Александр Морозов - Счастливого пути! (сборник)

• Название: Счастливого пути! (сборник)
• Автор: Александр Морозов
• Издательство: Leo
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2016

Сборник фантастических и приключенческих рассказов автора из журнала «Техника — молодежи».

---

Заводчик громко засмеялся, откинувшись на спинку кресла.

— Верное замечание — посредники ценят свои услуги ужасно дорого. А вот о профессиональных сыщиках на заводах: «Ловкие, честные детективы могут добывать прекрасную информацию и помогать устранению беспорядков раньше, чем они вспыхнут». Попросту говоря, источник «беспорядков» — группа рабочих, недовольных положением на заводе, — исчезает неведомо куда.

Владелец завода понизил голос:

— Сам Аль-Капоне, чуть не севший на электрический стул и не один год проведший в одиночке на острове Алькатрас, считал Бэрнса образцовым мастером. Это о нем Аль-Капоне говорил в журнале «Либерти», когда писал об охране рабочих от «красной опасности»…

Теперь представьте себе всю пирамиду. На самом верху «генеральный штаб» из двенадцати мощнейших корпораций: «Дженерал моторс», «Дженерал электрик», «Стандарт ойл» и т. д. Они диктуют заправилам Национальной ассоциации промышленников. Мы, составная часть ассоциации, образуем еще более низкий слой. Ниже нас — Ку-Клукс-Клан и всякие полулегальные и совсем нелегальные организации. Самый низший слой — мастера. Они непосредственно давят на рабочих. Но и эти мастера совсем не однородная масса. Такие, как Бэрнс, хотят многого, — пожалуй, больше, чем мы сами желали бы им дать. Я знаю, он и его друзья уже мечтают о мощной организации гангстеров, рэкетиров и вооруженных штрейкбрехеров для «скорой помощи» Национальной ассоциации промышленников. Такой организации, чтобы она, как настоящая армия, могла всеми силами ударить по определенному участку. Люди типа Бэрнс, а не удовлетворяются своей ролью разрушителей организованности, сплоченности рабочих. Они хотят власти не только для нас, но и для себя, чтобы иметь возможность диктовать нам: условия…

Сведения Крэнка о Бэрнсе неожиданно пополнил пожилой рабочий, всегда боявшийся мастера. Они встретились в маленьком баре, куда Крэнк зашел, возвращаясь с завода. Журналист сел за один столик с рабочим и наполнил его стакан из своей бутылки виски.

— Выгнал-таки меня этот бандит, — сказал рабочий, — за то, что я не хотел сделаться его агентом в цехе. Вы ведь из газеты. Напишите о нем, только не указывайте, откуда узнали. Мы с ним работали на заводе далеко на юге, в Хеттисберге. Я знаю всю его историю, и это ему очень не нравится. Мастером он стал после того, как таинственным образом погибли организаторы забастовки в Хеттисберге, ехавшие с ним на автомобиле. Потом он стал членом Ку-Клукс-Клана. Руководил убийством рабочих-пикетчиков, якобы нападавших на заводскую охрану. Все рабочие оказались застреленными в спину, а он всего лишь неделю отсидел в тюрьме. Здесь на заводе он всех стремится зажать в кулак. Выгоняет неугодных, добивается включения в «черный список». Он свирепствует, но он боится. Он знает, что все больше становится тех, кто не хочет быть рабом капитала. Растут прогрессивные силы…

Рабочий допил свой стакан и, прощаясь, сказал:

— Напишите о нем правду. Честное слово, он заслуживает этого, потому что подобных ему — немало. Но имейте в виду: вам это может стоить головы…

С Бэрнсом Крэнку удалось побеседовать только один раз.

После смены он подождал мастера у ворот.

— Нам, кажется, по дороге? Я составлю вам компанию, — сказал Крэнк.

— Отлично, — вежливо согласился мастер.

Был тихий вечер конца мая, когда даже пустырь, который они пересекали, напоминал о весне и сквозь ядовитую медную пыль и угольную копоть земля дышала им в лицо теплой свежестью. Мастер и журналист шли молча; какая- то скованность мешала Ирвингу начать разговор с человеком, о котором он должен был писать.

Ему приходилось писать об убийцах, ворах, и он привык рассматривать своих собеседников лишь как материал, оживающий только на страницах газет и журналов. Самые страшные признания он оценивал исключительно с одной точки зрения: подходит ли это или не подходит для очерка.

Сейчас ему предстояло показать шедшего рядом с ним человека как честного, бескорыстного слугу технического прогресса, обеспечивающего людей нужнейшей продукцией, скромного, незаметного героя промышленной армии. Никаких затруднений журналист не видел в том, чтобы розовой и голубой краской разрисовать сорокадвухлетнего мастера Бэрнса, избравшего в качестве своего жизненного пути извилистую, темную дорогу предательства и обмана подобно другим мастерам на многих заводах. Но Крэнка мучило, что он не чувствовал ничего живого в этом человеке, за деятельностью которого он наблюдал несколько дней. Он боялся провала своего очерка, на который возлагал столько радужных надежд. Ему хотелось спросить, что любит мастер, есть ли у него какие-нибудь страсти, маленькие слабости. Не писать же, создавая образ «хорошего парня», что он по чужим костям мечтает прийти к богатству и власти!

