Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера (СИ)

• Название: Серебро далёкого Севера (СИ)
• Автор: Юрий Циммерман
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

Первая книга трилогии "Последняя волшба". Если вы - сторонники чистоты "жанра фэнтези", то мой текст - не для вас. Даже и не начинайте читать! Потому что: 1) В мире "Последней волшбы" очень мало дерутся на мечах, да и вообще на чем бы то ни было. Зато колдуют много и вполне технично, а не меряются тем, кто больше заклинаний по названиям знает. 2) В мире "Последней волшбы" далеко не все мудрецы озабочены сохранением пресловутого равновесия. Ибо любой шаг вперед означенное равновесие с неизбежностью нарушает. Исамое ужасное: 3) В мире "Последней волшбы", в отличие от СССР и книг Профессора, секс есть. И немало. Более того, секс и сексуальность играют огромную роль в процедурах волшебства - точно так же, как это происходит в невымышленных магических практиках народов Земли, будь то шаманство, вуду или античные мистерии. Потому, что сексуальная энергия - сильнейшая из тех, которые движут людьми, и отказаться от ее использования в магических целях означает дать огромную фору своим противникам и соперникам. Если же все вышеперечисленное вас не пугает - добро пожаловать в Круг Земель. Отшельник Юрай и его друзья будут вам рады. Враги, впрочем, тоже...    

---

И на мастера Шуа снисходит просветление – исполненное ощущением свершившейся истины блаженное состояние вне времени и пространства… Незаметно и плавно переходящее в сон.

…..

Зато гуляки, собравшиеся в "Золотой вазе и цветке сливы", сегодняшней ночью спать не намерены вовсе. Шикарное заведение – самое злачное в Дьеме, что‑то среднее между кабаком и борделем – буквально ломится от посетителей. Кого только здесь не увидишь: торговцы, ростовщики, лекари, управители поместий, отпрыски мелкого дворянства, студенты… Они сидят за столиками, пьют вино, жуют острые и пряные лепешки, болтают о делах и не по делу… И все, как один, не отрывают глаз от сцены. А на сцене блистает сегодня Минь Гао – юная, ослепительно рыжая танцовщица, наипервейшая звезда местного полусвета. Она кружится в танце под музыку двух флейт и лютни – и, не прерывая танца, неспешно скидывает с себя одну за одной все многочисленные одежды. Пока не остается, наконец, совершенно голой.

Минь еще совсем молода, и никому не ведомо, откуда у нее столь прекрасная пластика движений. Но когда она извивается в непристойных позах и бесстыдно распахивает настежь на всеобщее обозрение свои "нефритовые врата", все мужчины в зале, как один, истекают слюной вожделения: это юное, хрупкое девичье тело со стройными ногами, небольшими высокими грудями и нежной розоватой кожей – оно создано для наслаждения. Это миловидное личико, маленький прямой нос, пухлые губки – они предназначены для мужской услады. А как неистово трясутся ее заплетенные во множество маленьких косичек волосы, когда она изображает на сцене "божественное содрогание похоти", ту самую, воспетую поэтами "маленькую смерть"…

Вот именно, что изображает. На самом деле она глубоко презирает всех этих кобелей и жеребцов, перед которыми раздвигает два раза в неделю свои тщательно выбритые нижние губки. Повернись судьба по‑другому, согласись на другое сама Минь Гао – танцевала бы сейчас на балах в столице и кушала бы с золота. Но она выбрала свой собственный путь, и это значит – снова и снова плясать ей в голом виде на сцене провинциального вертепа, дразня и заводя едва переступивших порог отрочества дрочунов за компанию со стареющими отцами семейств на грани мужского бессилия. Лишь острый глаз философа или шпиона мог бы заметить легкое презрение в изгибе ее нижней губы, а для всех остальных – она радостно улыбается своим зрителям, обещая неземные радости.

Впрочем, пора бы уже и кончать представление. Отработанным движением Минь подымает вертикально вверх сначала одну распрямленную донельзя ногу, а потом другую, оба раза на краткое мгновение демонстрируя свои распахнутые женские глубины. И, наконец, разворачивается спиной к публике и застывает, наклонившись до полу и салютуя зрителям задранной к небесам задницей – что называется, в позе "раком".

Но завсегдатаи и знатоки не торопятся с аплодисментами. Они ждут традиционного финала, предвкушая возможность всласть погоготать. И действительно, из дверей кухни появляется сам старина Жу – хозяин заведения. На голове у него белый поварской колпак, а в правой руке съемная ручка от сковородки – круглая деревяшка, один конец которой закруглен, а на другом – железная скоба.

– Ишь, выставила окорока, – зычно провозглашает Жу. – А слабо тебе сковородник в жопу засунуть?

Публика раздражается дружным хохотом.

– Нет, хозяин, не слабо, – нежным робким голоском отвечает рыжая Май, вскакивая на ноги – Только вам вот слабо заплатить столько, сколько это будет стоить. Пятьдесят золотых!

Зрители разочаровано замолкают. Пятьдесят золотых – это деньги, на которые можно купить пару коров или пяток молочных коз. А если хорошенько поторговаться – так и небольшой домик в дальнем пригороде. Больши‑и‑е, ну очень большие деньги!

На самом деле, последний диалог Жу и Минь Гао – не более чем клоунская реприза, чтобы поостудить горячих парней, заведшихся после выступления танцовщицы. Пятьдесят золотых монет! Да кому ж в голову взбредет выкинуть такие деньги?! Даже просто принести их с собой в кабак – уворуют ведь втихую, или просто ограбят внаглую…

Но, похоже, сегодняшней ночью Тинктару угодно сыграть забавную шутку. Неожиданно среди напряженной тишины поднимается какой‑то заезжий купец, явно накурившийся дурман‑травы, и его толстая волосатая рука вздымает над головой тяжелый кошель.

