Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

• Название: Бульвар Ностальгия
• Автор: Владимир Савич
• Жанр: Короткие истории

Когда я появился на свет, отец мой уже окончил юридический курс местного университета и работал инспектором в областном отделе ОБХСС. И по сегодняшний день я не знаю расшифровки этой аббревиатуры. Что– то, связанное со спекуляцией и хищениями…

---

манометры котельной дома 56 слушали уже не слесарскую брань, а музыку

Пола МакКартни. Почему МакКартни? Да потому, что в то время как верхний

мир существовал общностью выбора, нижний предпочитал делать этот выбор

сам. Так, одна котельная слушала «Цеппелинов», другая «сдирала»

импровизации с Джимми Хендрикса, третья балдела под роллинговский

«Satisfaction». Котельная дома номер 56 тоже имела свой маленький бзик, здесь

рвали сердца яростные поклонники Пола МакКартни. О чем и

свидетельствовал висевший в красном углу котельной, нарисованный

(художником Михеем) портрет Пола МакКартни с приклеенным к нему кредо

подвальщиков. – «Коль не знаешь «Yesterday» не суйся в двери к нам злодей».

Но, несмотря на такое предостерегающее заявление, злодей являлся. И

вновь как в утренние часы его олицетворял собой оперуполномоченный

Макарыч.

– Что, битлаки, давно в хате не были, – истошно орал участковый, грузя

меломанов в тесный ментовский «ГАЗик».

– Составляй протокол, начальник, у нас еще три пузыря «Кызыл – Шербета»

осталось, – гудел «воронок».

– Я вам щас сделаю протокол, – шипел на заявление Макарыч и тянулся к

кобуре. Неодобрительный гул стихал.

– Товарищ сержант, собирайте вещдоки, – отдавал приказание Макарыч, и снова

как и утром во вместительную сумку летели остатки дармовой

«бормотухи». Машина трогалась. До утра в котельной оставались только стол,

стулья, ключ на 48 и изорванный в клочья портрет Пола МакКартни (вот тебе,

Пол, и «Baсk in USSR»).

А слесарно-хипповые вещдоки доблестные рыцари общественного порядка

«уничтожали» в павильоне «Мутный глаз». Обычно между третьим и пятым

стаканом «Кызыл-агдамовского» коктейля старший лейтенант Макарыч

начинал безбожно икать, чихать, сморкаться и угрожающе тянуться к

табельному пистолету «Макаров».

– Грузи, – командовал сержант и верные по нелегкому ремеслу соратники

заталкивали старлея в «воронок».

Как правило, за этим лихими набегами шли собрания общественности и

правоохранительных органов. Доска объявлений местного ЖЭКА пестрела

указами, а стенд районного опорного пункта милиции – постановлениями.

«Укрепить!» – гласил указ. «Расширить!» – требовал стенд.

– Заменить замки и завалы, – вторила стендам и доскам замученная кражами

солений из подвальных боксов общественность.

Но проходило время. Постановления понемногу забывались. Общественное

мнение успокаивалось. МакКартневцами вызывался известный в округе

«специалист по завалам» со звучной фамилией Жора Моцный. И снова дым

болгарских сигарет «Солнышко» и вперемежку с винно-водочными парами

стелился в «lonely hearts club band» Пролетарского района.

Как-то в один из зимних вечеров, когда никто не ожидал набега

антимузыкальных «опричников», оцинкованную дверь сотряс удар кованого

сапога. Щеколда треснула, и на пороге возник бравый участковый старший

лейтенант Макарыч. Странно, но в тот вечер он был один. То ли вверенный ему

боевой отряд дружинников был брошен на другой фронт идеологической

битвы, то ли Макарыч решил сам, в одиночку покончить с музыкальным

«МакКартнизмом»? Только начал он, как обычно, с крика:

– Ну что, битлаки, мать вашу в душу. Опять засели! Ах, вы пейсатики

мохнорылые! Курвы империалистические. Всех пересажу. Я вас, б. дей, научу

Родину любить!

Монолог разошедшегося старлея перебил 18– летний «балбес» Стас (выпертый

накануне за протаскивание вредных мыслишек в студенческую среду

культпросветучилища):

– Макарыч, ну что ты орешь как чумовой, – оборвал он участкового. – Давай

забудем на время, «старшой», всю политическую туфту, которую тебе

рассказывают в «красных уголках»! Оставим политические бури и

идеологические штормы, а бухнем-ка за нерушимую дружбу власти и народа

добрую кружку «чернильца», – и для убедительности сказанного Стас извлек на

свет дурно пахнущий фугас «Кызыл-шербета».