Майский жук стремительно пронесся над самой головой Крэнка. Мастер зябко передернул плечами и сгорбился, словно что-то разглядывая на земле. Снова свистящий, но более резкий звук. Нет, это не жуки. Наверное, мальчишки развлекаются стрельбой из рогаток. Крэнк обернулся и увидел только зловещий силуэт завода вдали. Никого вокруг не было.

— Не оборачивайтесь. Идемте быстрее. По мне стреляют из бесшумного «ремингтона». Это бывает… — сказал мастер.

— Не оборачивайтесь. Идемте быстрее. По мне стреляют из бесшумного «ремингтона».

Крэнку хотелось броситься ничком, забраться в какую-нибудь канавку, но перед ними был только ровный серый холм, на котором резко выделялись их черные костюмы.

— Не эти выстрелы страшны, — криво усмехнулся Бэрнс. — С этими стрелками мы как-нибудь справимся… Но есть другие парни — коммунисты. Те не стреляют. Но их слова пострашнее пуль. Этих парней, да и тех, кто к ним прислушивается становится все больше…

За холмом свист прекратился. Мастер выпрямился. Крэнк вздохнул так глубоко, что у него кольнуло в груди. Они шли молча до поворота дороги, где расстались, крепко пожав руки друг другу.

Ирвингу больше не надо было расспрашивать Бэрнса, чтобы для вдохновения попытаться понять его. Минуты общей опасности сроднили журналиста с мастером. Он почувствовал, что оба они по-разному делают одно и то же дело.

Очерк Ирвинга «Хороший парень» понравился редактору «Saturday».

— Чувствуется, что вы глубоко познакомились с материалом и полюбили его. А сцена в поле, когда вечером вы идете с мастером и над вашими головами проносятся стрижи, — прямо настоящая лирика. Только, по-моему, и этом отравленном районе даже дохлого воробья не найдешь, не то что стрижа.

— Стрижи! — вздохнул Ирвинг. — По нас стреляли из бесшумного ружья, и свист пуль напомнил мне стрижей. Знаете, когда они вдруг пролетают летним вечером у самого лица?

Редактор с уважением посмотрел на Крэнка.

— Перед войной я был на Тихоокеанском побережье, где вспыхнула бубонная чума. Я писал оттуда корреспонденции о том, что эта болезнь — просто грипп с некоторыми неприятными осложнениями, вызывавшими необходимость строжайшего карантина. Так было нужно, чтобы не пострадали интересы крупных тихоокеанских компаний, и тайну удалось сохранить… Правда, потом все выплыло наружу, но уже слишком поздно… Вы напоминаете мне меня самого в прошлом. Я очень доволен, что маленькая история «кровавой собаки» так близко познакомила меня с одним из самых талантливых сотрудников журнала «Saturday»…

Так «Хороший парень», созданный Ирвингом Крэнком, пошел странствовать по свету.

УЧЕНЫЕ-КОЛДУНЫ

Отдел сверхнаучных приборов

Никто не знал, за что инженер Чарлз Даун попал в «черный список». Но уже много лет он существовал, перебиваясь лишь случайной работой. Он почти не выходил из комнаты, служившей ему спальней, библиотекой, лабораторией, и совершенно не встречался ни с кем из людей, знавших его раньше.

Его забыли скоро и основательно, как покойника.

Но в десятую годовщину окончания института, где учился Чарлз, о нем вдруг вспомнил сделавший прекрасную карьеру инженер Розбери. Может быть, в канун этой знаменательной даты он разглядывал пожелтевший фотоснимок институтского выпуска и задумался над судьбой Чарлза, словно утонувшего в Гудзоне и навеки унесенного в море. Может быть, и что-нибудь другое напомнило Розбери человека, рядом с которым он просидел ка школьной скамье шесть долгих, трудных лет.

Розбери приехал уже подвыпивший и настроенный лирически. Он не сумел скрыть ни жалости, ни отвращения, вызванных в нем обстановкой квартиры Дауна.

— Ты должен снова стать на ноги, — сказал Розбери, поздно ночью расставаясь с Дауном. — Я устрою тебя в один институт, где тебе, по-моему, должно понравиться. Нечто подобное твоей универсальной комнате — дьявольская смесь науки и всякой дребедени, причем они не только мирно уживаются, но и неотделимы друг от друга. Компания и ее институт существуют уже шестьдесят три года. Дело приносит огромные прибыли. Постарайся, наконец, найти там тихое пристанище…