Юрий Васильев - Право на легенду

• Название: Право на легенду
• Автор: Юрий Васильев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В книгу писателя Юрия Васильева включены повести: «Ветер в твои паруса», «Дом Варга» и повесть, давшая название сборнику.

Герои произведений Ю. Васильева — люди высокого нравственного начала, творчески увлеченные любимым делом, бескорыстно служащие ему. Это и полярный летчик Вениамин Строев (повесть «Ветер в твои паруса»), архитектор Егор Коростылев, охотник Вутыльхин («Дом Варга»), токарь Петр Жернаков (повесть «Право на легенду»). Всех их — людей разных поколений, характеров, профессий — объединяет не только любовь к Северу, но и высокое стремление найти свое место среди героев нашего времени.

Писатель Юрий Васильев тридцать лет прожил на Колыме и Чукотке. Вот почему в его произведениях так зримо запечатлен этот удивительный край.

---

— Да будет так, как ты сказал, — торжественно проговорил Олег. — А если ты сказал не так, то мы тебя поправим.

Потом он обернулся к Наде.

— А ты отныне нарекаешься Хранительницей маяка, Главным инспектором Колокола.

Надя серьезная девочка. Она сказала:

— Я согласна. Пусть голос колокола будет нашей совестью.

— …Рейс триста восемнадцатый… просят пройти на посадку… — сказал динамик.

Олег проводил его до турникета.

— Ну вот и все. Лети, старина.

— Лечу… ты адрес помнишь?

— Записан, как же…

Они постояли еще минуту. Потом неумело, впервые обнялись, и Павел пошел по бетонным плитам. Он шел, не оглядываясь, зная, что Олег все еще смотрит ему вслед.

«Плохо тебе будет без нас…»

Земля уходила вниз. Через пятнадцать часов он прилетит в Москву, к отцу. А уж потом к Татьяне.

Он поудобней уселся и стал думать о том, что Татьяна, наверное, уже закончила ремонт, мебель наверняка импортную поставила, он все равно повыкидывает эти заносчивые серванты и пуфики, куда лучше самому сколотить стеллаж или еще что-нибудь. Но все равно приятно — в хлопотах Татьяна, в ожидании. Это ей идет…

3

Его разбудил телефонный звонок.

— Да, — сказал Павел. — Доброе утро. Ах, это ты. Извини, Алексей, не узнал. Здравствуй. Еду. Прямо сейчас, надеваю штаны и еду. Задержался, говоришь? Я только из деревни, вчера ночью вернулся. Жди, в общем.

Павел положил трубку, подумал о том, что сегодня впервые за восемь лет он говорит по телефону, не вылезая из-под одеяла, еще раз потянулся и хотел было идти на кухню делать зарядку, но засмеялся и снова подумал, что раз ему звонят из министерства прямо в постель, то уже, конечно, не утро и можно один раз плюнуть на зарядку и душ.

Комната была залита солнцем; оно струилось в распахнутые настежь окна вместе с ветром и звуками московских улиц. Кончался август. Кончалось лето, и телефонный звонок напомнил ему, что пора наконец браться за ум.

Вчера звонила Татьяна, сердилась, даже всплакнула. Она права, нельзя же целый месяц торчать в Москве, и так бог знает сколько не виделись. Это эгоизм. И потом, ей просто нужна помощь — она, в конце концов, женщина, ей трудно уговорить слесаря поставить раковину по-человечески.

Вот так она ему сказала. И еще добавила, что если он уж очень соскучился по своим московским друзьям, если ему необходимо торчать в глухой деревне и ловить там раков, то пусть ловит, бог с ним, но мог бы все-таки выбрать время и зайти в министерство. Можно подумать, что это Рагозину нужно назначение, а не ему.

«В мире есть один человек, который всегда прав, — с удовольствием подумал Павел. — Это Танька. Завтра же поеду к ней. Возьму сейчас в министерстве бумагу — и с приветом! Буду гулять по Невскому. Ох-ох-ох! До чего же хочется покричать петухом, да нельзя: соседи страсть не любят, когда за стеной кричат петухом».

— Ты уже проснулся, голубчик? — спросил, входя в комнату, отец. — Поздравляю тебя, сынок. И возьми, пожалуйста, это мой тебе подарок. Ко времени, думаю. — Он нагнулся, поцеловал сына в лоб и положил на одеяло кожаную папку с монограммой.

— Вот ведь оно как, — растерянно сказал Павел. — Я совсем забыл, просто вылетело из головы… Спасибо. Это что же, выходит, мне уже тридцать три года? А ты не напутал, папа?

— Ты родился ночью, — сказал отец. — Почему-то многие дети рождаются ночью. Да… Ну что тебе пожелать? — Он посмотрел на сына, слегка наклонил голову и спросил. — Может быть, мы это немного отметим, а?

— Неси, — согласился Павел. — Я сейчас.

Пока он одевался, отец принес из серванта бутылку коньяка, лимон, кусок сыра и две крошечные серебряные стопки. Они чокнулись, выпили, и отец, убрав поднос, сказал:

— Когда ты родился, мне тоже было тридцать три года. Я считаю, что треть века — это знаменательный возраст.

