Октав Мирбо - Дневник горничной

• Название: Дневник горничной
• Автор: Октав Мирбо
• Жанр: Эротика
• Год: 1907

Романы Октава Мирбо, французского писателя конца XIX — начала XX века, были, пожалуй, самыми популярными в России начала века, что объясняется их темой: романы Мирбо — классика западного эротического романа. Героиня «Дневника горничной», горничная Селестина, ведет записи своих любовных похождений и флиртов своих господ. Дневник крайне откровенен, предельно интимен и бесстыден. Перед нами — изнанка любви.

Издание 1907 года. Текст приведен к современной орфографии.

---

Ланлэры — как вам это понравится? имеют более 1 000 000 франков.

Все их занятие состоит в том, чтобы сберегать… И они едва проживают треть своего дохода. Они урезывают во всем и себя и других, уменьшают счета, не сдерживают обещаний, признают только писанные и засвидетельствованные договоры; с ними нужно держать ухо востро, особенно в денежных делах: нет ничего труднее, как взыскать с них что-нибудь. Они постоянно стараются уклониться от платежей; особенно скверно приходится мелким поставщикам, которые не могут затеять процесса, и беднякам, которым нет никакой защиты… Само собой разумеется, никогда ничего не жертвуют, разве только иногда на церковь, потому что они ханжи. Что касается бедных, они могут поколеть с голоду у ворот Приёрё, напрасно умоляя о помощи. Ворота от этого не отопрутся.

— Я даже думаю, — сказала лавочница, — что они не постеснялись бы пошарить в сумке нищего, и проделали бы это со спокойной совестью и дикой радостью…

И прибавила в виде чудовищного примера:

— Слушайте, всем нам жизнь дается тяжело, но уж если мы раздаем хлеб в церкви, то по крайней мере булки. Это уж просто вопрос самолюбия… А эти подлые скряги, знаете, что раздают… Простой хлеб, милая барышня! И даже не белый хлеб, не первого сорта… Нет… ситный, весовой… Ну, не стыдно ли… таким богатым людям?.. Жена бочара Помье слыхала, как один раз г-жа Ланлэр сказала священнику, который ее слегка упрекнул в скряжничестве:

«Г. священник, для этих людей — все сойдет!»

Нужно быть справедливым даже к своим хозяевам. Если на счет барыни не существует двух мнений, то о барине никто не говорить плохого: его не бранят… Все сходятся в том, что барин не гордец, что он был бы ко всем щедр, и много делал бы добра, если бы мог. Все несчастье в том, что он ничего не может… Барин в своем доме — ничто… Меньше, чем прислуга, хотя и с ней обращаются скверно, меньше, чем кошка, которой все позволяется… Постепенно, чтоб сохранить себе спокойствие, он отказался от всякой власти хозяина дома, и передал все в руки жены. Барыня всем заведует, всем управляет, все ведет сама… Она хозяйничает и в конюшне, и на птичнике, и в саду, и в погребах, и в сараях и на все постоянно ворчит. Ничто не делается по ее желанию, и она беспрестанно утверждает, что ее обкрадывают. Настоящий хозяйский глазок… Прямо невероятно! Провести ее почти невозможно, все штуки ей хорошо известны… Сама платит по счетам, получает ренту и аренду, заключает контракты… У нее все замашки старого приказного, и она больше походит на грубого судебного пристава, или ростовщика, чем на женщину. Просто поверить трудно… Понятно, у нее на руках касса, и она ее отпирает только в тех случаях, чтобы вкладывать туда еще и еще… А у барина никогда ни гроша, едва хватает бедному на табак. При таких огромных средствах он кажется беднее всех нас грешных… И притом он не возмущается, никогда не возмущается, слушается ее во всем. Ах! как он порою смешон своей собачьей покорностью… Случается, что в отсутствие барыни является поставщик со счетом, или бедный за милостыней, или комиссионер, которому нужно дат на чай, и спрашивают барина… Нужно его тогда видеть!.. Роется в карманах, щупает себя, краснеет, извиняется и говорит с жалобным видом:

— Как это случилось!.. У меня при себе нет денег… Одни билеты в тысячу франков… Есть у вас сдача с тысячи франков? Нет? В таком случае придется зайти в другой раз…

— Билет в тысячу франков. У него, у которого в кармане ни гроша! У него!.. Даже его почтовую бумагу барыня запирает к шкаф, ключ от которого у нее, и выдает ему по листку с нотациями:

— Благодарю покорно, достаточно ты изводишь бумаги! Кому это ты можешь столько писать?..

