Октав Мирбо - Дневник горничной

• Название: Дневник горничной
• Автор: Октав Мирбо
• Жанр: Эротика
• Год: 1907

Романы Октава Мирбо, французского писателя конца XIX — начала XX века, были, пожалуй, самыми популярными в России начала века, что объясняется их темой: романы Мирбо — классика западного эротического романа. Героиня «Дневника горничной», горничная Селестина, ведет записи своих любовных похождений и флиртов своих господ. Дневник крайне откровенен, предельно интимен и бесстыден. Перед нами — изнанка любви.

Издание 1907 года. Текст приведен к современной орфографии.

---

Солнце греет сильнее, туман исчез и очертания пейзажа внизу сделались яснее… За равниной на холмах, я вижу маленькие деревушки, купающиеся в солнечной пыли: красные крыши оживляют вид; река, пересекающая желто-зеленую равнину, сверкает то здесь, то там серебряными изгибами; легкие нежные очертания облаков украшают небо… Но я не чувствую никакой радости при виде всего этого…

У меня одно желание, одна мысль, одно намерение, убежать от этого солнца, от этой равнины, от этих холмов, от этого дома и от этой толстой женщины, противный голос которой преследует и терзает мой слух…

Наконец, она собирается меня оставить… Берет меня за руку и сочувственно сжимает ее своими толстыми пальцами, одетыми в митенки. И говорит:

— К тому же знаете, милая, г-жа Гуэн женщина очень любезная… и умелая… следует ее навещать почаще…

На минуту она останавливается и затем таинственно:

— Подите-ка, скольким девицам она помогла!.. Как только что-нибудь заметят — сейчас к ней… и ни слуху, ни духу… говорю вам… на нее можно положиться… Это женщина очень знающая…

С заблестевшими глазами, глядя на меня со странной настойчивостью, она продолжает:

— Очень знающая… и умелая… и сама скромность, просто наше Провидение… Ну, так вот, милая, не забудьте же побывать у нас, когда сможете… И почаще навещайте г-жу Гуэн… не пожалеете… До свидания… до скорого!..

Ушла… Я вижу, как она удаляется своей качающейся походкой; идет вдоль стены, вдоль забора… и внезапно исчезает на дороге.

Я прохожу мимо Жозефа, садовника-кучера, который чистит дорожки… Мне кажется, что он хочет что-то сказать; но он молчит. Только смотрит на меня искоса, странным взглядом, от которого мне делается почти страшно…

— Хорошая сегодня погода, г-н Жозеф…

Он что-то бормочет сквозь зубы… Разозлился, что я осмелилась пройти по дорожке, которую он чистит…

Что за чудак этот человек! как он мало воспитан. Почему он никогда не говорит со мной ни слова?.. И почему он никогда не отвечает, когда к нему обращаешься?..

Дома — барыня недовольна… встретила меня злобным восклицанием:

— На будущее время я вас вопрошу не оставаться там так долго…

Мне хочется ей возразить, потому что я раздражена, взвинчена, расстроена… Но к счастью я сдерживаюсь… Ограничиваюсь молчанием.

— Что вы там такое говорите?

— Ничего…

— Ваше счастье… И потом я вам запрещаю водит компанию с прислугой г-на Можера. Для вас это плохое знакомство… Видите, из-за вас сегодня все с опозданием…

Внутри меня бурлит:

— К черту! к черту… ты мне надоела… буду говорить, с кем хочу… видать, кого хочу… ты мне не смеешь указывать, животное…

Достаточно, чтобы я услыхала ее пронзительный голос, увидала ее злые глаза и деспотические приказания, чтобы моментально исчезло то отвратительное впечатление, которое у меня получилось от обедни, бакалейщицы и от Розы…

Роза и бакалейщица — правы; лавочница — тоже права; все они правы… И себе слово увидать Розу, часто видать ее, побывать снова у бакалейщицы… войти в самую тесную дружбу с мерзкой лавочницей… все это назло барыне… И я повторяю себе… с диким упрямством:

— Животное!.. Животное!.. Животное!..

Днем, после завтрака, барин и барыня поехали кататься. Уборная, комнаты, письменный стол барина, все шкафы и шкафчики, буфет заперты на ключ, что на это скажешь?.. Ну… спасибо!.. Никакой возможности прочесть хоть одно письмо, или сделать себе маленькие запасы…

Я просидела в своей комнате… Написала матери, г-ну Жану и читала: «В семье»… Что за чудная книга… И как хорошо написана! Вот смешная вещь. Я очень люблю слушать всякие пакости… но не люблю о них читать… Я люблю читать только те книги, от которых плачешь…

За обедом подавались щи… Мне показалось, что барин с барыней в ссоре… Барин все время читал «Petit Journal» с вызывающим упрямством… Комкал газету, вращая своими добрыми, печальными глазами… Даже, когда он сердится, глаза его сохраняют кроткое застенчивое выражение. В конце, вероятно, чтобы завязать разговор, барин воскликнул, уткнувшись носом в газету:

— Стой!.. Еще одна женщина, изрезанная в куски…

Барыня ничего не ответила. Прямая, точно одеревенелая, в своем черном шелковом платье, с нахмуренным лбом, с жестким взглядом, она о чем то упорно думает… О чем?..

