ах, уж что у нее делается…

— Я не думала… — говорит одна из присутствующих…

Другая тотчас заявляет:

— Даром, что она из поповской семьи… Я всегда думала, что она страшная мерзавка…

Взгляды всех оживились; все вытянули шеи по направлению к Розе, которая начинает рассказ:

— Третьего дня г-н Родо отправился, по его словам, на дачу, на весь день…

Чтобы осведомить меня на счет г-на Родо, она делает пояснение:

— Очень подозрительный человек… Нотариус, который не католик… Ах! У него таки в конторе проделываются вещи… Так что я заставила капитана взять оттуда свои дела, честное слово!.. Но сейчас дело не в г-не Родо…

Окончив пояснение, она придает своему рассказу более общий характер:

— Итак, г-н Родо отправился на дачу… Что он там постоянно делает на даче?.. Этого, к слову сказать, никто не знает… Значит, он уехал на дачу… Г-жа Родо сейчас же велит маленькому клерку, этому мальчугану Юстину, прийти в ее комнату, под предлогом подмести… Забавное подметание, дети мои!.. Она — совершенно раздетая, с вылупленными глазами, точно собака на охоте. Велит ему подойти к ней… Целует его… ласкает… И под предлогом поискать у него блох, велит ему раздеться… Затем знаете, что она делает?.. Ну вот, она кидается на него, эта ведьма, и овладевает им насильно… насильно, барышни… И если бы вы знали, как это произошло?..

— Как это произошло?.. — спрашивает с живостью брюнетка, крысиная мордочка которой вытягивается и шевелится…

Все взволнованы… Но Роза, внезапно делаясь сдержанной, стыдливой, объявляет:

— Этого нельзя сказать при барышнях!..

Ответ возбуждает ахания, разочарованные восклицания… Роза продолжает, возмущенная и растроганная…

— Пятнадцатилетний ребенок… ну, мыслимо ли это!.. И хорошенький, точно ангелок, и совсем невинный, несчастный малыш! Не уважать детскую чистоту, нужно же быть испорченным до мозга костей! Говорят, что когда он вернулся к себе, то весь дрожал… дрожал… плакал… плакал… херувим… просто душа разрывалась, глядя на него… Что вы на это скажете?

Следует взрыв негодования, делая буря помойных ругательств… Роза выжидает, когда волнение уляжется… И продолжает:

— Мать пришла ко мне и рассказала все это… Я ей посоветовала, как вы думаете, посоветовала подать в суд на нотариуса и его жену.

— Понятно… Ах! понятно…

— Ну, Юстина колеблется… Потому что да потому… я думаю, что здесь вмешался священник, который каждую неделю обедает у Родо… Наконец, она боится… Да!.. Ах!.. Если бы это случилось со мной… Конечно, я верю в религию… Но священник меня не остановит. Я бы заставила их поплатиться… Сотнями и тысячами… И десятками тысяч франков.

— Верно… Да, совершенно верно…

— Пропустить такой случай?.. Несчастье!

И шляпа-мушкетер хлопает, как палатка в бурю…

Бакалейщица молчит… Вид у нее смущенный… Без сомнения, она поставщица нотариуса… Искусно прерывает руготню Розы:

— Я думаю, что мадемуазель Селестина не откажется выпить стаканчик черносмородинной с этими барышнями… А вы, мамзель Роза?

Это предложение успокаивает разгоряченные умы, и в то время, как она вынимает из шкафа бутылку и стаканы, которые Роза расставляет на столе, взоры всех загораются, и все облизываются, предвкушая удовольствие… На прощание бакалейщица говорить мне с любезной улыбкой:

— Не считайтесь с тем, что ваши господа у меня ничего не берут… Приходите в другой раз…

Возвращаюсь с Розой, которая продолжает посвящать меня в курс дел всего местечка… Мне казалось, что запас сплетен должен у нее истощиться… Нисколько… Она непрерывно придумывает новые и самые ужасные… Очевидно, способы клеветы у нее неистощимы… И язык болтает непрестанно, без умолку… Никого она не оставляет в покое, всех задевает. Изумительно, как в провинции, в несколько минут можно совершенно опорочить имя человека… Таким образом мы дошли до ограды Приерё… Здесь она никак не может меня покинуть… все говорит… говорит без конца, старается меня совсем обойти, поразить своей любезностью и своим бескорыстием… А у меня голова идет кругом от всего слышанного, и вид Приерё еще тягостнее сжимает мне сердце… Ах! эти лужайки без цветов!.. И это огромное здание, имеющее вид казармы или тюрьмы, где за каждым окном мне чудится взгляд шпиона!..