– Жа‑а‑алаю! Плачу! Давай засовывай – или ославишься треплом на всю империю!

Минь Гао слегка морщится, однако ничего не поделаешь: коль назвался грибом – будь готов и к сковородке. До сих пор такого не случалось еще ни разу, но хозяин заранее обговорил с девушкой и эту, казалось бы немыслимую, возможность. Он приносит кувшин жидкого масла, а потом деловито пересчитывает золотые, пока Май обильно натирает этим маслом деревянный сковородник и у себя между ягодиц. А затем, вернувшись в последнюю позу своего выступления – медленно, мучительно медленно проталкивает толстую деревяшку вовнутрь. Тугое кольцо раскрывается нехотя, болезненно, мучительно… Но вот девичья задница наконец распахивается, и сковородник буквально проваливается вглубь до упора – на добрые пол‑локтя в длину.

Завороженная публика притихла, наблюдая невиданное зрелище, и в наступившей тишине Жу громко считает вслух удары своего сердца: "Раз, два, три, четыре… Пя‑а‑ать!" Зал разражается криками, свистом, улюлюканьем – а девушка, осторожно вытащив из себя сковородник, хватает одежду и убегает в свою комнатку.

Внутри все саднит и болит, но артистка сегодня счастлива: теперь ей наконец‑то хватит денег, чтобы купить в лавке антиквара заветный свиток! Она присмотрела его уже давно, а мечтала "еще давнéе", но ей бы еще копить и копить месяцами, если бы золотишко не обломилось сегодня в одночасье. Для старьевщика предмет мечты Май – просто древняя рукопись с непонятными буквами. Ему и не пришло бы в голову, да и никому бы в городе не поверилось бы, что молоденькая танцовщица и шлюшка из "Золотой вазы и цветка сливы" свободно читает на лингва магика. И что она способна распознать в старом, вылинявшем свитке чудом сохранившийся экземпляр "Заповедной книги иодаев" – она, Минь Гао, когда‑то рожденная любимой дочкой халифского судьи в столичном Шахваре, получившая прекрасное образование… И сбежавшая из дому, бросившая все ради свободы, ставшая хозяйкой самой себе – вместо того, чтобы послушно следовать родительской воле, уже расписавшей ее жизнь до самой смерти "так, как это принято в обществе".

Завтра! Да, завтра же утром она побежит в лавку и купит себе этот свиток. А жопа – ну так на то она и жопа, поболит‑поболит, да и перестанет.

….

Ночь уже близится к концу, но старец Горешай по‑прежнему не разгибается над свитком "Заповедной книги иодаев". Он сидит у себя в горнице в маленьком селении Барабожь, что затерялось на самом краю круга земель, у чжэнгойской границы на самом востоке Малой Роси – худой тонконогий старик с поредевшей, бесцветно‑седой шевелюрой, прикрытой для молитвы потертым, странного вида малахаем. Большая Луна уже почти добралась до горизонта, но покуда ее света еще хоть сколько‑нибудь хватает для чтения, Горешай будет снова и снова без устали длить свое чтение и молитву – до тех пор, пока затухающее серебрение Луны не померкнет под первыми алыми лучами восходящего Солнца. И тогда, вместе с его молением, завершится и Ночь Большого Полнолуния

22. Музыка льдов

Эй, корчмарь, плесни‑ка в кружку вина,

А я песню спою пока…

В дальних свейнских горах есть вершина одна,

Недоступна и далека.

Днём, под ярким солнцем, слепùт она глаз,

Изукрашена снегом и льдом.

Но всмотрись позорче в закатный час –

Ты увидишь призрачный дом.

В нём высокие окна хрустально чисты,

Невесом и воздушен свод,

В потолках – витражи неземной красоты,

И негромко свирель поёт.

Странной и необычной была песня гусляра в сегодняшнем постоялом дворе. За те долгие дни, что они со Зборовским следовали от берегов Бела Озера по направлению к Островскому скиту, Юрай уже успел выучить наизусть весь небогатый репертуар скоморохов, фигляров и песнопевцев, развлекавших проезжих гостей в придорожных трактирах. Состоял тот насплошь из песен либо героических, либо похабных. Так что выбирай – или про короля, дракона и принцессу, или про гулящую жену купецкую, вот и весь выбор. Впрочем, были еще застольные, типа "Наливай да пей!" Но баллада, которая звучала сейчас в обеденной зале, оказалась совершенно иной, выпадавшей из привычных рамок. Ее печальный, щемящий напев не смешил и не звал на подвиги, но словно бы подхватывал и уносил куда‑то в далёкие дали, далеко за пределы привычного мира.

Необычным выглядел и сам здешний гусляр. Ведь по мере того, как путешественники удалялись от Алатырь‑города всё дальше и дальше в белозерскую, а теперь уже и фейнскую глубинку, тем чаще утыкался их взгляд в лица местного типа: темноватые, с мелкими чертами и с густыми бровями, низко нависавщими над маленькими, по преимуществу карими глазами. И мужчины, и женщины того народа, который издревле населял Севфейен, были невысоки и коренасты. Порой казалось, что грянь ветер посильнее – и они накрепко вцепятся в землю своими узловатыми пальцами и коренастыми ногами, подобно тем низким кривым березам, что буквально стлались по фейнским землям.