Юрий Васильев - Право на легенду

• Название: Право на легенду
• Автор: Юрий Васильев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В книгу писателя Юрия Васильева включены повести: «Ветер в твои паруса», «Дом Варга» и повесть, давшая название сборнику.

Герои произведений Ю. Васильева — люди высокого нравственного начала, творчески увлеченные любимым делом, бескорыстно служащие ему. Это и полярный летчик Вениамин Строев (повесть «Ветер в твои паруса»), архитектор Егор Коростылев, охотник Вутыльхин («Дом Варга»), токарь Петр Жернаков (повесть «Право на легенду»). Всех их — людей разных поколений, характеров, профессий — объединяет не только любовь к Северу, но и высокое стремление найти свое место среди героев нашего времени.

Писатель Юрий Васильев тридцать лет прожил на Колыме и Чукотке. Вот почему в его произведениях так зримо запечатлен этот удивительный край.

---

— Ты рискуешь прожить скучную жизнь, — веско сказал Олег.

— Нет, я не рискую. Мне еще никогда не бывало скучно. А если уж зашел разговор о том, кто зачем сюда приехал, то я приехал потому, что мне везде интересно. А особенно там, где я не был.

Он чуточку помолчал, посмотрел на ребят и простодушно добавил:

— А кроме того, меня сюда распределили. Сам-то я не очень рвался. Но вы не думайте, мантулить буду за здорово живешь. Вместе с вами. У вас честолюбие, у вас великие цели — познать самих себя, и мне это подходит. Глядишь, сам таким стану. Буду себе аплодировать в глубине души и ждать, когда обо мне песни сочинять начнут.

— Укусил! — расхохотался Веня. — Ну, укусил!.. Ладно, будем считать, что из нас может получиться неплохое трио, или, говоря интеллигентно, творческое содружество веселых и энергичных людей, готовящихся стать хозяевами Чукотки. По-моему, у нас есть для этого данные…

Уступая настойчивой просьбе трех молодых специалистов, комендант поселил их в небольшом деревянном домике, который тут назывался «балком». Они наскоро заделали щели, насобирали в поселке всякой мебели, и Олег, открывая на новоселье бутылку шампанского, произнес тост:

— Мы будем с Павлом рыться в земле, ты, Венька, будешь парить в небе. Я не очень вычурно говорю? Так вот, мы будем каждый заняты своей работой, но мы — вместе! А это большая сила — геолог, геофизик и пилот! Соединение стихий, образно говоря. Что, меня опять занесло? Больше не буду. Просто я хочу всех нас предупредить вот о чем. Север коварен. И не лютыми морозами, при которых, как повествует фольклор, замерзают на лету птицы, не цингой, от которой мы, слава богу, давно избавлены заботами наших фармацевтов и снабженцев, — Север коварен своими экзотическими миражами, способными заставить делового и целеустремленного человека гоняться за Розовой чайкой, вместо того чтобы искать столь необходимые стране полезные ископаемые. Да не уподобимся поэтому мы тем мальчикам, которые, однажды побывав в море на увеселительной прогулке, потом всю жизнь носят мичманку с крабом! Вы меня поняли, смелые, энергичные люди?

— Ты, должно быть, хорошо выступал на семинарах, — сказал Павел, который хоть и прочел всего Джека Лондона, еще не научился так вот лихо говорить о Севере и о своем к нему отношении. — Но тем не менее мы тебя поняли. Какие могут быть миражи и прочее в наш-то рациональный век? Содвинем бокалы — и за работу!

Давно это было. Очень давно. Восемь лет назад. Они еще не знали тогда, что, какой бы рациональный век ни стоял на дворе, каждый, кто впервые попадает на Север, — если он не вполне законченный сухарь, — непременно должен переболеть и романтикой, и экзотикой, и Розовой чайкой, и многим-многим другим.

Еще бы… Чукотка, Острова Серых гусей и остров Врангеля. Соленый запах моря и пыльный запах прочитанных книг, со страниц которых вошли в твою жизнь седые кресты над могилами тех, кто пришел сюда до тебя. А сегодня ты можешь потрогать эти кресты руками. И положить на стол кусок изъеденного морем шпангоута — обломок неизвестно чьей судьбы, выброшенной на берег океана.

Никуда от этого не денешься. Сегодня можно лишь со снисходительной улыбкой многоопытного человека вспомнить, во что превратили они на первых порах свое многострадальное жилище! Как только не называли его! Бунгало, шалаш, гасиенда. На нестроганых досках громоздились черепа моржей с устрашающими клыками; вместо табуреток стояли позвонки китов величиной с хороший полковой барабан; по углам в продуманном беспорядке были свалены весла, карабины, спиннинги, какие-то полусгнившие доски, которые, по словам знающих людей, то ли были выломаны когда-то из ограды казачьего острога, то ли имели еще более таинственное происхождение.

А сами они даже дома ходили в штанах из нерпы, перекатывали во рту из угла в угол короткие морские трубки, поигрывали загорелыми бицепсами и питались большей частью строганиной из нельмы и оленины.

Ну и, конечно, стены всего дома от потолка до пола были увешаны картами с обозначением маршрутов, в которых они еще не бывали.