— Точно, — сказал Павел. — Знаменательный. Мне только что звонил Алексей Рагозин, мой старый товарищ. Он теперь в министерстве. Приказ о назначении подписан. Ты улавливаешь суть? Тридцать три года. Отец преподносит папку для бумаг, а товарищ из министерства — назначение в Ленинград. Буду я теперь специалистом по Северо-Востоку и буду раз в месяц приезжать к тебе из Питера, А? Ты доволен?

— Я доволен, сынок. Очень доволен. А теперь давай пить кофе.

Они позавтракали молча. Потом кто-то позвонил, отец вышел и вернулся с письмами.

— Тебе, — сказал он. — Сразу два.

Первое было от Олега.

«…Если завтра погода, то завтра последний галс на север. И все. Умотались. Пишу в самолете. Идем к Уэлену, к теплым постелям. Пилоты мои рвутся домой, у каждого где-то тоскует жена. Сделали сорок три посадки на лед. Ах да, ты ведь еще не знаешь, что я снова занят геопостоянной, и мне снова выделили самолет. Ну вот, пожалуйста, закрылся Уэлен, надо возвращаться, а возвращаться нельзя, потому что завтра надо кончать работу. Честь мундира, видите ли. Ох! Стал бородатым. Летаем от темна до темна, шлепаем посадки, как блины… Володя, первый пилот, ты его знаешь, обещает сесть на дорогу, если не пустят на полосу. Он сядет. Это не Венька, но он сядет. Кстати, был ли ты у Вениной мамы? В тундре ходят слухи, что вы с Татьяной купили японский гарнитур штучной работы. Утверждают также, что ты будешь в Ленинграде большим человеком. Как видишь, судьба твоя по-прежнему нам не безразлична».

— Паразиты, — сказал Павел.

Он вскрыл второй конверт.

«…Я получила Вашу открытку, дорогой Павел Петрович, и очень сожалею, что Вы нас не застали. Мы с дочерью отдыхали в санатории. Приезжайте. Надо ли говорить, с каким нетерпением я буду Вас ждать. Всякая весть о моем сыне мне дорога. Ваша Лидия Алексеевна».

— Кто это? — спросил отец.

— Это мать моего друга, я рассказывал тебе… Ну что ж, папа, я, пожалуй, поеду. Мне надо побывать за городом. Ты разрешишь взять машину?

— Конечно, бери, сынок. Она заправлена.

Павел спустился во двор, где стояла машина, заботливо укрытая брезентом, и с улыбкой подумал, что этот голубой лимузин в свое время чуть не вытеснил из сердца профессора все его прежние привязанности. Купив машину, отец в пятьдесят восемь лет трижды ходил получать права, зубрил, как школьник, стал меньше придираться к студентам, часами валялся под машиной, научился отличать гаечный ключ от домкрата и завел дружбу с милиционерами.

В министерстве было прохладно и гулко. Павел шел по коридорам, встречал старых приятелей, и ему уже не хотелось, как прежде, отыскать среди них северянина и долго выспрашивать, что и как. Зато северянин сам нашел его. Это был суетливый парень, работающий на Чукотке в соседней геологоразведочной партии. Он вместе с Павлом зашел в кабинет к Рагозину, положил ему на стол кипу бумаг и, пока Алексей подписывал их, стал допытываться у Павла, что он тут делает.

— В отпуске, да? Хорошо. Скоро домой-то?

— Да нет, — сказал Павел. — Я совсем вернулся.

— Заболел, что ли?

— Почему заболел? Здоров.

— А чего же?

— Что — чего же? — Павел повысил голос: вот ведь привязался, честное слово, забот у него больше нет, как моим здоровьем интересоваться.

— Да это я так… к разговору. — Парень был обескуражен. — А я вот, видишь, оборудование для партии выколачиваю. Ребята как?

— Ничего ребята. Работают.

— А ты, значит, совсем? Понятно… Захворал, что ли?

— Тьфу ты! — вспылил Павел. — Да здоров я! Здоров. Пахать на мне можно, бочки с соляркой возить! Ты что — здоровых людей в Москве не видел? Обязательно все только больные?

— Да нет, это я так, к слову… — Парень совсем растерялся, машинально забрал у Рагозина бумаги. — Ну я побегу, дел еще невпроворот. Ребят увидишь — привет передавай.

— Уморил, — рассмеялся Алексей, когда дверь за ним закрылась. — До таких вот и не доходит, что человек может работать где-нибудь еще, кроме Чукотки. Фанатики, честное слово!

Он со вкусом закурил, откинулся в кресле. Мудрый, все познавший Алексей Николаевич Рагозин, полярник, так сказать, де-юре…

— Хватит, — сказал он. — Я понимаю. Поездил, поколобродил, надо и кирпичи укладывать, — и подмигнул, хорошо подмигнул, понимающе, — костюм пора на плечики вешать, а не так, шаляй-валяй. К тридцати годам, мой друг, окислительные процессы в организме затухают, человек достигает состояния динамического равновесия; отдача должна быть равна поступлению… Словом, Питер?

— Питер, старина.

— С жильем у тебя как? Порядок? Ну и молодец. Поезжай. А Чукотка — что ж? Мы свое оттрубили. Вот только… — и он доверительно взял его за пуговицу. — Трудновато будет первое время. Без привычки всем нам было трудно. Но ничего, обойдется.

— Напугал, — усмехнулся Павел. — Все-таки кое-какой опыт у меня есть. Не птенчик, слава богу.