Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

• Название: Бульвар Ностальгия
• Автор: Владимир Савич
• Жанр: Короткие истории

Когда я появился на свет, отец мой уже окончил юридический курс местного университета и работал инспектором в областном отделе ОБХСС. И по сегодняшний день я не знаю расшифровки этой аббревиатуры. Что– то, связанное со спекуляцией и хищениями…

---

Листая старую тетрадь

Расстрелянного генерала,

Я тщетно силился понять,

Как ты могла себя отдать

На растерзание вандалам…

Зал притих. Уши-локаторы Ивана Антоновича Зарубайко навострились, как у

гончей собаки.

А золотые купола

Кому – то черный глаз слепили:

Ты раздражала силы зла

И, видно так их доняла,

Что ослепить тебя решили.

Россия…

Комиссия заерзала на своих стульях и неодобрительно посмотрела на

директора. Иван Антонович зыркнул на Мясоедову. Сирена Чеславовна

страдальчески заломила руки и умоляюще взглянула на плохо соображавшего

режиссера. Леонид Аркадьевич в свою очередь не замедлил что-то жарко

шепнуть на ухо баянисту. Гена встал и неуверенной поступью проследовал за

кулисы. На ключевом слове «Россия» динамики музыкальных колонок

хрюкнули… Зал погрузился в кромешную темноту. Истошный визг бобинажниц

заглушали свист и улюлюканье станочников. Со сцены в темноту кричал что-то

антисоветское Тимоха. По залу, грязно ругаясь, шел осветитель. Наконец,

включился свет. На сцене среди поверженных микрофонов и усилителей

ансамбля возвышался зав. учебной частью Ф. А. Обрыдлов. Героически

пробравшийся на сцену бывший чемпион области по троеборью угрожающе

тряс кулаками-кувалдами перед лицом побледневшего руководителя ВИА

«Бригантина». Через полчаса зал опустел. Мероприятие было безнадежно

испорчено. Ни комиссия, ни дирекция не остались на приготовленный в

кабинете у режиссера стол. Только баянист Гена, Леонид Аркадьевич Кролик,

да старый солист Степан Фомич с осветителем, крепко выпив первача,

допоздна пели песню «Одинокая бродит гармонь»…

Утром на доске объявлений чернел приказ об увольнении учителя

истории Тимофея Николаевича Дудикова в связи с несоответствием с

занимаемой должностью.

– Иван Антонович, я же хотел, как лучше. Так сказать в «свете перемен» -

объяснял Тимоха директору.

– Так и я ведь вас, милейший Тимофей Николаевич, – с кислецой сказал

директор, – чай не по 58-й отпускаю. А жаль, – добавил он и щелкнул

резиновым штемпелем в трудовой книжке Т.Н. Дудикова.

Тимоха был в отчаянии: с таким штемпелем найти работу на ниве просвещения

было невозможно. Тимофей Николаевич Дудиков хотел было в свете тех, так и

не состоявшихся перемен всколыхнуть общественное мнение. Но люди были

заняты куда более насущными делами. Часть из них, сжимая в руках

продовольственный талон, стояла в очередях за сахаром. Вторая, прижав к

груди заветный вызов, в очередь в ОВИР. Лишенный статьей КЗОТ права на

талоны, бывший учитель истории Тимофей Николаевич Дудиков занял очередь

в ОВИР. И вскоре оказался в теплой стране, где зимуют ласточки.

Эпилог

Спустя несколько лет, в октябре 1991 года новый стереоприемник «Sony»

,любезно преподнесенный в качестве «матаны» (подарка) Тимохиной семье за

покупку холодильника «Амкор» голосом диктора, вещавшего на русском языке,

сообщил печальную новость, – «Убит Игорь Тальков».

Какое-то время Т.Н. Дудиков переживал эту смерть. И ему даже снились сны, в

которых он, как и Игорь Тальков, возвращался в свою страну: – «Страну не

дураков, а гениев!». Но их вскоре вытеснили привычные сны о

«подрастающем» банковском проценте.

Три сеанса

Герман Хорошевский, пианист отеля «Плаза-отель» позвонил ко мне рано

утром.

Гере чуть за сорок. У него все чуть-чуть. Рост чуть выше среднего. Чуточку

лысоват. Слегка сутул. Немного полноват.

Но все это перевешивают два его полноценных качества.

1. Гера – пианист не балуйся! Его манера исполнения слегка холодновата, но в

то же время глубоко эротична. В ней отсутствуют какие-либо преувеличения,

будь то чрезмерное рубато или смена темпов, динамические контрасты или

чрезмерная активизация ритмического начала.

2. Он, как бы это емче сказать… Счастливчик? Нет. Везунчик? Тоже не то. Я

думаю, что ему как нельзя лучше подойдет – «прун». Производное от «пруха».

А пруха, я вам скажу – не какое-то там банальное везение. Пруха – это там где

другому слезы, разорение и петля, Гере – тишь, гладь и Божья благодать…

– Дружок, ты ли это? – хриплым, болезненным голосом спросил Гера.

