Алексей Варламов - Шукшин

• Название: Шукшин
• Автор: Алексей Варламов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03827-1

Судьба Василия Макаровича Шукшина (1929–1974) вобрала в себя все валеты и провалы русского XX века. Сын расстрелянного по ложному обвинению алтайского крестьянина, он сумел благодаря огромному природному дару и необычайной воле пробиться на самый верх советской общественной жизни, не утратив корневого национального чувства. Крестьянин, рабочий, интеллигент, актер, режиссер, писатель, русский воин, Шукшин обворожил Россию, сделался ее взыскующим заступником, жестким ходатаем перед властью, оставаясь при этом невероятно скрытным, «зашифрованным» человеком. Как Шукшин стал Шукшиным? Какое ему выпало детство и как прошла его загадочная юность? Каким образом складывались его отношения с властью, Церковью, литературным и кинематографическим окружением? Как влияла на его творчество личная жизнь? Какими ему виделись прошлое, настоящее и будущее России? Наконец, что удалось и что не удалось сделать Шукшину? Алексей Варламов, известный прозаик, историк литературы, опираясь на письма, рабочие записи, архивные документы, мемуарные свидетельства, предпринял попытку «расшифровать» своего героя, и у читателя появилась возможность заново познакомиться с Василием Шукшиным.

знак информационной продукции 16+

---

К нищей больничной вахтерше мы еще вернемся, а вот замечание насчет ощущения пародийности «Калины красной», особенно с учетом того, что киноповесть писалась в пору усиления сатирического начала в творчестве Шукшина, представляется очень верным и неотменимым, даже несмотря на неподдельный Прокудинский надрыв. Этот надрыв, равно как и рискованное использование в игровых целях голубицы, испугавшее Сергея Боровикова, не должно никого смущать. В том и соль этой вещи, что Шукшину удалось необыкновенным образом сплавить элементы трудно совместимые. Лирика и сатира, надрыв и насмешка, подлинность и игра, ерничество и истерия, любовь и разврат соперничают друг с другом до самого конца, до заключительного выстрела, и до этого выстрела мы и не понимаем, смотрим ли мы комедию, как было обозначено в заявке на сценарий, или трагедию о человеке, не сумевшем себя простить, ищущем смерти и, в сущности, совершающем с помощью бывших подельников в воровском ремесле самоубийство.

«К гибели вела вся логика и судьбы, и характера. Если хотите, он сам неосознанно (а может, и осознанно) ищет смерти. Вспомните, как незащищенно он идет на драку с бывшим мужем Любы и как, ничем себя не обезопасив (не может же он считать надежной защитой гаечный ключ), шагает навстречу тем, чьи законы знает слишком хорошо», — говорил Шукшин в интервью корреспонденту газеты «Правда». И еще более отчетливо эта мысль была выражена им в статье «Возражения по существу», опубликованной в «Вопросах литературы»: «…он своей смерти искал. У меня просто не хватило смелости сделать это недвусмысленно, я оставлял за собой право на нелепый случай, на злую мстительность отпетых людей… Я предугадывал недовольство таким финалом и обставлял его всякими возможностями как-нибудь потом это “объяснить”. Объяснять тут нечего: дальше в силу собственных законов данной конкретной души — жизнь теряет смысл. Впредь надо быть смелее. Наша художническая догадка тоже чего-нибудь стоит».

С этим не поспоришь, но если бы Егор полез в петлю или как-то иначе свел счеты с жизнью, Россия Шукшину этого не простила бы и его героя не полюбила. Тут было важно подлое и, как впоследствии выяснилось, неправдоподобное убийство (Шукшин и сам говорил о том, что получал письма от воров в законе, что у них-де так не поступают), но это тот самый случай, когда вопреки утверждениям автора правда искусства оказалась сильнее правды жизни…

Шукшин сумел спрятать в незамысловатой на первой взгляд мелодраме столько смыслов, что «Калина красная» до сих пор остается одним из самых нерасшифрованных советских фильмов. Его иногда прочитывают как фильм-протест, фильм о народе, оказавшемся за решеткой, и можно предположить, что именно там окажется брат Любы, которого советская Фемида неизбежно осудит за самовольную расправу с убийцами Егора. Но это ли хотел сказать Василий Макарович?

«Картину приняли грандиозно. Так не принимали ни одну картину. И люди плачут, и сам я наревелся. Очень хочу, чтоб вы ее скорей посмотрели», — писал он матери. И в следующих письмах: «А картину-то сходи посмотри: она, конечно, тяжелая, но ты знаешь, что это не все правда. В зале сидят, плачут. Принимают ее так, что я и сам плачу. Но посмотреть надо, у меня такой еще не было. <…> Картина моя с успехом идет повсюду: на этот раз я как-то не мучался с ней, сдавая, приняли почти сразу».

Фильм понравился и взыскательному Василию Белову, который — как можно предположить — не одобрял замысел, но был покорен воплощением:

«…поздравляю тебя. Боялся я твоей слабости по отношению к блатным. Но образ (вернее, весь фильм) получился шире, хитрее — видно, знал ты, чего делал. В двух-трех местах (например, “Народ для разврата собрался!”) меня слегка покоробило. Но это, видать, спешка, нервозность, горячка…

А так фильм грандиозный. Обнимаю, радуюсь. Поплакал я втихаря. Такой горечи и боли еще не было в нашем кино. Молю Бога, чтобы фильм поскорее пришел к людям».