Это может из-за меня барыня злится на барина.

IV

26-го сентября.

Уже неделю я не писала ни строки в дневнике… С наступлением вечера я чувствую себя изнуренной, разбитой, без сил… Я думаю только о том, как бы лечь и заснуть… Заснуть!.. Если бы я могла заснуть навсегда!..

Ах! что за жизнь в этом доме, Боже мой! Невозможно даже себе представить.

Из-за каждого пустяка барыня заставляет вас подыматься и спускаться в оба проклятые этажа… Положительно некогда присесть в бельевой и перевести дух… Дринь!.. Дринь!. Дринь!.. Вскакивай и беги… Все равно, если и нездорова… Дринь!.. Дринь!.. Дринь!.. У меня, в известные моменты, такие боли в животе, что кажется разрывают на части, и я почти готова кричать… Дринь!.. Дринь!.. Дринь!.. Никакого внимания… Болеть не полагается. — страдать не имеешь права… Болеть — это привилегия господ… Мы же должны быть постоянно на ногах и бежать как на пожар, рискуя сломать себе шею… Дринь!.. Дринь!.. Дринь!.. И если не тотчас являешься на звонок, то следуют упреки, раздражение, сцены…

— Ну?.. Чем вы там заняты?.. Или вы не слышите?.. Может, вы глухи?.. Уже три часа вам звонят… Это, наконец, возмутительно!..

Чаще всего происходит следующее.

Дринь!.. Дринь!.. Дринь!..

Пожалуйте… Вы подскакиваете на стуле, точно от толчка пружины…

— Принесите мне иглу.

Я иду за иголкой.

— Хорошо!.. Принесите мне нитки…

Я иду за нитками.

— Хорошо!.. Принесите мне пуговицу…

Я иду за пуговицей…

— Что это за пуговица?.. Мне вовсе не такую нужно… Вы ничего не понимаете… Белые пуговицы № 4… И скорее поворачивайтесь!..

И я иду за белой пуговицей № 4… Можете себе представить, как я ругаю, как я проклинаю барыню про себя?.. Покамест я путешествую, барыня уже переменила намерение… Теперь ей уже нужно другое, — ей уже ничего больше не нужно.

— Нет, отнесите иглу и пуговицы, мне некогда…

У меня ноют бока; колени почти одеревенели, совсем нет сил. Барыня, наконец, удовлетворена… И подумать, что существует общество даже для защиты животных…

Вечером, делая обход, она бушует в бельевой:

— Как?.. вы ничего не сделали… На что у вас уходят целые дни?.. Я не могу вам платить жалованье за то, что вы с утра до вечера прогуливаетесь…

— Но барыня меня все время отрывали…

— Я вас отрывала?.. Прежде всего я вам запрещаю мне отвечать… Я не желаю никаких возражений, слышите?.. Я знаю, что говорю.

Следует хлопанье дверьми, воркотня, которая не прекращается до вечера… В коридорах, в кухне, в саду целыми часами звенит ее пронзительный голос… Ах, что это за несносное существо!..

В сущности, не знаешь, с какой стороны к ней подойти… Что у ней такое внутри, почему она всегда так раздражена? И посадила бы же я ее в лужу, если бы была уверена, что найду сию минуту место.

На днях я страдала больше обыкновенного… Я чувствовала такую острую боль, точно внутренности моего тела раздирали зубами и когтями зверя… Вставая утром, я лишилась чувств от потери крови… Как у меня хватило сил держаться на ногах, ходить, работать?.. Не знаю… Моментами, идя по лестнице, я принуждена была останавливаться, цепляться за перила, чтобы перевести дух и не грохнуться… Я вся позеленела; на висках выступил пот, взмокли волосы… Просто хоть кричи… Но я терпелива к боли, и из гордости никогда не жалуюсь господам… Барыня повстречалась со мной в тот момент, когда я думала, что упаду. Все перед глазами у меня вертелось, — перила, ступеньки, стены.

— Что с вами? — спрашивает она сурово.

— Ничего.

И я пытаюсь выпрямиться.

— Если ничего, — возражает барыня, — к чему эти ломанья? Я не люблю видеть похоронные физиономии… Прислуге это не годится…

Несмотря на боль, я бы с удовольствием дала ей пощечину…

Среди всех этих издевательств я часто вспоминаю прежние места… Больше всего я жалею о том, что ушла с улицы Линкольн. Я была там второй горничной и, собственно, дела у меня никакого не было. Весь день мы проводили в бельевой, великолепной комнате, устланной красным ковром и заставленной шкафами красного дерева с золочеными замками. Хохотали, болтали всякий вздор, читали, изображали приемы у барыни; все это под наблюдением англичанки, готовившей нам чай, — отличный чай, который барыня выписывала из Англии для утреннего завтрака… Иногда метрдотель приносил нам от стола пироги, икру, ветчину, пропасть хороших вещей…