– В известном смысле.

– Я слышал, ты у нас слывешь за доктора Живaго?

– В некотором роде, – с профессиональной гордостью ответил я.

Поясню, что в эмиграции я стал неплохим массажистом.

– А что случилось?

– Да, понимаешь, косанул меня радикулит. Доктор прописал массаж. Сделаешь?

Я славно пробашляю, – пообещал Герман Хорошевский.

– Элементарно!

Сложив в саквояжик: кремы, масла, автоматический массажер «Акупресс», я

отправился к пациенту.

В дверях с золотым квадратиком «Harry Best – the pianist «(творческий

псевдоним Геры Хорошевского) я столкнулся со звездой эмиграционной

парапсихологии – Брониславой Львовной Н.

– Латала дыры в моем энергетическом поле, – ответил на мой недоуменный

взгляд Хорошевский.

У Геры чудная квартира с видом на речной залив. Добротная мебель,

кабинетный рояль «Шредер», парочка «Роландов», домашняя студия

звукозаписи. И так, по мелочам: хрусталец, фарфорец, бронзец и золотишко. В

общем и в целом – квартира респектабельного американца Джона Смита, Но

воняло в ней в тот день жженой костью, словно в столярной мастерской Луки

Александрыча.

1

Первый свой сеанс я начал с граблеобразного поглаживания, затем

перешел на пиление, а на строгании поинтересовался:

– Радикулит у тебя давно?

– Какой давно!? Я уже лет двадцать не знаю, что такое температура! Здоров, как

морской котик. Но, вообще-то, я догадываюсь, в чем дело. Хочешь послушать?

Забавная история. Мне все одно кому-то надо исповедаться. Жить мне, может,

осталось совсем ничего.

Как будто в подтверждение его слов за стеной надрывно завыла собака.

– Ресторан «Малахитовый цветок» представлял собой бетонно-мраморное

сооружение, архитектурными формами напоминавшее бутон распустившегося

цветка, – начал свою историю Герман. – фасадом «Цветок» смотрел на

живописные клумбы, водяной каскад. «Черными» окнами – на оживленную

автобусную остановку. Гиблое, между прочим, место: наибольшее количество

ДТП с летальным исходом случалось именно на ней. По этому поводу ее

окрестили» Бермудским треугольником».

Место в «Малахите» регистрировалось за месяц, а то и два до торжества.

Столпотворения и драки за проникновение в зал были ожесточеннее, чем за

место в спасительной шлюпке «Титаника».

А каков был обслуживающий персонал! Гвардия, а не персонал!

– Чуть полегче. Чуть деликатней, – попросил меня Хорошевский, когда я

приступил к поперечному выжиманию спины.

– Вот так ничего? – чуть уменьшив давление, спросил я.

– Нормально. Так на чем я остановился. Ну, да. Повара! Какие там были повара!

Суфле, трюфеля, да что там говорить, когда даже посудомойка тетя Глаша

имела диплом кулинарного техникума и значок «отличник производства»!

Руководил всем этим делом щуплый человечек с кулинарной фамилией Блинов.

Ходок, я тебе доложу, был редкостный!

Ну и наконец, эстрадно-симфонический оркестр «Малахит». О! Какой это был

бэнд! Когда они «ложили» «медную» пачку из «Chicago» или «Blood, sweat and

tears», у понимающего народа случался духовный оргазм!

«Сесть в «Цветок»! О, об этом мечтал каждый городской музыкант, как

скажем, всякий городской комаппаратчик – попасть в члены Политбюро.

Лет с …дцати мечтал о месте в «Цветке» и я. Даже репертуар группы, в которой

я начинал свою муздеятельность, составил из вещей «бомбившихся» в

«Цветке». На всякий случай! А вдруг позовут?

И вот как-то вечером у меня зазвонил телефон…

На этом месте история оборвалась, ибо закончился мой сеанс.

– Ну, ты – мастак! – вставая с постели, кряхтел Хорошевский. – Живаго!

Настоящий Живаго! Получи.

И он протянул мне деньги. Их оказалось сверх запрошенного мной.

– Завтра жду пренепременно! – кричал вдогонку лифту Г. Хорошевский.

– Буду-у-у, – отвечал я ему из шахты. В парадной я столкнулся с бормочущей

себе под нос «топтакали – лягакли» – звездой парапсихологии – Брониславой

Львовной Н.

2

Назавтра в квартире Г. Хорошевского к запаху жженой кости прибавился

дух паленого куриного пера.

Я начал со щипков, а на растирании Хорошевский продолжил свою историю.

…Итак, у меня зазвонил телефон. Звонил Григорий Костриков. Ей-Богу, если

бы ко мне позвонил Николай Чудотворец, я бы удивился меньше. Г. Костриков

был вальяжный человек лет сорока с мягкой кошачьей походкой и

обходительными манерами сексуального обольстителя. Деятель искусств и,

поговаривали, прямой родственник С. Кирова.