Было и признание профессиональное. В любой статье о «Калине красной» можно прочесть список наград, самой первой из которых стал главный приз на Бакинском кинофестивале в апреле 1974 года.

Шукшин находился в это время в правительственном санатории в Кисловодске. Он уже плохо себя чувствовал, хоть и писал матери и сестре: «Чувствую себя прекрасно. Умоляю вас — не волнуйтесь. Мама, ради Христа, успокойся. Не волнуйся, не болей. Я здоров. Еще раз повторяю — здоров. И теперь уже это будет, сами понимаете, прочно». Однако сохранились горькие воспоминания жены шукшинского друга детства Валентины Андреевны Борзенковой, по совпадению оказавшейся тогда на Северном Кавказе. Она была последней, кто видел его из земляков: «Он был худой-худой. Рассказал, что язва по-прежнему мучает, стали болеть икры ног. Очень сожалел, что дети маленькие. Маша только в первый класс пошла, что не успеет их вырастить». Этот же мотив предчувствия своего скорого расставания с детьми встречается и в воспоминаниях Георгия Буркова, однако от матери Шукшин болезнь скрывал, и Валентина Борзенкова не случайно цитирует письмо, которое Василий Макарович передал через нее ее мужу, другу Борзе, с кем когда-то недоучился в Бийском автомобильном техникуме (и кто совсем иначе описывал ситуацию с утонувшим сыром): «Саша, милый, прошу тебя (и Валю прошу о том же) доехайте до матушки. Валю прошу сказать ей, что я жив-здоров, чувствую себя хорошо и хорошо выгляжу — Валя может подтвердить».

Но Валя могла бы это лишь опровергнуть…

Что же касается победы на кинофестивале, согласно одним воспоминаниям, жюри во главе с председателем Станиславом Ростоцким единогласно присудило главный приз «Калине красной», однако Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина в одном из интервью рассказывала о том, что Ростоцкий был против шукшинской картины, но остальные члены жюри, в том числе представители союзных республик пригрозили ему выразить свое публичное несогласие и Ростоцкий был вынужден отступить. Так это или не так, теперь, наверное, уже и не важно. «Отмечая самобытный, яркий талант писателя, режиссера и актера Василия Шукшина, главная премия фестиваля присуждена фильму киностудии “Мосфильм” “Калина красная”», — говорилось в решении жюри. Однако самый главный приз Шукшину принесли зрители. Они шли и шли. Десятки миллионов зрителей. И до сих пор идут.

ВИД У ВАС, ТОВАРИЩ ПИСАТЕЛЬ, НЕ ОЧЕНЬ ОПРЯТНЫЙ

Ну а что же «Разин»? Этот морок, это наваждение, этот измучивший его, неугодный ни тем, ни другим, ни третьим сценарий? Вспомним еще раз фразу, которую произнес Шукшин на премьере «Калины красной» в Доме кино: «Все только начинается». Можно не сомневаться — она относилась к его сокровенному замыслу, чей черед в очередной раз настал и был близок к воплощению как никогда. Но и тут Василий Макарович заранее подстраховался, как когда-то страховался при поступлении во ВГИК. Только уровень изменился — от райкома партии в Сростках до ЦК КПСС в Москве. По свидетельству Валерия Фомина, именно в это верховное место отправился Макарыч еще летом 1973 года, вернувшись из Белозерска после съемок «Калины красной».

И вот вопрос: к кому он шел и у кого искал поддержки?

«Сценарий “Степана Разина” сделан, предстояла борьба за постановку. Борьба не шуточная, изнуряюще-долгая, почти бесперспективная. Но он верил в удачу. И, надо сказать, кое-где судьба ему помогала. На ЦК и угрюмого тамошнего сидельца Шауро (заведующего отделом культуры ЦК КПСС. — А. В.) надежды были плохи. Макарыч приглушенно смеялся над привычкой Шауро запираться в кабинете и играть на гармошке. Это были, разумеется, сионистские слухи, но мы судили о Шауро и Суслове не по слухам, а по их делам. Дела же казались зловещими. Суслова русские патриоты считали масоном, — вспоминал Василий Белов и горестно прибавлял: — но разве сравнима шауровская гармонь с черномырдинской? Сусловский выдвиженец Горбачев в то время высиживал свое предательство России где-то в Ставропольском крае…»

«Студийное сопротивление Шукшин ощущал. Бритиков избегал разговора, был неискренен. У Шукшина оставался последний козырь, — писал Заболоцкий. — Помню, получая как-то звание или награду, он добился личной встречи с председателем Совета министров РСФСР Вороновым Г. И. На встрече Шукшин и поставил вопрос о производстве “Разина” и получил реальную поддержку — сценарий был принят в Госкино. Выговорил он и повторную встречу в случае необходимости. Макарыч уверовал в эту личность. “Посмотри на портреты членов Политбюро (перед праздниками они были на стенах многих зданий) — из всех — у него самый крепкий характер. Губы властные. Может, он не позволит грабить Россию? Последняя моя надежда — поддержка Воронова. Госкино завалит”, — рассуждал Шукшин. Однако к моменту закрытия фильма Воронов уже был отодвинут со своего поста. Но то, что Шукшин верно чувствовал, от кого может быть поддержка, подтвердилось через два десятка лет. В интервью “От оттепели до застоя” (“Известия”, 18.11.1988) бывший член Политбюро вовсе не похож на оправдывающегося перевертыша, стержень личности».