Его упрекают только в одном, и одного в нем не понимают, это его невероятной слабости и что он слушается такой мегеры… В конце-концов всем это известно, и барыня кричит об этом на улице… Они не живут друг с другом… Барыня больна и не может иметь детей, а потому не может слышать ни о чем таком… И вот, что происходит… Если барину — здоровому, красивому мужчине, захочется позабавиться на стороне, или просто оказать помощь бедняку, он должен прибегать ко всевозможным уловкам, грубым хитростям, подозрительным займам, которые влекут за собой ужасные сцены и ссоры, длящиеся целые месяцы… Тогда барин уходит из дому, и бегает как сумасшедший по нолям и лесам, делает какие-то угрожающие жесты, топчет землю, говорит сам с собою, и это во всякую погоду, в дождь, снег… А к вечеру возвращается домой еще приниженнее, еще смирнее, чем когда бы то либо…

Во всей этой истории самое любопытное и самое печальное то, что во всех этих ужасных рассказах, во всех позорных разоблачениях, во всех низостях, которые переходят из уст в уста, из одной лавки в другую, из дома в дом, я чувствую, что Ланлэрам завидуют больше, чем их презирают. Несмотря на весь их преступный паразитизм, на всю их общественную зловредность, несмотря на то, что они давят всех своим проклятым миллионом, все же этот миллион окружает их ореолом уважения и почти славы. Им кланяются ниже, чем всем остальным, их принимают с большей помпой… Скверный домишко, в котором они живут по уши в грязи, величают замком… И с какой все это рабской угодливостью!.. Я уверена, что та же самая ненавидящая их лавочница будет говорить иностранцам, которые приедут осматривать достопримечательности местечка:

— У нас прекрасная церковь… Чудный фонтан… А в особенности у нас великолепны… Ланлэры… Ланлэры, у которых миллион состояния… Живут в этом замке… Люди, которых все боятся, но мы ими гордимся…

Обоготворение миллиона!.. Это низкое чувство, свойственное не только буржуа, но и большинству нас, «малых сих» — приниженных бескопеечников… И я сама, с моими резкими порывами, стремлением все уничтожить, не свободна от этого чувства… Я, которую богатство угнетает, которая обязана ему всеми моими несчастьями, пороками, злобой, самыми ужасными унижениями, несбыточными мечтами; и стоит мне только очутиться в присутствии богача, я уже не могу удержаться, чтобы не смотреть на него, как на существо высшей породы, как на божество, и помимо моей воли, я чувствую, как из глубины моей души поднимается к этому богачу — часто невежде, а подчас и преступнику, — фимиам поклонения… Ну, не глупо ли это?.. И почему?.. Отчего?..

Простившись с засаленной лавочницей и выйдя из подозрительной лавчонки, где так и не удалось мне подобрать шелк, я стала с горечью размышлять обо всем, что эта женщина рассказала мне о моих хозяевах… Моросило, небо казалось таким же грязным, как душа этой торговки сплетнями…

Я скользила по липкой мостовой, и, обозлившись на лавочницу и на моих хозяев, и на саму себя, и на это печальное небо, и на эту грязь, в которой утопали моя душа и мои ноги, и на беспросветную тоскливость этого маленького городишка, я повторяла:

— Ну вот, вот вам и «честный хлеб»… только этого еще не хватало… Попала в лужу!..

Да! Я села в лужу… Вот еще новые подробности: барыня одна одевается и сама причесывается.

Она запирается на замок в своей уборной и, я не имею права туда входить… Бог ее знает, что она там делает целые часы!.. Сегодня вечером я не удержалась и постучала в дверь. И вот вам разговор, который произошел — между барыней и мной.

— Тук, тук!

— Кто там?

Ах! этот проклятый визгливый голос, который хотелось бы ударом кулака вогнать назад…

— Это я, барыня!..

— Что вам нужно?

— Я хочу прибрать комнату…

— Она прибрана… Отправляйтесь… И приходите только тогда, когда вас звонят.

Это значит, что здесь я даже не смею быть горничной… Я положительно не знаю, что я здесь такое… И в чем заключаются мои обязанности… А между тем, одевать, раздевать, причесывать — единственное, что мне нравится в моем ремесле… Я люблю возиться с ночными сорочками, тряпками и лентами, перебирать белье, кружева, шляпы, меха, вытирать барыню после ванны, пудрить, шлифовать ногти, душить грудь, волосы, — словом, знать ее от носка туфель до кончика шиньона, видел в полной наготе… Таким образом, она становится вам ближе, из хозяйки превращается в подругу, или сообщницу… Волей не волей, узнаешь целую кучу вещей… Их огорчения, их пороки, их любовные неудачи, интимные стороны жизни, болезни… Не говоря уже о том, что умеючи, можно держать их в руках посредством бездны мелочей, о которых они даже не догадываются… И получаешь гораздо больше… Оно и выгодно и занимательно… Вот, как я донимаю обязанности горничной…

Трудно себе представить, сколько есть таких — как бы это сказать? — таких, которые в интимной обстановке становятся совершенно неприличны; подобные тины попадаются среди тех, которые слывут в свете за самых неприступных, холодных и сдержанных…

Ах! сколько масок спадает в уборных!.. Сколько пятен и морщин обнаруживается на самых горделивых лицах!..