– Я тебе бухну, махновец. Я вас, оппортунистов косматых, собственнолично в

«столыпин» доставлю, будешь знать кому «бакшиш» предлагать, – опер цепким

взглядом скользнул по зеленому бутылочному стеклу. Дрогнуло горячее сердце,

кругом пошла холодная голова, и чистые ментовские руки жадно потянулись к

вожделенному продукту. – Ладно, – подобревшим голосом произнес опер, так и

быть, плесни, кудлатый, «власти» стакашку. С самого утра маковой росинки во

рту не было. Извелся с вами, битлаками, слесарями, времени нет, понишь, ни

выпить, ни закусить. Да, что говорить, посидеть и то некогда. А ну, дай место

старшому, – и он бесцеремонно столкнул кого-то с колченогого табурета. -

Насыпай, – Макарыч указал на пустой стакан.

– Ну, песнярики, давай рассказывай, как до жизни такой докатились? -

закусывая «беломориной», спросил Макарыч. Люди, понишь, БАМ подымають,

корабли, понишь, в космос «закидывают», а вы волосатиков на стены вешаете.

Нехорошо! Вот это что за педрило висит? – и Макарыч указал на портрет

МакКартни.

– Ты, Макарыч, свою вульгарщину, понишь, здесь брось, – обиженным тоном

произнес Стас…

– А чё ты обижаешься? Педрило, они все педики, волосатики эти ваши! Нам,

понишь, на лекции рассказывали, – ответил Макарыч.

– Этот– не педрило, это МакКартни, – пояснил Стас.

– А, – протянул участковый и добавил.-. А мне один хрен, кто. Ты лучше налей-

ка, Стасец, еще стаканец.

Макарыч выпил, пожевал соленый помидор и, сытно икнув, сказал:

– Не, пацаны, надо это заканчивать.

– Чего заканчивать? – не поняли битники.

– Шляться сюда, понишь. Во чего!

– Надо бы, Макарыч, да больше как сюда и податься нам, выходит, некуда, -

возразил ему Стас.

– Как некуда, а школа, а Дом культуры. Все для вас понастроили.

– «Лом» это культуры, Макарыч, а не Дом – хором заявили «подвальщики». Там

же только хор «ветеранов», да кружки «умелые руки», а нам аппаратура, гитары

нужны.

– Гитары говоришь, – Макарыч скосился на лес гитарных грифов, стоявших

вдоль подвальной стены.

– Зачем вам гитары? Вон их у вас сколько, что «Першингов» у Чемберленов. Где

вы их только берете? В магазинах-то их днем с огнем не найдешь, понишь?

Разговор невольно стал перетекать в музыкальное русло.

– А это у вас что, «семиструнка»? – старлей косанул на стоявшую поблизости

«доску» производства апрелевской муз. артели.

– Да нет, Макарыч, ты что! – невольно перейдя на «ты», дружно загалдела

подвальная братия. Мы на «семиструнках» давно уже не лабаем.

– Чего, чего? Это что за феня такая, почему не знаю? – спросил Макарыч.

– Лабаем, ну значит– играем по-нашему.

– А! Ну, тогда понятно, а я это, понишь, на «семиструнке» Высоцкого лабать

могу. «Если друг оказался …» и это «На братских могилах…», и еще эту. Как

её? Ну, эту… помните «Сколько раз тебя из пропасти вытаскивал»

– «Скалолазка» что ли? – подхватили «андеграундовские» музыковеды.

– Во-во, «Скалолазка». Ох, знал я одну, язви её в душу… – многозначительно

вздохнул старлей и смачно затянулся «беломориной»…

– Да ты что, Макарыч. Серьезно что ли, умеешь лабать? – изумилась подвальная

ватага. – А ну-ка изобрази!!

– А че, и изображу. Вы че, понишь, думаете, что если я– мент, так мне все

человеческое чуждо? Нет, шалишь, братва, Макарыч и жнец, и на игре дудец!

Ну-ка, дай сюда вашу балалайку.

Через мгновение гитара была перестроена, и Макарыч – живое воплощение

«гуманной власти», запел.

Хотя какой «властью» являлся этот вечно задерганный начальством и

общественностью опер, ненавидимый блатными и проститутками «мусор»,

презираемый битниками и свободными художниками «ментяра».

– Ну как? – закончив песню, скромно спросил нас старлей.

– Да, здорово, Макарыч, – зааплодировали участковому «МакКартневцы» Тебе

бы на шестиструнке выучиться, да «Yesterday» c «LЕT it BE» слабать.

– Так покажите, я смышленый, – и Макарыч охотно уставился на новые,

незнакомые ему аккорды. За разговорами, музыкой и «бухаловом», незаметно

пробежало время. Когда обнявшаяся шинельно-мохнатая кодла с громкими

песнопениями и безумными планами на близкое вооруженное восстание

вынырнула из подвальных глубин, на дворе уже свирепствовала холодная ночь,

светом далеких созвездий дарившая нам веру в скорые перемены. Но новый

день не принес перемен, до них еще было далеко…

Жизнь распорядилась так, что вскоре я уехал в другой район города. И теперь

лишь изредка наведывался в свой старый дом. Я знал, что Макарыч по-

прежнему на боевом посту вверенного ему Пролетарского района. Имел

сведения, что Стас научил-таки его шестиструнным аккордам и потихоньку

приобщил старлея к искусству «Великого Ливерпульца». Потом вдруг пошли