Мальчишки, мальчишки… Как им хотелось быть серьезными и как не хотелось взрослеть!

Однажды пилоту Строеву сделали замечание, что если уж нарушать дисциплину и читать при разборе полетов книги, то можно что-нибудь посерьезнее, а не «Маленького принца».

В конце концов, Сент-Экзюпери был тоже летчиком, у него есть чему поучиться. Венька весь вечер сидел угрюмый. Потом сказал:

— Ненавижу взрослых людей. Все они пузаты, у каждого свой персональный живот. Человеку мешают жить три вещи: живот, постель и «что подумают соседи». Но главное — живот. Я склонен думать, что он может быть даже у балерины — я имею в виду его духовную интерпретацию. Не хочешь быть пузатым и нудным, не старей. Не взрослей, в смысле. Чкалов не был взрослым. И Норберт Винер тоже. Он даже писал, что в мире живых существ нашей планеты только человек тем и отличается от остальных, что никогда не становится взрослым. Цитирую дословно.

Потом добавил:

— И вообще пора заняться делом.

«Заняться делом» — это значило, что пора наконец обогнуть Чукотку на катере. Или на яхте, или на чем придется. Плавание было задумано давно, а теперь у них как раз подходил первый очередной отпуск за три года. И как раз морзверокомбинат продавал списанный катер, из которого можно было сочинить великолепную яхту. Они экономили на чем могли, читали лоции и зубрили навигацию. Когда на книжке собралась определенная сумма денег, оказалось, что катер стоит по крайней мере в пять раз дороже. Кроме того, оказалось, что частным лицам катер не продадут. Но даже если бы и продали, их никто из порта не выпустит.

Ударов было много, и каждый из них чувствительный. Венька встал в позу и прочел стихи Багрицкого:

По рыбам, по звездам
Проносит шаланду,
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.

— Ясно? — комментировал он. — Прекрасные стихи, да не про нас, балбесов, писаны. Вы знаете, смелые и энергичные люди, я, кажется, повзрослел на год.

— И я, — согласился Олег.

— А я и подавно, — сказал Павел.

Венька достал три листа ватмана и нарисовал три яхты. Они бежали по голубеньким волнам и трепетали разноцветными флажками.

— Это отпущение грехов. Индульгенция. Чем бы нам еще отметить нынешнее повзросление? Может, пройдемся по части нравственности? — Он выразительно посмотрел на галерею девиц, висевших над кроватями Олега и Павла. — Приоденем наших дам? Или как?

— Ну уж дудки! — сказал Олег. — Я и так душой грубею. Может, меня облагораживает тонкий изгиб талии? Впрочем, если ты настаиваешь…

Он снял со стены вырезанную из журнала манекенщицу в ночной сорочке и, перевернув страницу обратной стороной, снова повесил ее над кроватью. Веня сдержанно крякнул: на этот раз манекенщица демонстрировала сверхэкономный купальный костюм.

— Мужланы, — сказал он. — Казарменные замашки. Когда я вас только воспитаю…

Вообще Веню вряд ли можно было назвать человеком строгих правил: он никогда не сторонился женщин, напротив, был не прочь поухаживать всякий раз, когда к тому представлялся случай, но при всем этом его отношение к женщине нацело было лишено того наносного цинизма, которым часто бравируют в мужских общежитиях. И хотя женщины баловали его, ни Павел, ни Олег не помнили случая, чтобы, вернувшись со свидания, он словом или намеком обмолвился о том, что было и чего не было. Всяких разговоров на эту тему, если они носили слишком уж откровенный характер, он избегал, а иногда просто пресекал их. Однажды он выгнал из комнаты приятеля, когда тот принялся рассказывать пикантные подробности своих встреч с буфетчицей аэродрома.

— Мышиный жеребчик, — сказал он. — Дерьма кусок. Тебя послушать — руки вымыть хочется. Ты бы представил со стороны, как сам выглядишь в своих рассказах — ох и не аппетитно же… Венец природы!

Пляжных девиц у него над кроватью не было. Зато висела фотография девчонки в школьном платье с такими же большими, слегка удлиненными, как у самого Вени, глазами.

Еще в первый день их совместной жизни, когда Веня повесил эту фотографию над койкой, Павел сказал:

— Ишь ты, глазастая какая! Первая любовь, что ли?

— Нет, — сказал Веня, — это не первая любовь. Это любовь на всю жизнь.

— Везет же людям…

— Везет, — согласился Веня. — Это моя сестра.

— Смотри-ка, родственный какой, — удивился Олег. — Я свою больше за волосы таскал. Зануда — не приведи бог!

— И я таскал… К сожалению. А надо было на руках носить…

Потом, когда появилась Надя, Веня как-то сказал, что она очень похожа на его сестру. Павел хорошо знал Надю, дочь капитана Варга, высокую смуглую девушку с чуть припухлыми детскими губами, порывистую и своевольную, умевшую одинаково легко танцевать самые современные танцы и бить без промаха нерпу, когда та на секунду выныривала из лунки, но ничего общего с Вениной сестрой, какой она виделась ему по фотографии, отыскать не мог.